Я обрадовался, когда миннесотские парни, которым принадлежал грузовик, решили остановиться в Норт-Платте поесть: я хотел на них взглянуть. Они вылезли из кабины и заулыбались всем нам.
– Можно поссать! – сказал один.
– Пора есть! – сказал другой.
Но из всей компании только у них были деньги на еду. Мы приволоклись вслед за ними в ресторан, которым управляла целая куча женщин, и сидели там со своими гамбургерами и кофе, пока они уминали целые подносы еды, точно у мамочки на кухне. Они были братьями, возили сельхозтехнику из Лос-Анжелеса в Миннесоту и неплохо этим зарабатывали. Поэтому на обратном пути к Побережью, порожняком, они и подбирали всех на дороге. Они уже проделывали такое раз пять и получали бездну удовольствия. Им все нравилось. Они не переставали улыбаться. Я попытался заговорить с ними – довольно неуклюжая попытка с моей стороны подружиться с капитанами нашего корабля, – и в ответ единственно получил две солнечные улыбки и крупные белые зубы, вскормленные на кукурузе.
В ресторане с нами были все, кроме обоих хобо – Джина и его парня. Когда мы вернулись, они всё так же сидели в кузове, всеми брошенные и несчастные. Опускалась тьма. Водители закурили; я воспользовался случаем, чтобы купить бутылку виски – согреваться в летящем мимо ночном воздухе. Они улыбнулись, когда я сказал им об этом:
– Давай, быстрее только.
– Ну, и вам по паре глотков достанется! – заверил их я.
– Нет-нет, мы не пьем, давай сам.
Кент из Монтаны и оба студента бродили вместе со мною по улицам Норт-Платта, пока я не нашел, где продается виски. Они скинулись понемногу, Кент тоже добавил, и я купил квинту. Высокие угрюмые мужики наблюдали, как мы идем мимо, сидя перед домиками с фальшивыми фасадами: вся главная улица была у них застроена такими квадратными коробками. Там, где заканчивалась каждая унылая улочка, раскрывались громадные пространства равнин. В воздухе Норт-Платта я ощутил что-то иное – я не знал, что именно. Минут через пять понял. Мы вернулись к грузовику и рванули дальше. Быстро стемнело. Мы все вкиряли по чуть-чуть, тут я взглянул окрест и увидел, как цветущие поля реки Платт начали исчезать, а вместо них, настолько, что конца не видать, возникали долгие плоские пустоши – песок да полынь. Я поразился.
– Что за черт? – крикнул я Кенту.
– Это степи начинаются, парень. Дай-ка мне еще глотнуть.
– Ур-р-ра! – вопили студенты. – Колумбус, пока! Что бы Спарки с пацанами сказали, если б здесь очутились. Й-яуу!
Водители впереди поменялись местами; свежий братишка шарахнул грузовик до предела. Дорога тоже изменилась: посередине горб, покатые края, а по обеим сторонам – канавы глубиной фута по четыре, и грузовик подпрыгивал и перекатывался с одного края дороги на другой – только чудом каким-то в это время никто не ехал навстречу, – а я думал, что мы все сейчас сделаем сальто. Но братья были офигенными шоферами. Как этот грузовичок расправился с небраскинской шишкой – с той шишкой, что залезает аж на Колорадо! Как только я понял, что на самом деле наконец попал в Колорадо – хотя официально я в него не попал, но если смотреть на юго-запад, то Денвер всего в каких-то нескольких сотнях миль… Так вот, тогда я завопил от восторга. Мы пустили пузырь по кругу. Высыпали здоровенные пылающие звезды, песчаные холмы, сливаясь с далью, потускнели. Я чувствовал себя стрелой, которая может долететь до самой цели.
И вдруг Джин с Миссиссиппи повернулся ко мне, очнувшись от своего терпеливого созерцания со скрещенными ногами, открыл рот, наклонился поближе и сказал:
– Эти равнины мне напоминают про Техас.
– А ты сам из Техаса?
– Нет, сэр, я из Грин-велла, Маз-сипи. – Вот как он это сказал.
– А пацан этот откуда?
– Он там, в Миссиссиппи, попал в какую-то заварушку, и я предложил помочь ему выбраться. Парнишка никогда сам нигде не был. Я о нем забочусь как могу, он еще ребенок. – Хоть Джин и был белый, в нем жило что-то от мудрого и усталого старого негра, а иногда появлялось что-то очень похожее на Элмера Хассела, нью-йоркского наркомана, да, в нем это было, но только это был такой железнодорожный Хассел, Хассел – бродячий эпос, пересекающий страну вдоль и поперек каждый год, на юг зимой, на север летом, и только потому, что у него нет такого места, где он мог бы задержаться и не устать от него, и потому, что ехать ему больше некуда, кроме как куда-то, он продолжал катиться дальше под звездами, и звезды эти, в основном, оказывались звездами Запада.
– Я пару раз бывал в Ог-дене. Если хочешь поехать в Ог-ден, то у меня там пара друзей, у них можно залечь.
– Я еду в Денвер из Шайенна.
– На хрена? Поезжай прямо, не каждый день такая прогулка выпадает.
Предложение, конечно, было очень соблазнительным. А что там, в Огдене?
– Что такое Огден? – спросил я.
– Это такое место, через которое почти все парни проезжают и всегда там встречаются; там скорее всего кого хочешь увидишь.
Раньше, когда я ходил в моря, то был знаком с длинным костлявым парнем из Луизианы по имени Дылда Хазард, Уильям Холмс Хазард, который был хобо потому, что хотел им быть. Маленьким мальчиком он увидел, как к его матери подошел хобо и попросил кусочек пирога, и та дала ему, а когда хобо ушел вниз но дороге, мальчик спросил:
– Ма, а кто этот дядя?
– А-а, это хо-бо.
– Ма, я хочу стать хо-бо, когда вырасту.
– Закрой рот, Хазардам это не пристало. – Но он так и не забыл того дня, а когда вырос, то после непродолжительного увлечения игрой в футбол за Луизианский Университет действительно стал хобо. Мы с Дылдой провели множество ночей, рассказывая друг другу разные истории и плюясь табачным соком в бумажные стаканчики. Во всей манере Джина с Миссиссиппи что-то настолько очевидно напоминало Дылду Хазарда, что я не выдержал:
– Ты случайно где-нибудь не встречал чувака по имени Дылда Хазард?
И тот ответил:
– Ты имеешь в виду такого длинного парня, который громко смеется?
– Да вроде похож. Он из Растона, Луизиана.
– Точно. Его еще иногда называют Длинный из Луизианы. Да, сэр, конечно, я встречал Дылду.
– Он еще работал раньше на нефтеразработках в Восточном Техасе.
– Правильно, в Восточном Техасе. А теперь гоняет скот.
И это было уже совершенно точно; но все-таки я никак не мог поверить в то, что Джин действительно знает Дылду, которого я искал – ну, туда-сюда – несколько, в общем, лет.
– Еще раньше он работал на буксирах в Нью-Йорке?
– Н-ну, насчет этого я не знаю.
– Так ты, наверное, знал его только на Западе?
– Ну да. Я ни разу не был в Нью-Йорке.
– Ну, черт бы меня побрал, просто поразительно, что ты его знаешь. Такая здоровая страна. И все-таки я был уверен, что ты его знаешь.
– Да, сэр, я знаю Дылду довольно неплохо. Никогда не жмется, если деньги заводятся. Злой, крутой такой чувак к тому же: я видел, как он уложил легавого на сортировке в Шайенне – с одного удара. – Это тоже походило на Дылду: он постоянно отрабатывал свой «один удар»; сам он напоминал Джека Демпси, только молодого и вдобавок пьющего.
– Черт! – завопил я навстречу ветру, отхлебнул еще и вот уже почувствовал себя достаточно недурно. Каждый глоток уносило прочь летящим навстречу воздухом открытого кузова, горечь его стиралась, а сладость оседала в желудке. – Шайенн, вот я еду! – пел я. – Денвер, берегись, я твой!
Кент из Монтаны повернулся ко мне, показал на мои ботинки и сострил, конечно, даже не улыбнувшись:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90