Скоро попаритесь от души, не хуже, чем в московских «Сандунах», — вступил в беседу второй пилот Вася Колосов.
Заинтересованный странным маршрутом, который совершал вертолёт по пути сюда, я спросил об этом Фурсова.
— А-а-а! — улыбнулся командир. — Да это ваши ребята попросили сесть у нунатаков, чтобы забрать со льда нарты и другой груз, оставленный ими раньше. Там, между прочим, ваш Троицкий едва-едва не угодил в одну здоровую трещину.
— Уф-уф-уф! — засмущался стоявший рядом Леонид Сергеевич.
— Вы уж лучше скажите, Василий Фёдорович, как смогли сесть на небольшую ледяную перемычку между трещинами — ведь под самыми колёсами пропасть, даже хвост повис над бездной, ну и ну!
Наш разговор прервало появление второго вертолёта, совершавшего посадку перед снегомерной площадкой. Из машины вышли лётчики и направились в нашу сторону. Впереди шагал незнакомый мне авиатор. Среди своих товарищей он выделялся не только высоким ростом и горделивым видом, но и несколько экзотичной для ледника одеждой. На его крупной голове лихо сидела новенькая форменная фуражка Аэрофлота, а хорошо отутюженные чёрные, довольно узкие брюки накрывали щегольские остроносые туфли Ї дань тем временам. При каждом новом шаге лётчика его ноги глубоко дырявили снег, и он, не стесняясь в выражениях, всячески ругал ледник. Когда мы поравнялись, я поздоровался и представился.
— Тимоха, — ответил «пришелец» с Большой земли и крепко пожал руку.
На вид этому человеку можно было дать около сорока лет. Суровое обветренное лицо, посеребрённые виски и шевелюра. Но, по-видимому, он был моложе. Под меховой курткой на молнии угадывалась могучая, хотя и немного полноватая фигура спортсмена. Единственное, что меня удивило, — почему он при первой встрече представился Тимохой? Ну уж если не по фамилии, то по крайней мере назвался бы своим полным именем — Тимофеем, что ли. Все это показалось мне тогда немного странным, а расспрашивать сразу было неудобно да и некогда. Чуть позже я узнал, что этот лётчик сменил недавно уехавшего на материк Андрея Васюкова и что нового командира вертолётной группы, оказывается, зовут Тимохой Владимиром Александровичем! Вот какая получилась неожиданная развязка.
После приземления второго вертолёта погода испортилась окончательно и грозила серьёзными неприятностями: обе машины могли попасть в плен к Снежной королеве. Сплошная мутная стена сыпавшихся на ледник хлопьев снега наконец достигла и нас, а туман уже предательски лизал ближние подступы станции. Понимая сложную обстановку и законное волнение лётчиков, мы вместе с экипажами ускорили погрузку своего немалого «хозяйства». На ходу, торопливо, не очень связно рассказывали мы нашим товарищам о проделанной работе и отдельных эпизодах станционной жизни, а они бегло делились с нами своими достижениями и впечатлениями.
Тимоха, впервые попавший на ледник, да ещё в непогоду, нервничал. Ему казалось, что мы не торопимся уезжать отсюда. Владимир Александрович жил на острове только первый месяц и не привык ещё к погодной специфике Шпицбергена. Видимо, этим можно было объяснить тот факт, что вместо тёплых сапог и шлема на новом командире были туфли и фуражка. А здесь не ЮБК, как сказал бы его предшественник!
Сердитым голосом Тимоха отдаёт команду о вылете в Пирамиду, и мы наскоро прощаемся с Троицким, Корякиным и Михалёвым. На ходу жмём руки и желаем успешного окончания работ и благополучного возвращения на побережье Ис-фьорда.
— Если всё будет нормально, встретимся примерно недели через две. За нас можешь не беспокоиться — не подведём! — доносится голос Володи Корякина, заглушаемый работающими двигателями вертолётов…
С этого мгновения всякая связь с группой Троицкого обрывается до тех пор, пока она не появится на руднике Пирамида. Оставлять товарищам рацию было бесполезно, поскольку никто не умел работать на ключе. Мы шли на определённый риск, без которого немыслима любая экспедиция, и знали заранее, что нам придётся волноваться и нервничать все это время.
…Два месяца назад мы летели с берега Билле-фьорда сюда, на плато, сейчас тем же путём возвращались назад — к морю, людям, шумной жизни, отчего, честно говоря, успели отвыкнуть.
Ледник Норденшельда, над длинным «телом» которого мы сейчас парили, ухитрился за несколько декад освободиться от снежного одеяния, прикрывавшего лёд, и выглядел теперь по-иному: открылись невидимые ранее трещины, грозно вздымались крутые уступы ледопада, появились новые промоины, снежные болота и озера, стремительные речушки, ручейки и воронки естественных колодцев, куда устремлялись тысячи тонн талых вод.
Пока наш вертолёт переносил меня и Маркина через весь этот хаос льда, исполосованного бесчисленными расселинами, я думал о том, что скоро группе Троицкого предстоит форсировать этот «голубой ад» не так просто, как мы это делаем сейчас. Пусть сопутствует им во всём удача на обратном пешем пути к берегу!
Наверное, не прошло и десяти минут полёта, как внизу оборвался длинный ледниковый язык и зарябила широкая синяя лента Ис-фьорда. Вскоре и она замкнулась — под вертолётами замелькали дома и машины… и люди, много людей… Пирамида! Сделав большой круг над посёлком, обе машины берут курс на стадион-вертодром.
Нас встречают местные руководители, заинтересованно расспрашивают о жизни на леднике и предлагают отдохнуть в гостинице, так как вертолёт Тимохи должен сейчас везти норвежскую делегацию в Лонгйир. В связи с этим непредвиденным обстоятельством надо срочно выгружать все имущество из машины нового командира.
Совершенно расстроенный, стоял я около Фурсова и не знал, чтя же делать. Ведь попутный корабль будет лишь через день.
— Не вешай носа, Максимыч! Давай тащи свой груз ко мне, решительно предлагает Василий Фёдорович.
Кто-то протестует, говорит, что нельзя так переутяжелять вертолёт и везти на нём людей одновременно… Мы же быстро перетаскиваем станционное хозяйство от Тимохи к Фурсову, и в салоне его вертолёта теперь уже негде сесть.
— Федорыч! — обращаюсь я к своему «спасителю». — А сможешь оторвать от земли такую тяжесть?
— Друзей надо выручать! Сольём бензин, оставим его на пределе, чтобы только до Бурга доползти. Не беспокойся, такая наша работа. — В этих простых словах уверенность сильного человека и много доброжелательства — черты, свойственные всем советским лётчикам, которых доводилось встречать мне за долгие годы работы в Арктике.
Вылет назначен на 10 часов вечера, когда ещё достаточно светлей.
Используем вынужденную задержку в Пирамиде и спешим в шахтёрскую баню.
Отмывшиеся, распарившиеся и взволнованные быстрой сменой обстановки, идём по посёлку.
Все кажется каким-то необычным и непривычным. Ведь только что ещё находились вон под тем лохматым тёмным облаком, оком чательно накрывшим большую часть плато Ломоносова. Несколько часов назад ещё жили на леднике, где лишь тонкие стенки материи отгораживали нас от снежной пустыни. И вдруг разом такая перемена: появились десятки домов и разных сооружений, множество людей; машины, снующие в порт и обратно; морские суда, стоящие у причала и на рейде; афиши, извещающие о новых кинофильмах; громогласные уличные динамики.
Захожу на радиостанцию. Очень хочется познакомиться с людьми, которые доставили нам на леднике много приятных минут свойми радиоразговорами и телеграммами с материка от родных и знаковых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Заинтересованный странным маршрутом, который совершал вертолёт по пути сюда, я спросил об этом Фурсова.
— А-а-а! — улыбнулся командир. — Да это ваши ребята попросили сесть у нунатаков, чтобы забрать со льда нарты и другой груз, оставленный ими раньше. Там, между прочим, ваш Троицкий едва-едва не угодил в одну здоровую трещину.
— Уф-уф-уф! — засмущался стоявший рядом Леонид Сергеевич.
— Вы уж лучше скажите, Василий Фёдорович, как смогли сесть на небольшую ледяную перемычку между трещинами — ведь под самыми колёсами пропасть, даже хвост повис над бездной, ну и ну!
Наш разговор прервало появление второго вертолёта, совершавшего посадку перед снегомерной площадкой. Из машины вышли лётчики и направились в нашу сторону. Впереди шагал незнакомый мне авиатор. Среди своих товарищей он выделялся не только высоким ростом и горделивым видом, но и несколько экзотичной для ледника одеждой. На его крупной голове лихо сидела новенькая форменная фуражка Аэрофлота, а хорошо отутюженные чёрные, довольно узкие брюки накрывали щегольские остроносые туфли Ї дань тем временам. При каждом новом шаге лётчика его ноги глубоко дырявили снег, и он, не стесняясь в выражениях, всячески ругал ледник. Когда мы поравнялись, я поздоровался и представился.
— Тимоха, — ответил «пришелец» с Большой земли и крепко пожал руку.
На вид этому человеку можно было дать около сорока лет. Суровое обветренное лицо, посеребрённые виски и шевелюра. Но, по-видимому, он был моложе. Под меховой курткой на молнии угадывалась могучая, хотя и немного полноватая фигура спортсмена. Единственное, что меня удивило, — почему он при первой встрече представился Тимохой? Ну уж если не по фамилии, то по крайней мере назвался бы своим полным именем — Тимофеем, что ли. Все это показалось мне тогда немного странным, а расспрашивать сразу было неудобно да и некогда. Чуть позже я узнал, что этот лётчик сменил недавно уехавшего на материк Андрея Васюкова и что нового командира вертолётной группы, оказывается, зовут Тимохой Владимиром Александровичем! Вот какая получилась неожиданная развязка.
После приземления второго вертолёта погода испортилась окончательно и грозила серьёзными неприятностями: обе машины могли попасть в плен к Снежной королеве. Сплошная мутная стена сыпавшихся на ледник хлопьев снега наконец достигла и нас, а туман уже предательски лизал ближние подступы станции. Понимая сложную обстановку и законное волнение лётчиков, мы вместе с экипажами ускорили погрузку своего немалого «хозяйства». На ходу, торопливо, не очень связно рассказывали мы нашим товарищам о проделанной работе и отдельных эпизодах станционной жизни, а они бегло делились с нами своими достижениями и впечатлениями.
Тимоха, впервые попавший на ледник, да ещё в непогоду, нервничал. Ему казалось, что мы не торопимся уезжать отсюда. Владимир Александрович жил на острове только первый месяц и не привык ещё к погодной специфике Шпицбергена. Видимо, этим можно было объяснить тот факт, что вместо тёплых сапог и шлема на новом командире были туфли и фуражка. А здесь не ЮБК, как сказал бы его предшественник!
Сердитым голосом Тимоха отдаёт команду о вылете в Пирамиду, и мы наскоро прощаемся с Троицким, Корякиным и Михалёвым. На ходу жмём руки и желаем успешного окончания работ и благополучного возвращения на побережье Ис-фьорда.
— Если всё будет нормально, встретимся примерно недели через две. За нас можешь не беспокоиться — не подведём! — доносится голос Володи Корякина, заглушаемый работающими двигателями вертолётов…
С этого мгновения всякая связь с группой Троицкого обрывается до тех пор, пока она не появится на руднике Пирамида. Оставлять товарищам рацию было бесполезно, поскольку никто не умел работать на ключе. Мы шли на определённый риск, без которого немыслима любая экспедиция, и знали заранее, что нам придётся волноваться и нервничать все это время.
…Два месяца назад мы летели с берега Билле-фьорда сюда, на плато, сейчас тем же путём возвращались назад — к морю, людям, шумной жизни, отчего, честно говоря, успели отвыкнуть.
Ледник Норденшельда, над длинным «телом» которого мы сейчас парили, ухитрился за несколько декад освободиться от снежного одеяния, прикрывавшего лёд, и выглядел теперь по-иному: открылись невидимые ранее трещины, грозно вздымались крутые уступы ледопада, появились новые промоины, снежные болота и озера, стремительные речушки, ручейки и воронки естественных колодцев, куда устремлялись тысячи тонн талых вод.
Пока наш вертолёт переносил меня и Маркина через весь этот хаос льда, исполосованного бесчисленными расселинами, я думал о том, что скоро группе Троицкого предстоит форсировать этот «голубой ад» не так просто, как мы это делаем сейчас. Пусть сопутствует им во всём удача на обратном пешем пути к берегу!
Наверное, не прошло и десяти минут полёта, как внизу оборвался длинный ледниковый язык и зарябила широкая синяя лента Ис-фьорда. Вскоре и она замкнулась — под вертолётами замелькали дома и машины… и люди, много людей… Пирамида! Сделав большой круг над посёлком, обе машины берут курс на стадион-вертодром.
Нас встречают местные руководители, заинтересованно расспрашивают о жизни на леднике и предлагают отдохнуть в гостинице, так как вертолёт Тимохи должен сейчас везти норвежскую делегацию в Лонгйир. В связи с этим непредвиденным обстоятельством надо срочно выгружать все имущество из машины нового командира.
Совершенно расстроенный, стоял я около Фурсова и не знал, чтя же делать. Ведь попутный корабль будет лишь через день.
— Не вешай носа, Максимыч! Давай тащи свой груз ко мне, решительно предлагает Василий Фёдорович.
Кто-то протестует, говорит, что нельзя так переутяжелять вертолёт и везти на нём людей одновременно… Мы же быстро перетаскиваем станционное хозяйство от Тимохи к Фурсову, и в салоне его вертолёта теперь уже негде сесть.
— Федорыч! — обращаюсь я к своему «спасителю». — А сможешь оторвать от земли такую тяжесть?
— Друзей надо выручать! Сольём бензин, оставим его на пределе, чтобы только до Бурга доползти. Не беспокойся, такая наша работа. — В этих простых словах уверенность сильного человека и много доброжелательства — черты, свойственные всем советским лётчикам, которых доводилось встречать мне за долгие годы работы в Арктике.
Вылет назначен на 10 часов вечера, когда ещё достаточно светлей.
Используем вынужденную задержку в Пирамиде и спешим в шахтёрскую баню.
Отмывшиеся, распарившиеся и взволнованные быстрой сменой обстановки, идём по посёлку.
Все кажется каким-то необычным и непривычным. Ведь только что ещё находились вон под тем лохматым тёмным облаком, оком чательно накрывшим большую часть плато Ломоносова. Несколько часов назад ещё жили на леднике, где лишь тонкие стенки материи отгораживали нас от снежной пустыни. И вдруг разом такая перемена: появились десятки домов и разных сооружений, множество людей; машины, снующие в порт и обратно; морские суда, стоящие у причала и на рейде; афиши, извещающие о новых кинофильмах; громогласные уличные динамики.
Захожу на радиостанцию. Очень хочется познакомиться с людьми, которые доставили нам на леднике много приятных минут свойми радиоразговорами и телеграммами с материка от родных и знаковых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65