- Мой Деда сильный, мистер.
- Неужели? - спросил Шеридан, а про себя подумал: "Еще
бы не сильный". До дому, верно, без палочки добирается,
силач хренов".
- Он меня найдет.
- Угу.
- Он меня по запаху найдет.
Очень может быть, согласился мысленно Шеридан. Даже он
чувствовал запах, исходивший от малыша. У страха, конечно,
свой, неповторимый аромат, и предыдущие вылазки приучили
Шеридана к нему. Но этот был каким-то нереальным - смешанный
запах пота, слякоти с скисшей аккумуляторной батареи.
Шеридан приоткрыл окно. Слева тянулись и тянулись
бескрайние болота. Ломанные щепки лунного света мерцали в
стоялой воде.
- Деда умеет летать.
- Ага, - сказал Шеридан, - я готов поспорить, что это у
него получается гораздо лучше после пары бутылок "Ночного
экспресса".
- Деда...
- Заткнись, малыш, лады?
Малыш заткнулся.

Мили через четыре болотина превратилась в широкое
пустынное озерцо. Здесь Шеридан свернул налево, на грунтовку
с разъезженными колеями. Через пять миль, если держать все
время на запад, будет еще один поворот, направо, а там -
сорок первое шоссе. И рукой подать до Талуда Хейтс.
Шеридан бросил взгляд на озеро, гладкую, посеребренную
лунным светом простыню... а потом лунный свет исчез. Его
заслонили.
Сверху послышалось хлопанье, будто огромные простыни
полощутся на бельевой веревке.
- Деда! - закричал малыш.
- Заткнись. Это всего лишь птица.
И вот тут он испугался, здорово испугался. Он смотрел на
малыша. Тот опять приподнял верхнюю губку и показал зубки.
Зубки были очень белые и очень большие.
Нет... не большие. Большие - не то слово. Длинные.
Особенно те два сверху, с каждой стороны. Называются они
еще, черт, так... Клыки.
Мысли вдруг снова понеслись с места в карьер,
перестукивая, точно колеса поезда на стыках рельс.
"Я сказал ему, что хочу пить".
Не пойму, что ему понадобилось там, где они
(? едят, он хотел сказать едят?)
"Он меня найдет. Он меня по запаху найдет. Мой Деда
умеет летать".
"Пить я сказал ему что хочу пить от он наверно и пошел
туда, чтобы принести мне что-нибудь попить, пошел туда,
чтобы принести мне ЧТО-НИБУДЬ попить, пошел туда..."
Что-то грузное, неуклюже опустилось на крышу фургона.
- Деда! - снова завопил малыш, замирая от восхищения, и
внезапно дорога впереди пропала - огромное перепончатое
крыло с пульсирующими венами полностью закрыло лобовое
стекло.
Мой Деда умеет летать.
Шеридан закричал и ударил по тормозам, надеясь стряхнуть
обосновавшуюся на крыше мерзость. Справа раздался
протестующий скрежет изнемогающего металла, оборвавшийся на
сей раз огорченным сухим треском, а через секунду пальцы
мальчика вцепились Шеридану в лицо, разодрав щеку.
- Он украл меня, Деда! - тонко, почти по-птичьи
восклицал малыш. - Он украл меня, он украл меня, этот плохой
дядька украл меня!
Ты не понял, малыш, подумал Шеридан. Он сунул руку в
бардачок и достал шприц. Я не плохой дядька. Просто я попал
в затруднительное положение, черт бы его побрал, а в обычных
обстоятельствах я был бы тебе за дедушку...
Но когда рука, скорее длинный коготь, нежели рука,
разбила боковое стекло и вырвала у Шеридана шприц - вместе с
двумя пальцами, - он смекнул, что это неправда.
Мгновение спустя Деда с мясом выдрал левую дверцу -
только петли сверкнули, покореженные, ненужные теперь петли.
Шеридан увидел трепещущий плащ, своего рода черную пару - и
галстук. Галстук и вправду был голубой.
Впившись когтями в плечо, Деда выволок Шеридана из
машины. Когти пропороли пиджак и рубашку и глубоко вонзились
в плоть. Зеленые глаза Деда вдруг стали кроваво-красными,
точно розы.
- Мы пошли в магазин только потому, что моему внуку
захотелось игрушку "Трансформер", сборно-разборную, -
прошептал Деда, и его дыхание отдавало смрадом гнилого
мяса, - такую, какие показывают по телевизору. Все дети
хотят их иметь. Лучше бы вы оставили его в покое. Лучше бы
вы оставили нас в покое.
Шеридана тряхнули, будто тряпичную куклу. Он вскрикнул,
и его снова тряхнули. Он услышал, как Деда заботливо
спрашивает у мальчика, охота ли тому еще пить; услышал, как
мальчик сказал, что да, очень, плохой дядька напугал его
так, что в горле совсем пересохло. Затем Шеридан увидел себя
перед носом коготь, за долю секунды до того, как тот исчез
под подбородком и вонзился гвоздем в шею - толстым,
беспощадным, жестоким. Этот гроздь разорвал глотку быстрее,
чем Шеридан сообразил, что произошло, и последнее, что он
увидел, прежде чем провалиться в черноту, были мальчик,
сложивший ладошки лодочкой и подставивший их под теплую
струю - точь-в-точь, будучи ребенком, делал это сам Шеридан,
подставляя сложенные лодочкой руки под кран, чтобы напиться
в знойный летний день - и Деда, нежно, с величавой любовью
ерошивший мальчонкины волосинки.

1 2 3 4