По черному пятнышку на яблоке не скажешь, червиво оно или нет. Бывает, червь, испортив кожуру, отпадает. Или птица его склюет. Иной же, с виду совсем здоровый, золотисто-зеленый плод внутри весь червивый…
– Долго! – сказал недовольный султан. – Уже сколько дней. Весна на дворе! Новый год.
– Разве? Я не заметил. Но, уж если такая спешка, извольте взглянуть. – Омар взял с полки «Книгу управления» Низама аль-Мулька, нашел по закладке нужную страницу. – Может быть, государь не сочтет за труд сам прочитать это место, – у меня устали глаза, я не вижу. Тут все сказано об исмаилитах.
Пусть царь сам делает выводы. Омар – всего лишь сторонний наблюдатель…
«Нет ни одного… разряда людей, – прочитал государь запинаясь, – более зловещего, более преступного, чем они… Исподтишка замышляют они дело против государства, ищут порчу для веры; прислушиваются к каждому звуку, приглядываются к каждому миганию глаза. Если, упаси боже, нашу державу… постигнет какое-либо несчастье… эти псы выйдут из тайных убежищ, восстанут и произведут… разруху, споры и ересь. Они ничего не оставят…»
– Я это уже читал! – Султан сердито захлопнул книгу. – Я хотел с твоей помощью узнать что-нибудь о самом Хасане Сабахе. Заглянуть ему в душу.
Омар вздохнул и пожал плечами.
В наступившем году хашишины зарезали Абуль-Касема Исфизари, градоначальника Рея.
В Нишапуре, в мечети, убит Махамшад, суннит, предводитель керрамийцев. В Хомсе, во время богослужения, – владетель города Дженах ад-Доуле.
За то, что они досадили чем-то «шейху горы».
– Ой-ой! – Ахмед Атташ сдвинул шапку на брови, чтоб не упала, и, задрав красную бороду, чуть ли не с ужасом взглянул наверх. Крепость навалилась на него всей своей каменной громадой. Маленький, жалкий, торговец вскинул к лицу дрожащие руки с ногтями, окрашенными хною: – О аллах! Дай нам силу одолеть сие препятствие…
Повозка в Шахдиз не пройдет. Ахмед навьючил переметные сумы с товарами на крепких мулов и повел небольшой караван по крутой тропе, соединяющей город с крепостью.
Она была узкой и голой, безлюдной, без следов, без где-либо нависшего над нею кустика с невзрачными цветами.
Тропа натужно всползала по неприступному, почти отвесному склону горы, у всех на виду, так что появись кто на ней, его заметили бы и снизу, из города, и сверху, с башен сторожевых.
С огромным напряжением допетляв до старой промоины между скалами, тропа как бы с усталым вздохом сворачивала в нее – и обессиленно упиралась в тяжелую каменную кладку поперек прохода. И, сникнув, уползала под своды тесных ворот, закрытых толстой тяжелой решеткой.
Ободрав бока и спину об ее острые зубья, змея-тропа еле тащилась далее по извилистой промоине, где навстречу ей поднимались новые стены и решетки.
И всюду на этих перемычках над ней, опершись о копья, каменно дремала стража, косматые горцы-дейлемиты.
Лишь одолев преграды, вся в рубцах и ссадинах, горе-тропа, окончательно выдохшись, медленно подбиралась по темной расщелине к исполинской стене Шахдиза…
Войти сюда Ахмеду Атташу позволила бумага с печатью визиря.
– Нет в мире войска, нет в мире осадного приспособления, что сокрушит эту крепость, – поучал Ахмед, отирая платком потную шею и грудь, находившихся при нем двух слуг. Они как сели на камни, так и вытянули со стоном ноги в толстых цветных чулках и открытых чувяках из сыромятной кожи. Караван остановился передохнуть перед последним подъемом. – Видите эти огромные глыбы? – озирал он, ошеломленный их мощью, грубо обтесанные камни, скрепленные алебастровым раствором. – Их не пробить, не расплавить, не сдвинуть. Но у нас есть оружие страшнее любого тарана: флакон духов «Семь роз»…
Так что же, в конце концов, представляет собой «Дават-э джадид» – «Новое учение» Хасана Сабаха, будь оно проклято?
Омар изрядно устал от суннитских, шиитских, исмаилитских нелепостей. Мысли его заходили в тупик. Но дело есть дело. К удивлению Омара, оно оказалось до смешного несложным…
«Только бог имеет абсолютное бытие. Всякая вещь, которая отделяется от него, падает в абсолютное небытие.
Физический мир, управляемый его законами от высших сфер до центра земли, существует только через существование бога…»
Эх-хе-хе! Все то же. Что же тут нового по сравнению с основным положением о боге как творце мира? Та же вера в пророческую миссию Мохамеда, уважение к «нерукотворному» корану и шариату…
Дальше: «Познание бога разумом… невозможно».
Хм. А я-то, бедный, всю жизнь выше всего на свете ставил разум и воображал, тупой человек, что для него нет ничего недоступного. Но, коль скоро это не так, то как вы советуете нам, почтенный, познать божество?
Хасан Сабах: «Познание бога возможно только поучением имама и изучением его поучения».
Вот оно! Вот оно, самое главное: верь имаму, и больше тебе ничего не нужно для счастья. Это и есть краеугольный камень всего учения Хасана Сабаха. Придет «скрытый» имам-учитель, и все на свете встанет на место…
Под имамом-учителем, похоже, Хасан подразумевает себя. Хотя и не говорит об этом прямо. Но, господа, сколько их приходило и уходило, славных имамов! И каждый выдавал себя за «настоящего». А на земле все осталось, как было…
Омар, докопавшись до сути, утратил к Хасановой книге всякий интерес.
Сколько ухищрений, чтобы обосновать свое «право» на власть! А суть проста: скинуть тюрков и создать в Иране исмаилитское государство. Конечно, «свободное» и «справедливое». И сделаться, может быть, основателем новой царской династии. Со штатом своих придворных, гаремом и той же раздачей наград угодникам. Только и всего. Это уже не раз случалось…
Первый вопрос:
– Привез «Семь роз»?
– Семь роз? – удивился Ахмед Атташ. – Какие розы в эту пору? Они еще не распустились.
Разговор – сквозь раскрытую низкую калитку, врезанную в тяжелый створ высоких ворот.
– Я… о духах…
Тюрк Алтунташ, выжидательно наклонившийся через калитку к Атташу, разочарованно выпрямился. Оттолкнулся рукой от косяка, на который опирался, обиженно ею махнул, отвернулся и сплюнул. Ничего не выходит. Он отступил и взялся за большое медное кольцо.
Пусть глупый торгаш убирается прочь со своей дурацкой бумагой: «Предъявителю сего дозволено торговать, где и чем он пожелает». Сам тюрк Алтунташ читать не умеет, – бумагу ему прочитал дабир – перс-письмоводитель. Алтунташу, конечно, знакома печать визиря, но визирь ему не указчик.
– Вот и торгуй там, внизу, на скалах…
– А! О духах… – Ахмед, испугавшись, что начальник сейчас закроет перед ним калитку, скинул на порог с плеча тяжелую суму. Ишь, какой нетерпеливый. Погоди, ты получишь свое. Я больно ударил тебя, оглушил, – сейчас нежно поглажу, и станешь ты мягким, как пух… – «Исфахан – ярым джахан». Кажется, так говорится по-тюркски? Исфахан – половина мира. Но исфаханский торговец, особенно такой, как я, Ахмед Атташ, не половина – он сам целый мир. «Семь роз?» Тьфу! Хоть «Семнадцать». Я привез, – доверительно прошептал Ахмед Атташ, – и кое-что получше. Душистый отвар из рога индийского носорога.
– Это зачем?
– Как зачем?! – Ахмед оглянулся на слуг и, поманив начальника пальцем, объяснил ему, давясь от смеха, чуть слышным шепотом, какими достоинствами обладает волшебный отвар.
– У-у, – густо загудел багровый Алтунташ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Долго! – сказал недовольный султан. – Уже сколько дней. Весна на дворе! Новый год.
– Разве? Я не заметил. Но, уж если такая спешка, извольте взглянуть. – Омар взял с полки «Книгу управления» Низама аль-Мулька, нашел по закладке нужную страницу. – Может быть, государь не сочтет за труд сам прочитать это место, – у меня устали глаза, я не вижу. Тут все сказано об исмаилитах.
Пусть царь сам делает выводы. Омар – всего лишь сторонний наблюдатель…
«Нет ни одного… разряда людей, – прочитал государь запинаясь, – более зловещего, более преступного, чем они… Исподтишка замышляют они дело против государства, ищут порчу для веры; прислушиваются к каждому звуку, приглядываются к каждому миганию глаза. Если, упаси боже, нашу державу… постигнет какое-либо несчастье… эти псы выйдут из тайных убежищ, восстанут и произведут… разруху, споры и ересь. Они ничего не оставят…»
– Я это уже читал! – Султан сердито захлопнул книгу. – Я хотел с твоей помощью узнать что-нибудь о самом Хасане Сабахе. Заглянуть ему в душу.
Омар вздохнул и пожал плечами.
В наступившем году хашишины зарезали Абуль-Касема Исфизари, градоначальника Рея.
В Нишапуре, в мечети, убит Махамшад, суннит, предводитель керрамийцев. В Хомсе, во время богослужения, – владетель города Дженах ад-Доуле.
За то, что они досадили чем-то «шейху горы».
– Ой-ой! – Ахмед Атташ сдвинул шапку на брови, чтоб не упала, и, задрав красную бороду, чуть ли не с ужасом взглянул наверх. Крепость навалилась на него всей своей каменной громадой. Маленький, жалкий, торговец вскинул к лицу дрожащие руки с ногтями, окрашенными хною: – О аллах! Дай нам силу одолеть сие препятствие…
Повозка в Шахдиз не пройдет. Ахмед навьючил переметные сумы с товарами на крепких мулов и повел небольшой караван по крутой тропе, соединяющей город с крепостью.
Она была узкой и голой, безлюдной, без следов, без где-либо нависшего над нею кустика с невзрачными цветами.
Тропа натужно всползала по неприступному, почти отвесному склону горы, у всех на виду, так что появись кто на ней, его заметили бы и снизу, из города, и сверху, с башен сторожевых.
С огромным напряжением допетляв до старой промоины между скалами, тропа как бы с усталым вздохом сворачивала в нее – и обессиленно упиралась в тяжелую каменную кладку поперек прохода. И, сникнув, уползала под своды тесных ворот, закрытых толстой тяжелой решеткой.
Ободрав бока и спину об ее острые зубья, змея-тропа еле тащилась далее по извилистой промоине, где навстречу ей поднимались новые стены и решетки.
И всюду на этих перемычках над ней, опершись о копья, каменно дремала стража, косматые горцы-дейлемиты.
Лишь одолев преграды, вся в рубцах и ссадинах, горе-тропа, окончательно выдохшись, медленно подбиралась по темной расщелине к исполинской стене Шахдиза…
Войти сюда Ахмеду Атташу позволила бумага с печатью визиря.
– Нет в мире войска, нет в мире осадного приспособления, что сокрушит эту крепость, – поучал Ахмед, отирая платком потную шею и грудь, находившихся при нем двух слуг. Они как сели на камни, так и вытянули со стоном ноги в толстых цветных чулках и открытых чувяках из сыромятной кожи. Караван остановился передохнуть перед последним подъемом. – Видите эти огромные глыбы? – озирал он, ошеломленный их мощью, грубо обтесанные камни, скрепленные алебастровым раствором. – Их не пробить, не расплавить, не сдвинуть. Но у нас есть оружие страшнее любого тарана: флакон духов «Семь роз»…
Так что же, в конце концов, представляет собой «Дават-э джадид» – «Новое учение» Хасана Сабаха, будь оно проклято?
Омар изрядно устал от суннитских, шиитских, исмаилитских нелепостей. Мысли его заходили в тупик. Но дело есть дело. К удивлению Омара, оно оказалось до смешного несложным…
«Только бог имеет абсолютное бытие. Всякая вещь, которая отделяется от него, падает в абсолютное небытие.
Физический мир, управляемый его законами от высших сфер до центра земли, существует только через существование бога…»
Эх-хе-хе! Все то же. Что же тут нового по сравнению с основным положением о боге как творце мира? Та же вера в пророческую миссию Мохамеда, уважение к «нерукотворному» корану и шариату…
Дальше: «Познание бога разумом… невозможно».
Хм. А я-то, бедный, всю жизнь выше всего на свете ставил разум и воображал, тупой человек, что для него нет ничего недоступного. Но, коль скоро это не так, то как вы советуете нам, почтенный, познать божество?
Хасан Сабах: «Познание бога возможно только поучением имама и изучением его поучения».
Вот оно! Вот оно, самое главное: верь имаму, и больше тебе ничего не нужно для счастья. Это и есть краеугольный камень всего учения Хасана Сабаха. Придет «скрытый» имам-учитель, и все на свете встанет на место…
Под имамом-учителем, похоже, Хасан подразумевает себя. Хотя и не говорит об этом прямо. Но, господа, сколько их приходило и уходило, славных имамов! И каждый выдавал себя за «настоящего». А на земле все осталось, как было…
Омар, докопавшись до сути, утратил к Хасановой книге всякий интерес.
Сколько ухищрений, чтобы обосновать свое «право» на власть! А суть проста: скинуть тюрков и создать в Иране исмаилитское государство. Конечно, «свободное» и «справедливое». И сделаться, может быть, основателем новой царской династии. Со штатом своих придворных, гаремом и той же раздачей наград угодникам. Только и всего. Это уже не раз случалось…
Первый вопрос:
– Привез «Семь роз»?
– Семь роз? – удивился Ахмед Атташ. – Какие розы в эту пору? Они еще не распустились.
Разговор – сквозь раскрытую низкую калитку, врезанную в тяжелый створ высоких ворот.
– Я… о духах…
Тюрк Алтунташ, выжидательно наклонившийся через калитку к Атташу, разочарованно выпрямился. Оттолкнулся рукой от косяка, на который опирался, обиженно ею махнул, отвернулся и сплюнул. Ничего не выходит. Он отступил и взялся за большое медное кольцо.
Пусть глупый торгаш убирается прочь со своей дурацкой бумагой: «Предъявителю сего дозволено торговать, где и чем он пожелает». Сам тюрк Алтунташ читать не умеет, – бумагу ему прочитал дабир – перс-письмоводитель. Алтунташу, конечно, знакома печать визиря, но визирь ему не указчик.
– Вот и торгуй там, внизу, на скалах…
– А! О духах… – Ахмед, испугавшись, что начальник сейчас закроет перед ним калитку, скинул на порог с плеча тяжелую суму. Ишь, какой нетерпеливый. Погоди, ты получишь свое. Я больно ударил тебя, оглушил, – сейчас нежно поглажу, и станешь ты мягким, как пух… – «Исфахан – ярым джахан». Кажется, так говорится по-тюркски? Исфахан – половина мира. Но исфаханский торговец, особенно такой, как я, Ахмед Атташ, не половина – он сам целый мир. «Семь роз?» Тьфу! Хоть «Семнадцать». Я привез, – доверительно прошептал Ахмед Атташ, – и кое-что получше. Душистый отвар из рога индийского носорога.
– Это зачем?
– Как зачем?! – Ахмед оглянулся на слуг и, поманив начальника пальцем, объяснил ему, давясь от смеха, чуть слышным шепотом, какими достоинствами обладает волшебный отвар.
– У-у, – густо загудел багровый Алтунташ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47