На третий день я сказал Элис в коридоре, что когда она идет так, то у
нее видны трусы.
"А у тебя, парень, повсюду видны щели", -- пропыхтела она и поковыляла
дальше.
4-го июля я мог уже так долго оставаться сидеть в кресле-каталке, что
меня вывезли на погрузочную эстакаду за больницей, откуда я наблюдал за
праздничным фейерверком. Стояла невероятная жара, улицы были заполнены
людьми, которые все что-то ели, пили пиво и лимонад и задирали головы к
небу. Тэбби стояла рядом со мной, держала меня за руку, а небо озарялось
красно-зеленым и желто-синим цветом. Тэбби временно снимала комнату напротив
больницы и каждое утро приносила мне яйца под майонезом и чай. Еда шла мне
только на пользу. Когда я вернулся в 1997 году со своего путешествия на
мотоцикле по австралийской пустыне, я весил 108 килограмм. В день, когда
меня выписали из Мэнской центральной клиники, мой вес был не много не мало
82 килограмма.
После трехнедельного пребывания в больнице я 5-го июля вернулся в наш
дом в Бангоре. Я ежедневно выполнял свою реабилитационную программу,
состоявшую из растягиваний, наклонов и ходьбы на костылях. Я очень старался
быть мужественным и уверенным в успешном исходе дела. 4-го августа мне надо
было ложиться на очередную операцию в Мэнской клинике. Введя мне в руку
канюлю, врач-анестезиолог сказал: "О'кей, Стивен, сейчас вы почувствуете
себя так, как будто вы выпили несколько коктейлей". Я хотел сказать ему, что
это здорово, потому что я вот уже одиннадцать лет как не пью коктейлей и
вообще не употребляю никакого алкоголя, но прежде чем я сумел двинуть
языком, я уже лежал в забытьи. Когда я проснулся, шанцевых штырей в моей
ноге уже не было. Я снова мог сгибать колено. Доктор Браун оценил мое
выздоровление как "соответствующее обстоятельствам" и отпустил меня домой
тренироваться дальше (кто когда-нибудь уже занимался лечебной гимнастикой,
тот знает, что это ничто иное как прописанная пытка). Но в процессе всего
этого произошло еще кое-что. 24-го июля, спустя пять недель после
столкновения с "доджем" Брайана Смита, я снова начал писать.
Фактически работу над своей книгой "О писательском ремесле" я начал в
ноябре или декабре 1997 года, однако несмотря на то, что для чернового
варианта книги мне обычно требуется не более трех месяцев, эта еще и через
полтора года была готова только наполовину. Так получилось потому, что в
феврале или марте 1998 года я отложил ее -- я не знал, как мне писать ее
дальше и вообще, стоит ли это делать. Писать романы мне, по сути дела,
доставляло столько же удовольствия, сколько и раньше, но каждое слово
автобиографической книги было для меня настоящей мукой. После
"Противостояния" "О писательском ремесле" была первой книгой, которую я
отложил в сторону, не закончив ее, и она действительно оказалась в "долгом"
ящике.
В июне 1999 года я решился все-таки закончить проклятую книгу о
писательстве в течении лета, а потом пусть там Сюзан Молдоу и Нэн Грэм в
издательстве "Скрибнер" решают, получилась она или нет, думал я.
Подготовленный к самому худшему, я перечитал рукопись и установил, что она
мне по-своему нравится. К тому же конец пути мне теперь виделся отчетливо.
Изложение истории своей жизни, где я пытаюсь раскрыть перед читателем
некоторые ситуации и обстоятельства, благодаря которым я стал тем писателем,
коим являюсь сегодня, я уже закончил; "технические" вопросы моего творчества
тоже были освещены достаточно, по крайней мере те, которые казались мне
наиболее важными. Не хватало только главной части о самом "писательском
ремесле", в которой я хотел по возможности ответить на все вопросы,
задаваемые мне на семинарах и лекциях, а также на вопросы, которых я всегда
очень жду, -- о языке.
В блаженном неведении того, что мне менее чем через сорок восемь часов
предстоит маленькая встреча с Брайаном Смитом (не забудем и ротвейлера
Буллета), я вечером 17-го июня сел за наш стол в столовой и перечислил на
бумаге все вопросы и пункты, которые хотел затронуть в своей книге. На
следующий день я написал первые четыре страницы центральной главы "О
писательском ремесле". И в этой стадии рукопись находилась в конце июля,
когда я решил снова взяться за нее... или по крайней мере попытаться сделать
это.
Мне не хотелось опять приниматься за работу. У меня сильно болела нога,
я не мог согнуть правое колено и был прикован к передвижной опоре. Мне было
почти невозможно представить себе, как я смогу более или менее длительное
время просидеть за письменным столом, пусть даже в кресле-каталке. Сломанное
бедро примерно через сорок минут превращало сидение в пытку; часа через
полтора у меня вообще пропадала охота ко всему. К тому же сама книга
угнетала меня больше, чем когда-либо: как должен был я описывать диалоги,
действующих лиц и свои поиски литературного агента, когда жизненно важным
вопросом для меня было, сколько там времени у меня остается до следующей
дозы перкоцета.
Но все же одновременно с тем у меня было чувство, что я достиг точки, у
которой у меня не оставалось больше выбора. Я уже часто находился в
пренеприятных ситуациях, с которыми мне удавалось справиться, прибегнув к
писательству, по крайней мере работа помогала мне на некоторое время забыть
проблемы. Я надеялся, что так будет и на сей раз. Ввиду моих нестерпимых
болей и непригодности к какой-либо физической активности эта надежда могла
показаться смехотворной, однако где-то в задней части моей головы неустанно
и упрямо шептал тот голос: "пора, опять пора". Мне не обязательно
повиноваться этому голосу, но мне трудно ему не верить.
В конце концов тем человеком, который вынес приговор, оказалась Тэбби,
как это уже нередко бывало в решающие моменты моей жизни. Я люблю говорить
себе, что то же самое я время от времени делаю и для нее, поскольку считаю,
что в браке, помимо всего прочего, важную роль играет готовность отдачи
своего решающего голоса тогда, когда твой партнер просто не может решиться
на тот или иной шаг. Моя жена всегда первой говорит мне, что я слишком много
работаю, что мне нужно сделать передышку и на какое-то время оставить
идиотский компьютер в покое. Когда тем утром в июле я сказал ей, что снова
хочу засесть за работу, я ждал от нее нравоучений. Однако вместо этого она
спросила меня, где бы я хотел писать. Я ответил, что не знаю, что еще как-то
не думал об этом.
Тогда подумала об этом она, после чего сказала: "Я могу поставить тебе
в заднем коридоре перед кладовкой стол. Там много розеток, так что можно
будет подключить компьютер, принтер и вентилятор". Вентилятор был
обязательной вещью -- стояло ужасно жаркое лето. Когда я снова принялся за
работу, на улице было 35 градусов жары. В заднем коридоре было не намного
холоднее.
Тэбби понадобилось несколько часов, чтобы оборудовать мне мое рабочее
место. В четыре часа она покатила меня через кухню и по специально
построенному спуску вниз, в задний коридор. Там она приготовила для меня
милое гнездышко:
1 2 3 4 5