Было что-то магическое в этих словах — УГОЛ АТАКИ. Словно прибор должен был показывать напряжение сил, отданных решающему порыву. Ах, если бы у каждого человека была возможность видеть свой угол атаки, чувствовать накал сил в этот день, в этот час, в этот миг!..
Мне отчаянно не хватало времени: я наспех ел, наспех спал, наспех готовил уроки. Однажды я подсчитал, сколько времени у меня в запасе. Жить предстояло еще лет пятнадцать (после тридцати лет маячила старость, эти годы я не учитывал). Целых пять лет — треть жизни, страшно подумать! — должны были уйти на сон. Если в день терять по пустякам три часа, надо вычесть еще год-полтора. Что же тогда остается?!
Расчеты произвели на меня ошеломляющее впечатление. Я стал чувствовать движение времени. Словно стоишь в быстрой горной реке, и вода стремительно обтекает тебя: мгновение — и она уже далеко, ее не догнать, не удержать.
Я посмотрел по часам, сколько времени нужно, чтобы прочитать книгу. Потом произвел подсчеты. Простая арифметика показала, что за всю жизнь я успею прочитать не больше тысячи книг. А что такое тысяча книг? Ведь только у Жюля Верна свыше ста книг!
Тогда я стал записывать, на что уходит время, пытался учитывать каждую минуту — с утра до ночи. Оказалось, что теряетс масса времени: вроде бы непрерывно чем-то занят, но все равно за день куда-то исчезают три-четыре часа… Прошли годы, пока я научился управлять временем, но это уже другая история, об этом надо писать другой рассказ. А в те дни у меня была только одна идея: нужно поменьше спать. Я попробовал меньше спать. За три ночи удалось выиграть два часа, зато в четвертую ночь я заснул так крепко, что начисто потерялись сэкономленные часы… А впереди было лето, меня тревожило множество нерешенных вопросов. Куда например, отнести время, когда ты лежишь на крыше городской купальни и загораешь? Потерянное это время или нет?..
В довоенные годы лето в Баку начиналось пятнадцатого апреля. До пятнадцатого апреля была зима, а потом сразу начиналось лето. Собственно, сейчас в Баку тоже только два времени года: лето, когда очень жарко, и зима, когда жарко не очень. Но до войны смена времен года была четче: пятнадцатого апреля — и ни днем раньше! — на улицах появлялись мужчины в белых брюках и женщины в белых юбках, открывались летние кинотеатры, пляжи, парки.
Пятнадцатого апреля мы с Яшкой устроили выходной. Мы ходили по улицам, это было странно: идешь и не спешишь, можешь даже постоять. О «Черепахе» мы решили в этот день не вспоминать. В городе появились новые трамвайные вагоны с мягкими креслами. Мы покатались на трамвае, посмотрели аттракцион «Петля смерти — мотоцикл на вертикальной стене», постояли около новой легковой автомашины «ЗИС». Раньше это было безумно интересно, а сейчас мы знали, что трамваи, мотоциклы, автомобили — прошлый век. Ну что такое трамвай, пусть даже с мягкими креслами, если скорость всего двадцать километров в час!.. Да и «петля смерти» нисколько не смертельна, об этом подробно написано в «Занимательной физике» Перельмана.
На приморском бульваре шли гонки шверботов, смотрел и впервые чувствовал, как медленно, как медленно, как невыносимо медленно ползут они под своими парусами. Ах, если бы здесь была «Черепаха»…
Потом мы поднялись в Нагорный парк. Там была выставка собак, и Яшка, нарушив уговор, начал доказывать, что первое испытание можно провести с собакой: так, мол, будет безопаснее. Мы едва не поссорились. Я считал, что испытывать катер должен человек: в случае чего человек сообразит, что предпринять. Забегая вперед, надо сказать, что недели через две Яшка все-таки притащил собаку с грозной кличкой Джульбарс. Это было веселое и добродушное существо — кривоногое как такса и пушистое как болонка. Яшка посадил Джульбарса в кресло, пес уставился на приборную доску, и тут его веселье сразу испарилось. Он внимательно оглядел приборы, затем обнюхал стоявшие рядом с креслом баки. Похоже, он быстро сообразил что к чему. Нервно тявкнув, Джульбарс выпрыгнул из катера и стрелой умчался в дальний угол двора, в подвал, откуда Яшка долго потом выманивал его ирисками.
Итак, пришло лето, а мы все еще возились с «Черепахой». Казалось бы, простое дело — установить баки. Так вот, баки установлены, и вдруг обнаруживается, что забортная вода заполнит их всего на одну треть: баки высокие, они выше уровня воды, а вода сама собой наверх не пойдет. Ужас: надо делать новые баки — низкие и широкие, их негде будет разместить и, следовательно, корпус тоже надо делать заново…
Выручила нас «Занимательная физика» Перельмана. Там описывалось как набирают воду скоростные поезда: вдоль рельсов устраивают канал с водой, с паровоза опускают трубку, загнутую вперед; чем быстрее движется поезд, тем выше поднимается по трубке вода. Мы тоже вывели изогнутые трубки за борт, навстречу потоку воды. Вообще, «Занимательная физика» очень часто нам помогала. И вот однажды наступил день, когда все оказалось сделанным, установленным, привинченным, покрашенным. Мы даже растерялись: все готово, стоишь и не знаешь, что теперь делать. Сергей Андреевич, оглядев «Черепаху», сказал: «Ничего не получится», — и распорядился покрасить дюзу. Огромная дюза, похожа на раструб старого граммофона, почти на полметра выступала из кормы. Дюзу мы покрасили черным лаком, хотя лак все равно должен был сгореть, когда начнет работать двигатель и дюза раскалится.
— Будет работать двигатель или нет, еще неизвестно, — сказал Сергей Андреевич. — А все должно блестеть. Завтра проведем испытание. Есть один тихий пруд в парке.
На следующий день «Черепаху» погрузили на трехтонку, обвязали веревками и повезли в парк. Прохожие останавливались и смотрели на диковинную машину. Мы стояли в кузове, наслаждаясь всеобщим вниманием. Жаль, что Дина уехала на лето и не видала нашего великолепного марша по городу.
За неделю до отъезда Дина подарила мне «Таинственный остров» Жюля Верна. Издание было шикарное — в тисненом переплете, с отличными рисунками. Раньше Дина не давала эту книгу даже на время. Я спросил, не нужен ли ей ацетон или еще что-нибудь. Она ответила, что ничего не нужно. В тот вечер мы немного погуляли по приморскому бульвару. Я пыталс говорить о «Черепахе», но Дина слушала как-то рассеянно. Вообще, она сильно изменилась за последние месяцы. Теперь Яшка говорил, что она — из лирики А. С. Пушкина. Иногда она казалась мне совсем незнакомой. Словно она немного старше меня. Или я немного старше ее (все-таки в ракетной технике она ничего не понимала!). Мы уже уходили с бульвара, когда она захотела, чтобы я сорвал ей цветок, и показала на олеандровый куст в середине большой клумбы. Этих олеандровых кустов было везде полным-полно — и на бульваре и на улицах. Но Дине вопреки всякой логике понадобился цветок именно с той клумбы. Цветок я сорвал, а потом нам пришлось удирать от сторожа. Нет, все-таки я был немного старше Дины…
Так вот, мы привезли «Черепаху» к пруду, сняли ее с грузовика и торжественно опустили на воду. Она не утонула, наша «Черепаха»! Для корабля, построенного по «Занимательной физике» и «Занимательной механике», не утонуть — это уже очень много. «Черепаха» прекрасно выглядела на воде, это признали все — и Сергей Андреевич, и Николай Борисович, и ребята, которые приехали с нами.
1 2 3 4 5 6 7 8
Мне отчаянно не хватало времени: я наспех ел, наспех спал, наспех готовил уроки. Однажды я подсчитал, сколько времени у меня в запасе. Жить предстояло еще лет пятнадцать (после тридцати лет маячила старость, эти годы я не учитывал). Целых пять лет — треть жизни, страшно подумать! — должны были уйти на сон. Если в день терять по пустякам три часа, надо вычесть еще год-полтора. Что же тогда остается?!
Расчеты произвели на меня ошеломляющее впечатление. Я стал чувствовать движение времени. Словно стоишь в быстрой горной реке, и вода стремительно обтекает тебя: мгновение — и она уже далеко, ее не догнать, не удержать.
Я посмотрел по часам, сколько времени нужно, чтобы прочитать книгу. Потом произвел подсчеты. Простая арифметика показала, что за всю жизнь я успею прочитать не больше тысячи книг. А что такое тысяча книг? Ведь только у Жюля Верна свыше ста книг!
Тогда я стал записывать, на что уходит время, пытался учитывать каждую минуту — с утра до ночи. Оказалось, что теряетс масса времени: вроде бы непрерывно чем-то занят, но все равно за день куда-то исчезают три-четыре часа… Прошли годы, пока я научился управлять временем, но это уже другая история, об этом надо писать другой рассказ. А в те дни у меня была только одна идея: нужно поменьше спать. Я попробовал меньше спать. За три ночи удалось выиграть два часа, зато в четвертую ночь я заснул так крепко, что начисто потерялись сэкономленные часы… А впереди было лето, меня тревожило множество нерешенных вопросов. Куда например, отнести время, когда ты лежишь на крыше городской купальни и загораешь? Потерянное это время или нет?..
В довоенные годы лето в Баку начиналось пятнадцатого апреля. До пятнадцатого апреля была зима, а потом сразу начиналось лето. Собственно, сейчас в Баку тоже только два времени года: лето, когда очень жарко, и зима, когда жарко не очень. Но до войны смена времен года была четче: пятнадцатого апреля — и ни днем раньше! — на улицах появлялись мужчины в белых брюках и женщины в белых юбках, открывались летние кинотеатры, пляжи, парки.
Пятнадцатого апреля мы с Яшкой устроили выходной. Мы ходили по улицам, это было странно: идешь и не спешишь, можешь даже постоять. О «Черепахе» мы решили в этот день не вспоминать. В городе появились новые трамвайные вагоны с мягкими креслами. Мы покатались на трамвае, посмотрели аттракцион «Петля смерти — мотоцикл на вертикальной стене», постояли около новой легковой автомашины «ЗИС». Раньше это было безумно интересно, а сейчас мы знали, что трамваи, мотоциклы, автомобили — прошлый век. Ну что такое трамвай, пусть даже с мягкими креслами, если скорость всего двадцать километров в час!.. Да и «петля смерти» нисколько не смертельна, об этом подробно написано в «Занимательной физике» Перельмана.
На приморском бульваре шли гонки шверботов, смотрел и впервые чувствовал, как медленно, как медленно, как невыносимо медленно ползут они под своими парусами. Ах, если бы здесь была «Черепаха»…
Потом мы поднялись в Нагорный парк. Там была выставка собак, и Яшка, нарушив уговор, начал доказывать, что первое испытание можно провести с собакой: так, мол, будет безопаснее. Мы едва не поссорились. Я считал, что испытывать катер должен человек: в случае чего человек сообразит, что предпринять. Забегая вперед, надо сказать, что недели через две Яшка все-таки притащил собаку с грозной кличкой Джульбарс. Это было веселое и добродушное существо — кривоногое как такса и пушистое как болонка. Яшка посадил Джульбарса в кресло, пес уставился на приборную доску, и тут его веселье сразу испарилось. Он внимательно оглядел приборы, затем обнюхал стоявшие рядом с креслом баки. Похоже, он быстро сообразил что к чему. Нервно тявкнув, Джульбарс выпрыгнул из катера и стрелой умчался в дальний угол двора, в подвал, откуда Яшка долго потом выманивал его ирисками.
Итак, пришло лето, а мы все еще возились с «Черепахой». Казалось бы, простое дело — установить баки. Так вот, баки установлены, и вдруг обнаруживается, что забортная вода заполнит их всего на одну треть: баки высокие, они выше уровня воды, а вода сама собой наверх не пойдет. Ужас: надо делать новые баки — низкие и широкие, их негде будет разместить и, следовательно, корпус тоже надо делать заново…
Выручила нас «Занимательная физика» Перельмана. Там описывалось как набирают воду скоростные поезда: вдоль рельсов устраивают канал с водой, с паровоза опускают трубку, загнутую вперед; чем быстрее движется поезд, тем выше поднимается по трубке вода. Мы тоже вывели изогнутые трубки за борт, навстречу потоку воды. Вообще, «Занимательная физика» очень часто нам помогала. И вот однажды наступил день, когда все оказалось сделанным, установленным, привинченным, покрашенным. Мы даже растерялись: все готово, стоишь и не знаешь, что теперь делать. Сергей Андреевич, оглядев «Черепаху», сказал: «Ничего не получится», — и распорядился покрасить дюзу. Огромная дюза, похожа на раструб старого граммофона, почти на полметра выступала из кормы. Дюзу мы покрасили черным лаком, хотя лак все равно должен был сгореть, когда начнет работать двигатель и дюза раскалится.
— Будет работать двигатель или нет, еще неизвестно, — сказал Сергей Андреевич. — А все должно блестеть. Завтра проведем испытание. Есть один тихий пруд в парке.
На следующий день «Черепаху» погрузили на трехтонку, обвязали веревками и повезли в парк. Прохожие останавливались и смотрели на диковинную машину. Мы стояли в кузове, наслаждаясь всеобщим вниманием. Жаль, что Дина уехала на лето и не видала нашего великолепного марша по городу.
За неделю до отъезда Дина подарила мне «Таинственный остров» Жюля Верна. Издание было шикарное — в тисненом переплете, с отличными рисунками. Раньше Дина не давала эту книгу даже на время. Я спросил, не нужен ли ей ацетон или еще что-нибудь. Она ответила, что ничего не нужно. В тот вечер мы немного погуляли по приморскому бульвару. Я пыталс говорить о «Черепахе», но Дина слушала как-то рассеянно. Вообще, она сильно изменилась за последние месяцы. Теперь Яшка говорил, что она — из лирики А. С. Пушкина. Иногда она казалась мне совсем незнакомой. Словно она немного старше меня. Или я немного старше ее (все-таки в ракетной технике она ничего не понимала!). Мы уже уходили с бульвара, когда она захотела, чтобы я сорвал ей цветок, и показала на олеандровый куст в середине большой клумбы. Этих олеандровых кустов было везде полным-полно — и на бульваре и на улицах. Но Дине вопреки всякой логике понадобился цветок именно с той клумбы. Цветок я сорвал, а потом нам пришлось удирать от сторожа. Нет, все-таки я был немного старше Дины…
Так вот, мы привезли «Черепаху» к пруду, сняли ее с грузовика и торжественно опустили на воду. Она не утонула, наша «Черепаха»! Для корабля, построенного по «Занимательной физике» и «Занимательной механике», не утонуть — это уже очень много. «Черепаха» прекрасно выглядела на воде, это признали все — и Сергей Андреевич, и Николай Борисович, и ребята, которые приехали с нами.
1 2 3 4 5 6 7 8