- резко кричал он. Девятнадцать. Рост средний., что? Без особых без особых примет говорю! Нос прямой лоб со впадиной, лицо одутловатое, надбровные дуги выражены глаза карие небольшие, глубоко посаженные. Ну, а где я тебе возьму особые? Наступила пауза. Потом Камушкин опять закричал - Мопед у него примета! Черный лакированный на передней вилке золотые змеи. Я не видел так хозяин сказал. На бачке буквы золотом "эс", точка "вэ" точка Все!
Глебов нисколько не верил, что найдет. Да он как бы и искать не собирался. Все же походил часа два по поселку. Кончай, глупости это все! Вернулся домой и словно забыл обо всем. Но не забыл. Когда на следующее утро жена Виктория строго попросила его взять Таню и сходить за огурцами для засолки, он подумал опять поищу!
Овощной был у станции. И здесь Глебов посадил трехлетнюю свою Таню на плечи журавлиным шагом пошел по шпалам - там было он знал сырое место. А Танька распевала модные детские песни и крепко держалась за отцовские уши как за уздечку. Наконец Глебов увидел дорожку. По ней уже можно было пройти к отделению банка и "Овощам-фруктам".
Вдруг в кустах он увидел мопед! Золотые змейки! (На самом деле Свинцов-то пытался изобразить два языка пламени). И буквы на бачке. Глебов испугался. Таня сидела у него на плечах держась левой рукой ему за лоб, а правой за ухо. Он оглянулся. Куда ж Таню-то деть? А! В банк можно!
Он вбежал в помещение так громогласно, что женщина выдающая деньги невольно посмотрела на лежащий у нее под "прилавком" пистолет.
- Мне ребенка надо у вас оставить! - тихо, чтобы не слышала Таня заговорил Глебов - На несколько минут!
Он больше ничего не сказал. Да он и не мог больше ничего сказать. Но женщина, которая только, что при виде Глебова проверяла на месте ли ее оружие теперь произнесла.
- Ну оставьте.
- Это детский сад? - спросила Таня.
- Да, - ответила кассирша. - Это детский сад для одного ребенка. - Она взяла бланк побольше шариковую ручку и сказала. - Все рисуют и ты рисуй!
Ее напарница улыбнулась и покачала головой, но без осуждения. Это было последнее, что увидел Глебов. Он выбежал на улицу. Вот он, автомат! Нашел две Копейки, стал набирать Любин номер - занято!
У сосны никого не было. И мопед стоял на месте, никелированный руль подсвечивал сквозь уже покрасневшие листья - если только знать, куда смотреть. Он набрал снова. Длинный гудок, еще полгудка!
- Капитан Камушкин слушает!
- Здравствуйте! - сказал Глебов... И уже чувствовал, добра не будет от этого звонка - Любовь Петровну Марьину можно к телефону?
- Любовь Петровна на задании.
И короткие гудки.
Отчаяние и злость охватили Глебова. Двушек больше нет это он знал твердо Ничего! В банке же есть телефон... Вбежал! Признаться, милая та женщина опять глянула на свои пистолет.
- Господи!, что же вы так врываетесь?
Таня сказала:
- Па-па! - и продолжала рисовать.
У обоих окошек стояли посетители, и Глебов понял это будет слишком долго и слишком неудобно - ждать, просить, звонить. Уж сам не зная зачем, он опять выскочил на улицу, производя, по-видимому, впечатление пьяного или с ума спрыгнувшего.
И увидел около сосны человека.
Ну, вот и все.
И Глебов пошел к этому человеку. К пареньку, вернее. И даже невысокому "Рост средний..." Тот отстегнул цепь, бросил ее и замок, словно это был ненужный хлам.
Вдруг Глебов понял, что не испытывает перед ним страха. И поэтому не сможет, не смог бы ударить его или напугать резким окриком. И если бы даже в руке у него был тот обрезок трубы
- Извините, это ваш мопед?
Стон, похожий на стон от боли, вырвался из этого мальчишки. Он вздрогнул так крупно, словно его схватила судорога. Произнес глухим, как из подземелья, голосом:
- Ну, мой. А твое какое дело?
- Ваша фамилия Гарусов?
Градус попятился и расстегнул "молнию", за которой на боку тяжело лежал револьвер.
Можно так сказать - "бурчало в душе"! Наверное, нельзя. И все же это было бы самым правильным словом, чтобы описать то состояние, в котором сейчас находится Свинцов. Именно вот бурчало, как иной раз бурчит в животе, когда на вокзале где- нибудь слопаешь так называемый пирожок "с котятами".
У отца "начинался конец месяца" (опять же - если так можно выразиться), и он просто физической возможности не имел "проработать" сына. Он приходил несусветно поздно, а уходил несусветно рано. Вагоны, которые ремонтировали его Мастерские, всем нужны были позарез - могучим валом с юга на север по стране катилась уборочная. В тот вечер, когда Люба заходила к Свинцовым, ей, можно сказать, повезло, что она застала Ивана Витальевича! На следующий вечер - когда и следовало бы поговорить, все выяснить - Свинцов-старший явился уже не "сегодня", а "завтра", то есть после двенадцати часов. Выпил сто граммов "боевых", съел холодный ужин. Эмма Леонидовна сидела напротив, кутаясь в халат.
- Ну, что Виталька? - спросил отец, отдуваясь после еды, как после работы - он был крупный мужчина
- Да.. все обошлось!
- Ладно, мам! Пойдем спать - Иван Витальевич обнял жену, и она привычно уткнулась в его грудь, зажав в своем сердце тревогу, как в кулаке.
Утром, когда Виталий вернулся (из леса, как мы знаем, из "банного заключения") - такой весь не в себе, без мопеда, без куртки (опять куртка фигурировала), мать решила поговорить с ним. Но по святому и железному правилу, унаследованному еще от покойной бабки, а та была женщина мудрая, Эмма Леонидовна "накормила мужика" хорошим плотным завтраком и потом уж приступила к делу.
- Сынок, где ты сегодня ночевал?
- Ну, мама! - И Свинцов изобразил голосом человека, который имеет право провести ночь у женщины. - Я же не все должен тебе объяснять!
- К нам из милиции приходили!
- И, что они приходили?
Но мать не обманул его безразличный голос. Как раз испугал, потому, что она видела его пойманные глаза.
- Расскажи мне! Я ведь тебе не враг!
Свинцов поднялся из-за стола.
- Чего-то не получается у нас разговора. Трудно стало тебе объяснять! - и усмехнулся "со значением".
Это было у них в семье! Во время редких - но как говорится метких - ссор отец решающе-обидным доводом приводил тот, что мать всю жизнь просидела дома, "за печкой". Дипломированный инженер, а интеллекту с гулькин хвост на уровне сельской бабушки - триста километров от железной дороги!
После такого его намека мать обычно уходила в спальню плакать. Отец какое-то время угрюмо сидел за столом а потом уходил за нею - мириться.
Сейчас Свинцов впервые в жизни использовал этот отцовский "довод" - не словом, а почти только голосом. Но матери и того хватило. Она быстро и испуганно посмотрела на Свинцова. Встала и ушла в спальню. А Свинцов продолжал сидеть за столом.
Теперь ему стало еще муторней. А зачем она лезет со своей материнской заботой? Она же о себе заботится-то, о своем спокойствии. А, что на самом деле будет со Свинцовым да плевать им. Родители!
Но долго он не мог думать эти сухие и лживые мысли. Вышел на улицу. Высокие серые облака обклеили небо сплошной замазкой.
Невольно он пошел в сторону противоположную той, где стоял дом Крысы. И так оказался на речке. Ветер подул Свинцов поежился и вспомнил свою любимую куртку с "молниями". И вспомнил где забыл ее. Да плюс еще мопед улика!
Но это уже было все известно милиции, значит не страшно. И тогда Свинцов подумал о пропавших вещах, да плевать мне на вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38