А во стенах
Градских немало есть почтенных школ:
Вот в этой бысть воспитан Александр,
Завоеватель мира; вон Ликей,
Соседствующий с живописной Стоей.
Постигнешь там всевластье звонких струн,
Разнообразье стихотворных стоп,
Теченье песен, гимнов, од, поэм -
Их складно сочинял и славно пел
Слепой Мелезиген, сиречь Гомер,
Чьи строки объявлял своими Феб.
Посем у строгих трагиков учись:
Наставят наилучше ямб и хор
Во нравственности мудрой; сладок звук
Речений кратких, назиданий тож
Касаемо стремлений и страстей
Высоких, и страданий, и судьбы.
Посем прочти прославленных витий,
Чье красноречье древле произвол
Народной власти усмирять могло,
И сотрясало Артаксерксов трон,
Над греческими стогнами гремя.
Посем же к философии склони
Прилежный слух, зане Сократов кров -
Лачуга та вон — свыше осиян;
Оракул звал Сократа, и не зря,
Мудрейшим из людей; текли что мед
Сократа речи, школы напитав
Издревле и поднесь: и Эпикур
Им внял, и Аристотель, и Зенон.
О сем размысли семо, иль домой
Вернувшись; окончательно созрей,
Чтоб царствованья вынесть бремена;
Учась, возможешь властвовать вполне
В Себе, а царствуя — умножишь власть."
Спаситель же премудро молвил так:
"— Ты мыслил, Я всеведущ — ныне мнишь,
Несведущ вовсе. То, что должно знать,
Я ведаю. Кому даруют свет
Всевышний, изначальный — тем наук
Иных не надо, истинных пускай;
А в этих — ложь; иль заблужденья, сны,
Догадки, построенья на песке.
Первейший и мудрейший семо рек:
«Я знаю, что не знаю ничего»;
Самодовольны басни плел второй;
А третий все сомненью подвергал;
Иные чтили благость, но при ней -
Обилие и длительную жизнь,
Телесные услады и досуг.
А вот и Стоик: сей философ горд,
И мнит, что добродетелен — и столь
Умен и совершенен, что себя
Он числит ровней Богу — иль превыше;
И, не страшась ни Бога, ни людей,
Презрел он все: богатство, радость, боль,
Страданье, смерть и жизнь — ее прервать
Он волен, дескать, сам! И похвальбой
От истины стремится он спастись.
Научат ли? Скорей, собьют с пути,
Себя не зная, Бога же — подавно;
Не ведая, как зачинался мир,
Как человек, запрет поправши, пал,
Как смертному потребна благодать.
И много, но превратно о душе
Толкуют; славен, мыслят, человек,
А не создавший человека Бог,
Которому даются имена
Судьбы и Рока, что к мирским делам
Жестоки, дескать. Истины здесь несть,
И жаждущий обманется ея
Подобьем ложным, облаком пустым
Жестоко. Да и чтенье многих книг
Не здраво, учат мудрые; читать
Без перерыва и не привносить
В прочитанное разум либо дух
Толикий же, иль высший (токмо инде
Сего не ищут) — значит пребывать
В начитанном невежестве, набрав
Не перлов, но ракушек, как дитя
Сбирает их на берегу морском.
А коль свободный услажу Я час
Напевом иль поэзией, то где,
Коль не в родном наречии, сыщу
Их образцы? В Писаньи гимны есть,
И музыкою полнятся псалмы.
Плененной песней иудейских арф
Пленялся победивший Вавилон,
А греки ей потщились подражать,
Но скверно: им всего любезней петь
Грехи своих божеств, и свой порок,
И в баснях, гимнах, песнях представлять
Богов — глупцами, а себя — зверьем.
Эпитеты раздутые сотри,
Подобные румянам на щеках
Блудниц — и мало сыщешь в остальном
Красы и пользы; ценит верный вкус
Превыше гимны, что сложил Сион;
Там верно славят Бога, и людей
Богоподобных, праведных, святых;
От Бога — песнь, побаска ж — от тебя;
Но и сия от Бога, коль в певце
Природный свет не до конца угас.
Витий ты восхвалял как образец
Красноречивости: они порой
Своей стране привержены и впрямь -
Но много мельче Вестников, что Бог
Наставил; и Пророки научать
Умеют управлению страной
Возвышенней и проще речь держа,
Чем все витии Греции и Рима.
Чем проще речь — тем легче разуметь,
Как счастие народу принести,
Как царство от погибели сберечь -
Лишь изучив Писанье, царь велик."
Так молвил Божий Сын, а Сатана
Смешался, ибо стрел иссяк запас;
И злобно рек Спасителю в ответ:
"— Не алчешь царств, богатств, ниже искусств,
Ниже военной чести: ничего,
Что я сулил; не хочешь созерцать
Иль деять ради славы — но тогда
Почто явился в мир? Пустынна глушь
Тебе вполне пристойна. Ворочу
Тебя откуда взял. Но помяни
Слова сии: придется пожалеть
О том, что помощь добрую мою
Отверг, явив толикий приверед;
А ведь поял бы просто и легко
Престол Давидов, или мировой;
Ты вырос, вызрел — нынче ль не пора
Вершиться предсказаньям о Тебе?
Теперь же, коль читаю в Небесах,
Иль пишут Небеса теченьем звезд,
Их сочетаньем, о путях судеб,
Немедля предреку Тебе труды,
Печали, поношения, борьбу,
Обиды, муки, тягостную смерть;
Тебе пророчат царство — не пойму,
Вещественное ль, нет ли; таче срок
Неясен; без начала, без конца -
Навеки воцаришься: не могу
Прочесть руководящего числа
Средь этой вещей россыпи светил."
Засим он взял (понеже знал, что власть
Его еще не вышла), и в пустыню
Снес Божья Сына, и покинул там,
Исчезнув якобы. Закат померк,
Сгущалась тьма и ниспускалась ночь:
Суть обе невещественны оне,
Суть лишь небытность света или дня.
Спаситель, кроток, не смущен ничуть
Воздушным странствием, хоть утомлен,
И холоден, и гладен, подыскал
Себе приклон близ мощного ствола,
Дабы под сенью сплетшихся ветвей
Укрыть главу от ниспадавших рос.
Но укрывался втуне: у главы
Встал Искуситель, навевая сны
Ужасные. Из тропиков гроза
Явилась, раздирая тяжких туч
Громады ярым громом; ливень сек,
И молнии свергались, и огонь
Стегал пустыню хлеще ливня; ветры
Из каменных берлог на четырех
Концах земли рванулись, чтоб крушить
Смятенную пустыню, чьи дубы
Крепчайшие, и сосны, корнем вглубь
Что ростом ввысь ушедшие, трещали
И рушились. Чем был Ты защищен,
О храбрый Божий Сын? А Ты стоял
Не дрогнув. Страхи множились во мгле:
Метались духи адские округ
Тебя; вздымали гогот, вопли, вой,
Метали стрелы серные — а Ты
Покой хранил, и был невозмутим.
Так длилась ночь, доколе Утро мрак
Рассеяло, надевши серый плащ
Паломника; и лучезарный перст
Утишил громы, тучи расточил,
И ветры укротил, и адский сонм
Чудовищ, коих Архивраг наслал.
И солнца многомощные лучи
Лице земли согрели, осушив
Листы дерев и стебли трав; и птицам
Предстал их дол свежей и зеленей,
Когда ночной улегся ураган;
И хор пернатый средь ветвей и трав
Завел сладчайший щебет утру встречь.
И в бурном этом, светлом торжестве
Явился, кознодейством утомлен,
Владыка Тьмы; казалось, он и сам
Рад перемене; ковы истощив,
Он близился к Спасителю, дабы
В последней злобной выходке излить
Всю желчь, и весь его сжигавший гнев,
И горечь всех минувших неудач.
Спаситель шел по светлому холму,
Близ коего густой простерся лес;
В обличии привычном вышед Враг
Из чащи, беззаботно произнес:
"— Прекрасно утро нынче, Божий Сын,
А что была за ночь! Я слышал треск
Земли и неба — но издалека;
Пугают смертных эти пустяки,
Но страшны столпостенным Небесам,
Да и Земле, что Небу подлежит -
Его подножью темному, — не столь,
Сколь телу человека страшен чих -
Но склонны столь же быстро миновать.
Они опасны, коль низвергнут мощь
На человека, зверя, древо, злак;
Ненастья суть подобия невзгод
И, над людской главою разразясь,
Бывают часто знаменьем беды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
Градских немало есть почтенных школ:
Вот в этой бысть воспитан Александр,
Завоеватель мира; вон Ликей,
Соседствующий с живописной Стоей.
Постигнешь там всевластье звонких струн,
Разнообразье стихотворных стоп,
Теченье песен, гимнов, од, поэм -
Их складно сочинял и славно пел
Слепой Мелезиген, сиречь Гомер,
Чьи строки объявлял своими Феб.
Посем у строгих трагиков учись:
Наставят наилучше ямб и хор
Во нравственности мудрой; сладок звук
Речений кратких, назиданий тож
Касаемо стремлений и страстей
Высоких, и страданий, и судьбы.
Посем прочти прославленных витий,
Чье красноречье древле произвол
Народной власти усмирять могло,
И сотрясало Артаксерксов трон,
Над греческими стогнами гремя.
Посем же к философии склони
Прилежный слух, зане Сократов кров -
Лачуга та вон — свыше осиян;
Оракул звал Сократа, и не зря,
Мудрейшим из людей; текли что мед
Сократа речи, школы напитав
Издревле и поднесь: и Эпикур
Им внял, и Аристотель, и Зенон.
О сем размысли семо, иль домой
Вернувшись; окончательно созрей,
Чтоб царствованья вынесть бремена;
Учась, возможешь властвовать вполне
В Себе, а царствуя — умножишь власть."
Спаситель же премудро молвил так:
"— Ты мыслил, Я всеведущ — ныне мнишь,
Несведущ вовсе. То, что должно знать,
Я ведаю. Кому даруют свет
Всевышний, изначальный — тем наук
Иных не надо, истинных пускай;
А в этих — ложь; иль заблужденья, сны,
Догадки, построенья на песке.
Первейший и мудрейший семо рек:
«Я знаю, что не знаю ничего»;
Самодовольны басни плел второй;
А третий все сомненью подвергал;
Иные чтили благость, но при ней -
Обилие и длительную жизнь,
Телесные услады и досуг.
А вот и Стоик: сей философ горд,
И мнит, что добродетелен — и столь
Умен и совершенен, что себя
Он числит ровней Богу — иль превыше;
И, не страшась ни Бога, ни людей,
Презрел он все: богатство, радость, боль,
Страданье, смерть и жизнь — ее прервать
Он волен, дескать, сам! И похвальбой
От истины стремится он спастись.
Научат ли? Скорей, собьют с пути,
Себя не зная, Бога же — подавно;
Не ведая, как зачинался мир,
Как человек, запрет поправши, пал,
Как смертному потребна благодать.
И много, но превратно о душе
Толкуют; славен, мыслят, человек,
А не создавший человека Бог,
Которому даются имена
Судьбы и Рока, что к мирским делам
Жестоки, дескать. Истины здесь несть,
И жаждущий обманется ея
Подобьем ложным, облаком пустым
Жестоко. Да и чтенье многих книг
Не здраво, учат мудрые; читать
Без перерыва и не привносить
В прочитанное разум либо дух
Толикий же, иль высший (токмо инде
Сего не ищут) — значит пребывать
В начитанном невежестве, набрав
Не перлов, но ракушек, как дитя
Сбирает их на берегу морском.
А коль свободный услажу Я час
Напевом иль поэзией, то где,
Коль не в родном наречии, сыщу
Их образцы? В Писаньи гимны есть,
И музыкою полнятся псалмы.
Плененной песней иудейских арф
Пленялся победивший Вавилон,
А греки ей потщились подражать,
Но скверно: им всего любезней петь
Грехи своих божеств, и свой порок,
И в баснях, гимнах, песнях представлять
Богов — глупцами, а себя — зверьем.
Эпитеты раздутые сотри,
Подобные румянам на щеках
Блудниц — и мало сыщешь в остальном
Красы и пользы; ценит верный вкус
Превыше гимны, что сложил Сион;
Там верно славят Бога, и людей
Богоподобных, праведных, святых;
От Бога — песнь, побаска ж — от тебя;
Но и сия от Бога, коль в певце
Природный свет не до конца угас.
Витий ты восхвалял как образец
Красноречивости: они порой
Своей стране привержены и впрямь -
Но много мельче Вестников, что Бог
Наставил; и Пророки научать
Умеют управлению страной
Возвышенней и проще речь держа,
Чем все витии Греции и Рима.
Чем проще речь — тем легче разуметь,
Как счастие народу принести,
Как царство от погибели сберечь -
Лишь изучив Писанье, царь велик."
Так молвил Божий Сын, а Сатана
Смешался, ибо стрел иссяк запас;
И злобно рек Спасителю в ответ:
"— Не алчешь царств, богатств, ниже искусств,
Ниже военной чести: ничего,
Что я сулил; не хочешь созерцать
Иль деять ради славы — но тогда
Почто явился в мир? Пустынна глушь
Тебе вполне пристойна. Ворочу
Тебя откуда взял. Но помяни
Слова сии: придется пожалеть
О том, что помощь добрую мою
Отверг, явив толикий приверед;
А ведь поял бы просто и легко
Престол Давидов, или мировой;
Ты вырос, вызрел — нынче ль не пора
Вершиться предсказаньям о Тебе?
Теперь же, коль читаю в Небесах,
Иль пишут Небеса теченьем звезд,
Их сочетаньем, о путях судеб,
Немедля предреку Тебе труды,
Печали, поношения, борьбу,
Обиды, муки, тягостную смерть;
Тебе пророчат царство — не пойму,
Вещественное ль, нет ли; таче срок
Неясен; без начала, без конца -
Навеки воцаришься: не могу
Прочесть руководящего числа
Средь этой вещей россыпи светил."
Засим он взял (понеже знал, что власть
Его еще не вышла), и в пустыню
Снес Божья Сына, и покинул там,
Исчезнув якобы. Закат померк,
Сгущалась тьма и ниспускалась ночь:
Суть обе невещественны оне,
Суть лишь небытность света или дня.
Спаситель, кроток, не смущен ничуть
Воздушным странствием, хоть утомлен,
И холоден, и гладен, подыскал
Себе приклон близ мощного ствола,
Дабы под сенью сплетшихся ветвей
Укрыть главу от ниспадавших рос.
Но укрывался втуне: у главы
Встал Искуситель, навевая сны
Ужасные. Из тропиков гроза
Явилась, раздирая тяжких туч
Громады ярым громом; ливень сек,
И молнии свергались, и огонь
Стегал пустыню хлеще ливня; ветры
Из каменных берлог на четырех
Концах земли рванулись, чтоб крушить
Смятенную пустыню, чьи дубы
Крепчайшие, и сосны, корнем вглубь
Что ростом ввысь ушедшие, трещали
И рушились. Чем был Ты защищен,
О храбрый Божий Сын? А Ты стоял
Не дрогнув. Страхи множились во мгле:
Метались духи адские округ
Тебя; вздымали гогот, вопли, вой,
Метали стрелы серные — а Ты
Покой хранил, и был невозмутим.
Так длилась ночь, доколе Утро мрак
Рассеяло, надевши серый плащ
Паломника; и лучезарный перст
Утишил громы, тучи расточил,
И ветры укротил, и адский сонм
Чудовищ, коих Архивраг наслал.
И солнца многомощные лучи
Лице земли согрели, осушив
Листы дерев и стебли трав; и птицам
Предстал их дол свежей и зеленей,
Когда ночной улегся ураган;
И хор пернатый средь ветвей и трав
Завел сладчайший щебет утру встречь.
И в бурном этом, светлом торжестве
Явился, кознодейством утомлен,
Владыка Тьмы; казалось, он и сам
Рад перемене; ковы истощив,
Он близился к Спасителю, дабы
В последней злобной выходке излить
Всю желчь, и весь его сжигавший гнев,
И горечь всех минувших неудач.
Спаситель шел по светлому холму,
Близ коего густой простерся лес;
В обличии привычном вышед Враг
Из чащи, беззаботно произнес:
"— Прекрасно утро нынче, Божий Сын,
А что была за ночь! Я слышал треск
Земли и неба — но издалека;
Пугают смертных эти пустяки,
Но страшны столпостенным Небесам,
Да и Земле, что Небу подлежит -
Его подножью темному, — не столь,
Сколь телу человека страшен чих -
Но склонны столь же быстро миновать.
Они опасны, коль низвергнут мощь
На человека, зверя, древо, злак;
Ненастья суть подобия невзгод
И, над людской главою разразясь,
Бывают часто знаменьем беды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10