В конце концов, Колба уступил, но с этого дня он контролировал каждый наш шаг.
Мы сделали окончательный чертеж. Обтекаемый четырехметровый корпус. Кресло водителя. Рядом с креслом шесть блоков карбида — по три с каждой стороны. От баков идут трубки за борт. Открыл кран, и вода поступает внутрь бака, начинается реакция. Газ из всех баков собирается в коллектор — это тоже бак, расположенный за креслом, а оттуда, если открыть пусковой кран, газ идет в камеру сгорания. Остается включить зажигание, смесь газа и воздуха взорвется, катер рванется вперед, а потом еще взрыв и еще… Дальнейшее было совершенно ясно: рекорд скорости, установленный знаменитым гонщиком Кемпбеллом на «Синей птице», будет обязательно побит! Все логично!
Корпус мы строили во дворе Дома пионеров. Первое время это никого не интересовало, мы работали спокойно. Корпус получалс странный, мы и сами не ожидали, что он будет таким. Передняя часть походила на нос скоростного самолета, а корма была вполне морская — широкая, с большим килем.
Путем сложных дипломатических переговоров мы добыли в планерном кружке кресло от планера и великолепную приборную доску от самолета. Разумеется, приборы не работали, но зато вид у них был отличный, а в темноте стрелки и цифры потрясающе светились. Особенно мне нравилс один прибор — на его шкале была надпись «Угол атаки». Это прекрасно звучало — УГОЛ АТАКИ!
С автомобилистами, которые оказались практичнее и скупее планеристов, дипломатические переговоры успеха не имели. Тут мы вынуждены были вести натуральный обмен: за кислоту для аккумуляторов получили рулевое колесо, а за растворитель для краски выменяли фару, свечи зажигани от «Газика» и плексигласовый щиток от мотоцикла. Щиток мы изогнули, получился шикарный верх для кабины — как на самолете.
Оставлять все это на ночь во дворе было рискованно, и мы теперь каждый вечер тащили корпус на шестой этаж. Лестница была мраморная, но довольно узкая и крутая, а на лестничных площадках стояли скульптуры физкультурников и висели картины. Мы старались не повредить корпус и не всегда успевали проследить насчет остального. Кто-то пожаловался директору, и однажды директор появился во дворе. От Дины мы знали, что директор по совместительству руководит драмкружком. Трудно сказать, насколько он был сердит на самом деле, но вид у него был весьма гневный: примерно как у Ивана Грозного в исполнении артиста Юрия Яковлева. Директор дважды обошел вокруг катера и как-то поостыл. Вообще, я заметил, что люди далекие от техники, невольно притихают вблизи машин. По-видимому, машины представляютс им чем-то вроде дрессированных тигров: дрессировка должна действовать, и дрессировщик рядом, но все-таки тигр есть тигр — мало ли что может быть…
Помолчав, директор указал пальцем на носовую часть катера и произнес:
— Здесь!
Потом покачал головой и перешел назад, к корме.
— Нет, — сказал он. — Здесь! Именно здесь должен быть спасательный круг.
Он посмотрел на нас и уточнил:
— Два спасательных круга.
На том он и удалился. Мы с облегчением вздохнули, не оценив тогда всю мудрость и дальновидность руководства. Нас в тот день волновал другой вопрос как назвать катер. Собственно, название уже было, его придумал Сергей Андреевич, но мы как-то еще не освоились с этим названием.
— «Черная молния»… ну-ну… «Огненный метеор»… да тут у вас в таком духе, — сказал он, просмотрев составленный нами список названий. — Если корабль назвать «Молнией», сто узлов покажутся чем-то очень скромным. Другое дело — «Черепаха». Дл «Черепахи» и десять узлов — уже колоссально. Психологию надо учитывать.
«Черепаха»… Нам это не нравилось, да и другие ребята нас отговаривали. Один только Витька поддержал Серге Анатольевича: так мол, лучше для СЕКРЕТНОСТИ.
— Вы про майора Пронина читали? — спросил он. — Должно быть КОДОВОЕ название, без этого нельзя.
Майор Пронин в те годы был почти столь же популярен, как сейчас Штирлиц. Мы уступили: пусть будет кодовое название.
«Черепаху» покрасили в ярко-красный цвет, чтобы легче было следить за ней, когда она будет нестись с огромной скоростью. Яшка принес книжку про Буратино, там был рисунок Тортилы, и знакомый парень из художественного кружка, поглядывая на Тортилу, нарисовал двух черепах — по одной на каждом борту. Рисунки получились хорошие, но все-таки в них чего-то недоставало. И однажды мы сообразили: черепахам нужно приделать крылья, вот чего им не хватает! Крылья пришлось дорисовывать самим, но уж после этого все было в порядке, и «Черепаха» приобрела прямо-таки шикарный вид.
Теперь во двор то и дело заглядывали любопытные. Однажды пришел застенчивый парень в очках; он долго ходил вокруг «Черепахи», заглядывая внутрь, что-то подсчитывал в записной книжке, а потом, извиняясь и краснея от смущения, объявил, что эта подводная лодка опустится только на пятьдесят метров, после чего ее раздавит ужасное давление воды. Через пару дней появилась мрачная личность в промасленной пожарной куртке и столь же промасленной кепке, надвинутой на лоб. Личность угрюмо понаблюдала за нашей работой и спросила: «Пожар будет, огонь будет, куда прыгать будешь? Когда сгоришь, что скажет папа, что скажет мама?..»
Несколько раз приходили ребята из фотокружка со своим руководителем. Они осваивали цветную фотографию, их привлекала ярка окраска «Черепахи». Нам объявили, что мы нефотогеничны и совершенно не смотримся на фоне катера. Хорошо смотрелась Дина, они ее старательно снимали.
Приходил и начинающий поэт из литкружка. Мы показали ему, где будут стоять баки с карбидом и как газ будет идти в камеру сгорания, объяснили принцип действия ракетного двигателя. К сожалению, поэт все перепутал. Он написал стихи, в которых баки почему-то бешено вращались, а камера сгорани дула в паруса и корабль гордо шел сквозь льды к северному полюсу…
В общем, это нам надоело и мы стали закрывать «Черепаху» брезентом. Витька сказал, что ИЗДЕЛИЕ, упрятанное в брезент, обязательно привлечет внимание шпионов. Он теперь постоянно вертелся около «Черепахи», поглядывая по сторонам.
Мы работали в механической мастерской, делали части для двигателя. На бумаге очень легко нарисовать шесть баков, а вот сделать из листового железа хотя бы один бак намного труднее, в этом мы скоро убедились. Баки получились какие-то скособоченные, и Николай Борисович, посмеиваясь, говорил, что это отличные модели знаменитой падающей башни в Пизе… Потом началась бесконечная морока со швами. Швы держались на заклепках и пайке, вроде бы все было прочно и герметично, однако баки упорно протекали. Вместо камеры сгорания удалось приспособить цилиндр от авиационного двигателя, но в крышке цилиндра пришлось устраивать клапаны для воздуха, тут мы провозились больше месяца…
Корпус стоял в углу двора, под брезентом. Иногда я развязывал веревки, снимал брезент и залезал в кабину «Черепахи». Я пытался представить, как все произойдет: вот я открою краны, вода пойдет в баки, потом поверну пусковой кран, газ устремится в камеру сгорания, рывок рубильника — «Черепаха» помчится вперед… Жаль, что на нашей великолепной приборной доске не работали приборы — указатель скорости, указатель угла атаки… Я уже знал, что углом атаки называют угол наклона крыла к линии полета.
1 2 3 4 5 6 7 8
Мы сделали окончательный чертеж. Обтекаемый четырехметровый корпус. Кресло водителя. Рядом с креслом шесть блоков карбида — по три с каждой стороны. От баков идут трубки за борт. Открыл кран, и вода поступает внутрь бака, начинается реакция. Газ из всех баков собирается в коллектор — это тоже бак, расположенный за креслом, а оттуда, если открыть пусковой кран, газ идет в камеру сгорания. Остается включить зажигание, смесь газа и воздуха взорвется, катер рванется вперед, а потом еще взрыв и еще… Дальнейшее было совершенно ясно: рекорд скорости, установленный знаменитым гонщиком Кемпбеллом на «Синей птице», будет обязательно побит! Все логично!
Корпус мы строили во дворе Дома пионеров. Первое время это никого не интересовало, мы работали спокойно. Корпус получалс странный, мы и сами не ожидали, что он будет таким. Передняя часть походила на нос скоростного самолета, а корма была вполне морская — широкая, с большим килем.
Путем сложных дипломатических переговоров мы добыли в планерном кружке кресло от планера и великолепную приборную доску от самолета. Разумеется, приборы не работали, но зато вид у них был отличный, а в темноте стрелки и цифры потрясающе светились. Особенно мне нравилс один прибор — на его шкале была надпись «Угол атаки». Это прекрасно звучало — УГОЛ АТАКИ!
С автомобилистами, которые оказались практичнее и скупее планеристов, дипломатические переговоры успеха не имели. Тут мы вынуждены были вести натуральный обмен: за кислоту для аккумуляторов получили рулевое колесо, а за растворитель для краски выменяли фару, свечи зажигани от «Газика» и плексигласовый щиток от мотоцикла. Щиток мы изогнули, получился шикарный верх для кабины — как на самолете.
Оставлять все это на ночь во дворе было рискованно, и мы теперь каждый вечер тащили корпус на шестой этаж. Лестница была мраморная, но довольно узкая и крутая, а на лестничных площадках стояли скульптуры физкультурников и висели картины. Мы старались не повредить корпус и не всегда успевали проследить насчет остального. Кто-то пожаловался директору, и однажды директор появился во дворе. От Дины мы знали, что директор по совместительству руководит драмкружком. Трудно сказать, насколько он был сердит на самом деле, но вид у него был весьма гневный: примерно как у Ивана Грозного в исполнении артиста Юрия Яковлева. Директор дважды обошел вокруг катера и как-то поостыл. Вообще, я заметил, что люди далекие от техники, невольно притихают вблизи машин. По-видимому, машины представляютс им чем-то вроде дрессированных тигров: дрессировка должна действовать, и дрессировщик рядом, но все-таки тигр есть тигр — мало ли что может быть…
Помолчав, директор указал пальцем на носовую часть катера и произнес:
— Здесь!
Потом покачал головой и перешел назад, к корме.
— Нет, — сказал он. — Здесь! Именно здесь должен быть спасательный круг.
Он посмотрел на нас и уточнил:
— Два спасательных круга.
На том он и удалился. Мы с облегчением вздохнули, не оценив тогда всю мудрость и дальновидность руководства. Нас в тот день волновал другой вопрос как назвать катер. Собственно, название уже было, его придумал Сергей Андреевич, но мы как-то еще не освоились с этим названием.
— «Черная молния»… ну-ну… «Огненный метеор»… да тут у вас в таком духе, — сказал он, просмотрев составленный нами список названий. — Если корабль назвать «Молнией», сто узлов покажутся чем-то очень скромным. Другое дело — «Черепаха». Дл «Черепахи» и десять узлов — уже колоссально. Психологию надо учитывать.
«Черепаха»… Нам это не нравилось, да и другие ребята нас отговаривали. Один только Витька поддержал Серге Анатольевича: так мол, лучше для СЕКРЕТНОСТИ.
— Вы про майора Пронина читали? — спросил он. — Должно быть КОДОВОЕ название, без этого нельзя.
Майор Пронин в те годы был почти столь же популярен, как сейчас Штирлиц. Мы уступили: пусть будет кодовое название.
«Черепаху» покрасили в ярко-красный цвет, чтобы легче было следить за ней, когда она будет нестись с огромной скоростью. Яшка принес книжку про Буратино, там был рисунок Тортилы, и знакомый парень из художественного кружка, поглядывая на Тортилу, нарисовал двух черепах — по одной на каждом борту. Рисунки получились хорошие, но все-таки в них чего-то недоставало. И однажды мы сообразили: черепахам нужно приделать крылья, вот чего им не хватает! Крылья пришлось дорисовывать самим, но уж после этого все было в порядке, и «Черепаха» приобрела прямо-таки шикарный вид.
Теперь во двор то и дело заглядывали любопытные. Однажды пришел застенчивый парень в очках; он долго ходил вокруг «Черепахи», заглядывая внутрь, что-то подсчитывал в записной книжке, а потом, извиняясь и краснея от смущения, объявил, что эта подводная лодка опустится только на пятьдесят метров, после чего ее раздавит ужасное давление воды. Через пару дней появилась мрачная личность в промасленной пожарной куртке и столь же промасленной кепке, надвинутой на лоб. Личность угрюмо понаблюдала за нашей работой и спросила: «Пожар будет, огонь будет, куда прыгать будешь? Когда сгоришь, что скажет папа, что скажет мама?..»
Несколько раз приходили ребята из фотокружка со своим руководителем. Они осваивали цветную фотографию, их привлекала ярка окраска «Черепахи». Нам объявили, что мы нефотогеничны и совершенно не смотримся на фоне катера. Хорошо смотрелась Дина, они ее старательно снимали.
Приходил и начинающий поэт из литкружка. Мы показали ему, где будут стоять баки с карбидом и как газ будет идти в камеру сгорания, объяснили принцип действия ракетного двигателя. К сожалению, поэт все перепутал. Он написал стихи, в которых баки почему-то бешено вращались, а камера сгорани дула в паруса и корабль гордо шел сквозь льды к северному полюсу…
В общем, это нам надоело и мы стали закрывать «Черепаху» брезентом. Витька сказал, что ИЗДЕЛИЕ, упрятанное в брезент, обязательно привлечет внимание шпионов. Он теперь постоянно вертелся около «Черепахи», поглядывая по сторонам.
Мы работали в механической мастерской, делали части для двигателя. На бумаге очень легко нарисовать шесть баков, а вот сделать из листового железа хотя бы один бак намного труднее, в этом мы скоро убедились. Баки получились какие-то скособоченные, и Николай Борисович, посмеиваясь, говорил, что это отличные модели знаменитой падающей башни в Пизе… Потом началась бесконечная морока со швами. Швы держались на заклепках и пайке, вроде бы все было прочно и герметично, однако баки упорно протекали. Вместо камеры сгорания удалось приспособить цилиндр от авиационного двигателя, но в крышке цилиндра пришлось устраивать клапаны для воздуха, тут мы провозились больше месяца…
Корпус стоял в углу двора, под брезентом. Иногда я развязывал веревки, снимал брезент и залезал в кабину «Черепахи». Я пытался представить, как все произойдет: вот я открою краны, вода пойдет в баки, потом поверну пусковой кран, газ устремится в камеру сгорания, рывок рубильника — «Черепаха» помчится вперед… Жаль, что на нашей великолепной приборной доске не работали приборы — указатель скорости, указатель угла атаки… Я уже знал, что углом атаки называют угол наклона крыла к линии полета.
1 2 3 4 5 6 7 8