Они попытались поднять железный вертел, но тот слишком нагрелся. Помахали, чтобы мужчины им помогли, – никто не двинулся. Наконец я схватил Алека, и мы нырнули в огонь, за нами – еще парень. Я снял фуфайку и ею, точно кухонной рукавицей, схватился за вертел. Втроем мы ухитрились выволочь несчастного раба. Его обугленная спина кровоточила. Алек рухнул на колени и проблевался в шляпу. Хозяйки отвязывали от железяки подрумяненного товарища.
Но они улыбались. Я в ужасе попятился, потрясенный таким легкомыслием. И раб тоже! Теперь и он улыбался, вовсе не торопясь заняться ранами или сбежать.
И тут я услыхал аплодисменты. Оглядел столпившихся вокруг мужчин. Они хлопали и смеялись. Повелительницы встали в ряд, раб вместе с ними. Держась за руки, они в унисон поклонились.
Я помог еще более потрясенному Алеку встать, и мы вернулись на свои места.
– Надули тебя, пацан, – сказал Тобиас, глотая пиво. – Надули тебя, хорошо.
– Это все постановка? – спросил я.
– Господи, – сказал Алек, смахивая с губ каплю блевотины. – Я думал, они…
– Ну да, еще б ты не думал, – сказал Теллингтон.
– Ах, молодость, молодость, – прибавил Бирнбаум.
Я разозлился.
– Я вам не верю.
– Не переживай, Коэн, – улыбнулся Тобиас. – Через год будешь просто смотреть.
– Каждый платит взнос, – прохрипел Теллингтон. – Каждый платит.
Все трое расхохотались. Под экзотическую музыку из леса появились две девчонки в перьях.
Мне хотелось в ярости бежать. Пускай поймут: нечего со мной шутки шутить. Накалывать меня. И оскорблять. Но я не мог себя заставить. Тобиас похлопал меня по спине и кивнул. Понимал, о чем я думаю. Подбадривал меня. Худшее позади. Меня приняли.
Я понимаю, сейчас-то звучит глупо, но тогда это для меня было очень важно. Весь спектакль ставился ради меня. Вроде Тобиасовой инициации в Кучерском клубе. Подумать только, они так напрягались! И не своих тошнотных развлечений ради, а для меня и остальной молодежи. Чтоб допустить нас к игре. Все – игра, и участвуют лишь те, кто это сознает. Я понял наконец, что значит быть игроком. Не объяснишь. Надо им быть .
Алека трясло. Он развернулся к тропинке:
– Пошли, Джейми. С меня хватит.
– Да ладно, мужик. Ты вот сейчас уйдешь? Трудное закончилось. Нас уже приняли.
Он замотал головой. После рвоты зелененький. Нижняя губа дрожит.
– Может, шмаль такая, – попытался утешить я. – Довольно мощная дрянь. Может, из-за нее паранойя. – Я точно утешал его после неудачного трипа.
– Но ты-то, Джейми… – И Алек рванул прочь. Тобиас встревожился.
– Я с ним поговорю. – Я устремился следом.
Алек бежал под фонариками назад, к коттеджу. Я крикнул, но он не отозвался. Ладно. Пусть переварит. Ему тяжелее пришлось, чем мне. Выветрится шмаль, он и очухается. Кроме того, у амфитеатра, свидетеля моего унижения, происходила какая-то жизнь. Игрища у костра так меня вдохновили, что я нашел в себе силы вернуться на место преступления.
Несколько парней тихо беседовали на сцене, сгрудившись у микрофона. Вокруг выпивка, цитронелловые свечи вместо пепельниц. Мирное зрелище. Никаких тебе инициаций. В ковбойских прикидах только двое – как раз они смотрелись дико.
– Следует верить, – вещал один синаптикомовский зеленорубашечник. Наверняка с обеда здесь торчит, на вопросы отвечает. – Это не пустышка, пока люди не считают, что она пуста. Система будет расширяться вечно. Вселенная же вечно растет? – Бедняга, серьезный какой. А может, перепили все.
– Но учитывать возможность нового обвала все-таки надо, – возразил один ковбой. Зеленорубашечники на него так посмотрели, будто он нарушил священный масонский пакт. – Ладно, уговорили – коррекции. Может опять случиться коррекция, и надо подстраховаться хоть по минимуму.
– Каждая хеджированная ставка – упущенный шанс, – объяснил другой зеленорубашечник, поменьше. – Способствует обострению страхов. А мы теряем все.
– Я вас умоляю, – сказал ковбой. – Мой сбалансированный портфель вам ничего не стоит.
Я вытащил стул и оседлал его, непринужденно скрестив руки на спинке и раздумывая, вмешаться ли в дискуссию.
– Конечно, стоит, – сказал маленький синаптикомовец. – Если ваша потенциальная энергия заперта в акциях крупных корпораций, приверженцев устаревшей парадигмы, остается меньше топлива для роста. Эти компании не рискуют. И в перемены не вкладываются.
– Хуже того, – продолжал второй. – Вложения в ценность – по сути своей иные. Вы предаете рынок, который вас кормит.
– Вероломно, – прибавил маленький.
– Мы на него не сильно давим, – заметил третий. – Джейми, скажи?
Они знают мое имя. Наверное, презентацию видели. Может, мне пригодится.
– Простите, – сказал я. – Как вас зовут, я не уловил?
– Коэн, ты меня не узнаешь?
Я вгляделся в энергичного юношу – серый костюм, зеленая рубашка. Я растерялся.
– Ты из Принстона, да?
– Джейми, это я. Клайв Ваганян. Забыл?
– Эль-Греко! Чертов ебаный карась, мужик! – заорал я и вскочил обнять изящного парня. В детстве он был толстяком. Застрял в ограде, когда мы сматывались от управляющего «Радио-Шэк», громыхая потыренными диодами в ранцах. – Джуд говорил, что ты в «Синаптикоме». Черт, ты офигенно выглядишь.
Похоже, мой взрыв эмоций Эль-Греко чуточку смутил. А может, он испугался, что я про наше детство заговорю. Пожал мне руку. Тепло, но прохладно.
– Я за собой следил, – объяснил он. – Компания помогала. Диеты, тренажеры и бассейн прямо в здании. Мы тут в результате все довольно здоровые.
– Я в шоке. Честно. – Я тоже слегка занервничал. Может, Эль-Греко расслабится, если выудить его из зелени, в которой он теперь окопался. – Пошли, прогуляемся.
– Конечно. – Эль-Греко обернулся к своим: – Я скоро.
Мы шагали вниз по склону за амфитеатром, луна освещала нам путь. После разбирательства из-за DeltaWave прошло много времени, и мы оба не понимали, дуется ли другой.
– Ну, – спросил Греко, – ты, значит, с Джудом общался?
– Ага. – Как славно, что он о реальном мире заговорил. – Джуд сказал, ты под Тесланет вначале закладывался.
– Закладывался. Ну, как бы.
– То есть?
– Ты ведь тоже закладываешься, да? – спросил Греко.
– У меня доля. Ну, то есть у компании. Еще бы. – Он, наверное, меня не понял. – Я с Джуда проценты драть не буду.
– Смешно, что Джуд в бизнес ударился, да? – задумчиво сказал Греко. – Такой был весь из себя коммунист.
– Да мы все были. – Надо прощупать, как у него с идеологией. – Помнишь ведь? Ни личного владения, ни личной славы.
– Мы, видимо, оба чуть-чуть повзрослели. – Вот и ответ.
Мы вышли к ручью. Я нашел ветку, метнул в воду. Ветка проплыла пару метров, застряла под камнем и задергалась, пытаясь высвободиться.
– Так ты совсем увяз? – спросил я.
– Да ладно, Джейми, кто бы говорил. Ты в брокерской фирме.
– Я ничего такого не хотел, – соврал я. – Безумие ведь, правда? Как все стало дико. – Своих опасений лучше прямо не выдавать – вдруг он меня отошьет.
– Наверное, некоторый когнитивный диссонанс естественен, – сказал Греко. Вот это словечки!
Я осторожно подобрался к воде, потянулся к заклинившей ветке.
– Ну, то есть порой надо перестать менять мир, – признался он наконец. – И учиться менять себя.
Я подобрал камешек и кинул в пленницу. Мимо.
– И как же ты себя менял? – Я нашел еще камень, кинул чуть сильнее. Мимо.
– Ты меня понял, Джейми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Но они улыбались. Я в ужасе попятился, потрясенный таким легкомыслием. И раб тоже! Теперь и он улыбался, вовсе не торопясь заняться ранами или сбежать.
И тут я услыхал аплодисменты. Оглядел столпившихся вокруг мужчин. Они хлопали и смеялись. Повелительницы встали в ряд, раб вместе с ними. Держась за руки, они в унисон поклонились.
Я помог еще более потрясенному Алеку встать, и мы вернулись на свои места.
– Надули тебя, пацан, – сказал Тобиас, глотая пиво. – Надули тебя, хорошо.
– Это все постановка? – спросил я.
– Господи, – сказал Алек, смахивая с губ каплю блевотины. – Я думал, они…
– Ну да, еще б ты не думал, – сказал Теллингтон.
– Ах, молодость, молодость, – прибавил Бирнбаум.
Я разозлился.
– Я вам не верю.
– Не переживай, Коэн, – улыбнулся Тобиас. – Через год будешь просто смотреть.
– Каждый платит взнос, – прохрипел Теллингтон. – Каждый платит.
Все трое расхохотались. Под экзотическую музыку из леса появились две девчонки в перьях.
Мне хотелось в ярости бежать. Пускай поймут: нечего со мной шутки шутить. Накалывать меня. И оскорблять. Но я не мог себя заставить. Тобиас похлопал меня по спине и кивнул. Понимал, о чем я думаю. Подбадривал меня. Худшее позади. Меня приняли.
Я понимаю, сейчас-то звучит глупо, но тогда это для меня было очень важно. Весь спектакль ставился ради меня. Вроде Тобиасовой инициации в Кучерском клубе. Подумать только, они так напрягались! И не своих тошнотных развлечений ради, а для меня и остальной молодежи. Чтоб допустить нас к игре. Все – игра, и участвуют лишь те, кто это сознает. Я понял наконец, что значит быть игроком. Не объяснишь. Надо им быть .
Алека трясло. Он развернулся к тропинке:
– Пошли, Джейми. С меня хватит.
– Да ладно, мужик. Ты вот сейчас уйдешь? Трудное закончилось. Нас уже приняли.
Он замотал головой. После рвоты зелененький. Нижняя губа дрожит.
– Может, шмаль такая, – попытался утешить я. – Довольно мощная дрянь. Может, из-за нее паранойя. – Я точно утешал его после неудачного трипа.
– Но ты-то, Джейми… – И Алек рванул прочь. Тобиас встревожился.
– Я с ним поговорю. – Я устремился следом.
Алек бежал под фонариками назад, к коттеджу. Я крикнул, но он не отозвался. Ладно. Пусть переварит. Ему тяжелее пришлось, чем мне. Выветрится шмаль, он и очухается. Кроме того, у амфитеатра, свидетеля моего унижения, происходила какая-то жизнь. Игрища у костра так меня вдохновили, что я нашел в себе силы вернуться на место преступления.
Несколько парней тихо беседовали на сцене, сгрудившись у микрофона. Вокруг выпивка, цитронелловые свечи вместо пепельниц. Мирное зрелище. Никаких тебе инициаций. В ковбойских прикидах только двое – как раз они смотрелись дико.
– Следует верить, – вещал один синаптикомовский зеленорубашечник. Наверняка с обеда здесь торчит, на вопросы отвечает. – Это не пустышка, пока люди не считают, что она пуста. Система будет расширяться вечно. Вселенная же вечно растет? – Бедняга, серьезный какой. А может, перепили все.
– Но учитывать возможность нового обвала все-таки надо, – возразил один ковбой. Зеленорубашечники на него так посмотрели, будто он нарушил священный масонский пакт. – Ладно, уговорили – коррекции. Может опять случиться коррекция, и надо подстраховаться хоть по минимуму.
– Каждая хеджированная ставка – упущенный шанс, – объяснил другой зеленорубашечник, поменьше. – Способствует обострению страхов. А мы теряем все.
– Я вас умоляю, – сказал ковбой. – Мой сбалансированный портфель вам ничего не стоит.
Я вытащил стул и оседлал его, непринужденно скрестив руки на спинке и раздумывая, вмешаться ли в дискуссию.
– Конечно, стоит, – сказал маленький синаптикомовец. – Если ваша потенциальная энергия заперта в акциях крупных корпораций, приверженцев устаревшей парадигмы, остается меньше топлива для роста. Эти компании не рискуют. И в перемены не вкладываются.
– Хуже того, – продолжал второй. – Вложения в ценность – по сути своей иные. Вы предаете рынок, который вас кормит.
– Вероломно, – прибавил маленький.
– Мы на него не сильно давим, – заметил третий. – Джейми, скажи?
Они знают мое имя. Наверное, презентацию видели. Может, мне пригодится.
– Простите, – сказал я. – Как вас зовут, я не уловил?
– Коэн, ты меня не узнаешь?
Я вгляделся в энергичного юношу – серый костюм, зеленая рубашка. Я растерялся.
– Ты из Принстона, да?
– Джейми, это я. Клайв Ваганян. Забыл?
– Эль-Греко! Чертов ебаный карась, мужик! – заорал я и вскочил обнять изящного парня. В детстве он был толстяком. Застрял в ограде, когда мы сматывались от управляющего «Радио-Шэк», громыхая потыренными диодами в ранцах. – Джуд говорил, что ты в «Синаптикоме». Черт, ты офигенно выглядишь.
Похоже, мой взрыв эмоций Эль-Греко чуточку смутил. А может, он испугался, что я про наше детство заговорю. Пожал мне руку. Тепло, но прохладно.
– Я за собой следил, – объяснил он. – Компания помогала. Диеты, тренажеры и бассейн прямо в здании. Мы тут в результате все довольно здоровые.
– Я в шоке. Честно. – Я тоже слегка занервничал. Может, Эль-Греко расслабится, если выудить его из зелени, в которой он теперь окопался. – Пошли, прогуляемся.
– Конечно. – Эль-Греко обернулся к своим: – Я скоро.
Мы шагали вниз по склону за амфитеатром, луна освещала нам путь. После разбирательства из-за DeltaWave прошло много времени, и мы оба не понимали, дуется ли другой.
– Ну, – спросил Греко, – ты, значит, с Джудом общался?
– Ага. – Как славно, что он о реальном мире заговорил. – Джуд сказал, ты под Тесланет вначале закладывался.
– Закладывался. Ну, как бы.
– То есть?
– Ты ведь тоже закладываешься, да? – спросил Греко.
– У меня доля. Ну, то есть у компании. Еще бы. – Он, наверное, меня не понял. – Я с Джуда проценты драть не буду.
– Смешно, что Джуд в бизнес ударился, да? – задумчиво сказал Греко. – Такой был весь из себя коммунист.
– Да мы все были. – Надо прощупать, как у него с идеологией. – Помнишь ведь? Ни личного владения, ни личной славы.
– Мы, видимо, оба чуть-чуть повзрослели. – Вот и ответ.
Мы вышли к ручью. Я нашел ветку, метнул в воду. Ветка проплыла пару метров, застряла под камнем и задергалась, пытаясь высвободиться.
– Так ты совсем увяз? – спросил я.
– Да ладно, Джейми, кто бы говорил. Ты в брокерской фирме.
– Я ничего такого не хотел, – соврал я. – Безумие ведь, правда? Как все стало дико. – Своих опасений лучше прямо не выдавать – вдруг он меня отошьет.
– Наверное, некоторый когнитивный диссонанс естественен, – сказал Греко. Вот это словечки!
Я осторожно подобрался к воде, потянулся к заклинившей ветке.
– Ну, то есть порой надо перестать менять мир, – признался он наконец. – И учиться менять себя.
Я подобрал камешек и кинул в пленницу. Мимо.
– И как же ты себя менял? – Я нашел еще камень, кинул чуть сильнее. Мимо.
– Ты меня понял, Джейми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68