Армия вступила в микрорайон. Хватают мужчин, одних расстреливают, других увозят в бэтээрах. В первую очередь расправляются с молодыми, крепкими. Когда кто-то говорит, что не воевал, отвечают: надо было воевать… Русская женщина, лет сорока пяти, кружась на месте, будто шаманка, кричала: «Не хочу быть русской! Не хочу быть русской!». Последний слог долго раскатывался эхом. В руках у нее был кирпич от ее разбитого снарядом дома. Она грозилась этим кирпичом в ту сторону, откуда был слышен гул танков. Ее 17-летний парнишка задавал корм корове, когда в сарай попал снаряд. Убило и парнишку, и корову. Корова была чужая: ее хозяин-чеченец, уезжая куда-то, попросил русских соседей присмотреть за нею. Чеченки тоже кричат, тоже шаманят. «Чтобы Бог забрал вас!» – бросают они в ревущее небо. Постепенно ум начинает осваивать буддийский постулат: сей есть мир, который не должен был бы быть, человек есть существо, которому не место во вселенной.
Передача вторая
Делу этому конца не видно. Сказал кто-то: чтобы установить мир, нужно устранить хозяев войны, а они устраняются только после штурма их Бастилий. До этого, видимо, еще далеко, а денег маловато, имею две пачки «Северных» и три пачки «Примы». «Приму» купил у старого знакомого Амы, по 500 рублей. Это было третьего дня, а вчера опять был у него – уже очень жалеет, что продешевил.
Воды почти нет. Пока выручает погода: капает с крыш, и за ночь набирается несколько ведер. Дров – на три-четыре дня, потом придется рубить сад, не знаю смогу ли. Если Всевышний призовет к себе до исчерпания этих ресурсов, тогда проблем не будет. Кто-то сказал: смерть – великий математик, безошибочно решает все задачи. Но если задачи не будут решены, как буду смотреть в глаза животным, которые будут метаться, прося пить? Сена-то хватит на январь и пол-февраля, наверное.
Внизу раскурочивают пятиэтажки: снимают окна, двери и прочее, что горит. Жители все на улице, стряпают на импровизированных печах. Много детей. Подошел к одной толпе. Раздают гуманитарную помощь – рис в пакетах, на глаз, килограмма по два. До этого раздали кильку в жестянках и чай. Помощь не российская, а дудаевская. Я, было, подумал, что наоборот. Говорят, разбили запоры мясокомбината и вытаскивают оттуда целые туши мяса. Я и сам это видел, но не совсем понимал, что к чему. Взламывают все склады. Занимаются этим в основном русские – не потому, что чеченцы воздерживаются, а просто чеченцев очень мало в городе. Подошел к двум женщинам, с которыми была девочка лет пяти-шести. Стало жалко ребенка, предложил им молока. Спросили, сколько хочу за него, ответил, что не продаю, а даю девочке. Говорят: «Это вы шутите, дедушка?» У меня борода, конечно, почти белая, но она уже лет 15 такая. За «дедушку» немного обижаюсь, называю свой адрес и ухожу. Пришли через полчаса с двумя двухлитровыми банками. Наполнил их, и еще немного осталось. Сказал, что можно приходить через день. Корова доится не ахти как.
В русско-кавказскую войну прошлого века реальная Россия для нас была – до Астрахани. Все, что простиралось дальше, было «терра инкогнито» и на наше «стратегическое планирование» не влияло. Мы слышали, конечно, о Санкт-Петербурге и о «белом царе», но реальный конец войны, то есть, победа, виделся нам в походах на Моздок и Кизляр, во взятии оных. Плененный Шамиль, когда его везли в Петербург, был удивлен, что везут так долго, и на какой-то день сказал: «Если бы я знал, что Россия такая большая, не стал бы с ней воевать.» Что сказал бы имам, если бы его повезли на Сахалин?
Почти все советское сельское строительство, от Ливонского края до этого самого Сахалина, – дело рук: чеченцев, дагестанцев, армян, грузин. Вкалывали по 18-20 часов в сутки, прорабам, директорам совхозов, председателям колхозов, секретарям райкомов давали взятки за то, что способствовали. Вместе с ними и воровали, конечно. Чеченцу что, он любую бумагу подпишет, кроме протокола допроса, лишь бы ему отдали его заработанные, кровные. Получил их – и на зимовку, в Чечню. Тут «шабашников» встречают свои мздоимцы. Военкомат сдерет за нарушение воинского учета, участковый – паспортного режима, сельсовет – за справку, директор школы– за то, что ребенка увез и не вовремя вернул в школу, профессор – за то, что у сына «хвост» по научному коммунизму. Глядишь, к весне и рубля нет. В воду попадешь – сухим не вылезешь, говорит чеченец. Займет на дорогу и опять – в Сибирь, пока «Жигули» не пригонит.
Чеченцы говорят, что русские не особо запасливы, неожиданностей вроде войны никогда не ждут, и готовы к ней не бывают сверху донизу, от царя до мужика. Вроде бы только то и делают, что воюют, бунтуют, делают революции, контрреволюции, перестройки, демократии и никогда не бывают подготовлены к очередному событию своей истории. Чеченец обречен на лишения и всегда готов к ним. Избавившись от одной напасти, он готовится к следующей, точно зная, что она придет.
Из книг, вышвырнутых попаданием осколка в книжную полку, дальше всех отлетел Жерар Филипп. Поднял и спрашиваю: ну, что, струхнул, «Фанфан»? С обложки, будто мальчик, только что окончивший школу, улыбается совсем не испуганный человек и отвечает: «Да вы, дядя, сами. струхнули.» Он мне нравится с детства, с тех пор, как увидел кинокартину «Фанфан Тюльпан.»
Огромное здание обкома, одно из самых больших обкомовских зданий в Советском Союзе, теперь – президентский дворец, строилось очень долго, и с самого начала его все не любили. Стреляющие сейчас по дворцу, наверное, воображают, что бьют по рейхстагу, что там засели все чеченцы во главе с Дудаевым, который, мы знаем это точно, уже давно в другом месте. Бюрократам от войны нужны символы. Доложить: «Президентский дворец пал!» Или: «… взят вверенными моему командованию войсками». Конечно, было бы лучше, если бы Дудаев и не въезжал в это здание, но первому чеченскому президенту тоже требовался символ, тем более, что здание стояло не только вызывающе, как поп-модель, но и стратегически удобно, обеспечивало хороший обзор. Правда и стрелять по нему теперь удобно – со всех окраин города его видно.
Сильно бьют, пойду на улицу, посмотрю.
Слушал минут 20. Одни стреляли откуда-то с Ташкалы, это в двух остановках от нас, а другие – со стороны аэропорта и наших дач. До дач ленивой ходьбы – час. Позавчера наблюдал с крыши, как семь вертолетов летали над ними, палили из пулеметов и методично бросали ракеты. Взрываются целой грядой. Не мог понять цель этой операции. Потом рассказали, что вертолеты отстреливали своих солдат-дезертиров, устроившихся жить на дачах. Не знаю, какой урон был причинен беглецам, но дачам, думаю, досталось. У меня-то там домик маленький, а у многих целые особняки. Бывать на даче мне нравилось, много работал там, но в последний год разлюбил. Если ее угробили, то буду считать, что я это предчувствовал. По улице Короленко сегодня долго бегали семеро солдат и просили взять их в плен. В «плен» взяли автоматы, а им отказали. Интересно, куда они делись? Говорят, что прибежали с дач.
В одно прекрасное утро чеченцы проснулись в республике, где почти повсеместно установилась своя, не бывалая до сих пор, чеченская власть. Что делает человек, который всю жизнь бедствовал и вдруг, нежданно-негаданно становится богачом? Одни начали сорить властью, другие просто сходить от нее с ума.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19