Мы хранили их тогда, в восемьдесят девятом, и те, кто там живет, хранят до сих пор. Что до Сандры Билз, предполагается, что она утонула, и семь лет с момента ее исчезновения истекут в 2003 году. Без сомнения, Робби объявит ее официально погибшей, как только перевернет календарь две тысячи третьего. Трудно, я понимаю, но…
Вид на Литтл-Толл-Айленд с океана.
– …в этом мире продают за наличные. Уходя, плати. Иногда платить приходится мало, но чаще – много. Раз в жизни приходится платить всем, что у тебя есть. Я думал, что выучил этот урок девять лет назад, на Литтл-Толл-Айленде, в Бурю Века…
Кадр медленно расплывается и фокусируется на Сан-Франциско днем. Кадр из киноархива.
– …но ошибся. В большую бурю я только начал учиться. А кончил – на прошлой неделе.
Оживленная улица в деловой части города – день. Народ занят покупками. Мы надвигаемся на гастроном в двух-трех витринах от угла, и выходит Майк. У него выходной, и он одет неофициально – легкая куртка, джинсы, футболка. В руках у него два магазинных пакета, и он сейчас ими манипулирует, пытаясь вытащить из кармана ключи по дороге к стоящей у тротуара машине.
Навстречу ему в кадр входят спиной к нам мужчина и мальчик-подросток. Мужчина одет в серое пальто и фетровую шляпу. Мальчик – в куртку оклендского университета и джинсы. Дорога Майка к машине лежит мимо них, но поначалу он не обращает на них особого внимания. Он вынимает ключи и пытается отодвинуть пакет в руке, чтобы посмотреть и выбрать тот, который открывает дверцу. В этот момент мужчина и подросток проходят мимо него.
– У чайника ручка, у чайника носик… – поет Линож.
– За ручку возьми и поставь на подносик… – подхватывает мальчик.
Лицо Майка наполняется страшным осознанием. Ключи выпадают, пакеты провисают в его руках, он поворачивается и видит…
Замедленный кадр: мимо него идут Линож и мальчик. Они его уже минуют, и он даже при замедленном кадре успевает кинуть только один взгляд. Но под шляпой – Линож, теперь больше похожий на завзятого рыбака, чем на беспощадного бизнесмена, и ему не тридцать пять, а шестьдесят пять с виду.
А мальчик рядом с ним – улыбающийся ему в лицо и красиво подпевающий слова старой детской бессмыслицы – красивый паренек лет четырнадцати. Волосы его – копия волос Молли. Глаза – Майка. На переносице, хотя и слабо, но различима родинка – седло феи.
– …В чашку налей и подсунь нам под носик… у чайника ручка, у чайника носик, – поют Линож и Ральфи далекими, как во сне, голосами.
Их лица выходят из кадра – да и все равно видели мы их лишь один душераздирающий миг. А теперь это только две спины: хорошо одетый мужчина и подросток, почти юноша, сворачивающие за угол. А там – куда угодно.
Майк стоит, как пораженный молнией, пакеты свисают с его рук. Рот его беззвучно открывается и закрывается… и наконец появляется шепот:
– Ра… Ра… Ральфи… Ральфи? РАЛЬФИ!
Линож и Ральфи уже миновали гастроном. Уже почти дошли до угла. Останавливаются. Оглядываются.
Майк, бросив на землю пакеты – что-то в них бьется – бежит к ним.
– РАЛЬФИ!
Рот Ральфи раскрывается, и раздается змеиное шипение. Весь его симпатичный вид испарился в момент, из-за губ выглянули клыки. Глаза темнеют и становятся черными, подернутыми извивающимися красными нитями. Он поднимает руки – и это не руки, а когти хищной птицы, готовые распороть лицо Майка.
Линож кладет руку ему на плечи и (не отрывая взгляда от Майка) увлекает за собой. Они вместе уходят за угол.
Майк останавливается у гастронома, и лицо его полно отчаяния и болезненного ужаса. Пешеходы обтекают его с двух сторон, некоторые поглядывают с любопытством, но Майк не замечает.
– Ральфи! – кричит он и бросается за угол.
Останавливается и ищет глазами.
Люди идут по тротуарам, перебегают улицу, подзывают такси, покупают газеты в автоматах. Человека в сером пальто нет. Мальчика в оклендской куртке – тоже.
– Он полюбит меня, – говорит голос Линожа. И добавляет:
– Он будет называть меня отцом.
Майк прислоняется к стенке и закрывает глаза. Из-под закрытого века выкатывается слеза. Какая-то молодая женщина, вышедшая из-за угла, смотрит на него с осторожным сочувствием.
– Эй, мистер, что с вами?
– Ничего. – Майк не открывает глаз. – Через минуту пройдет.
– Вы свои пакеты уронили. Что-то уцелело, наверное, но что-то могло разбиться.
Теперь Майк открывает глаза и изо всех сил старается улыбнуться.
– А то как же. Разбилось. Я слышал.
– Что у вас за акцент? – улыбается молодая женщина.
– Так говорят на той стороне мира.
– А что случилось? Вы споткнулись?
– Показалось, что встретил одного человека, которого раньше знал… и как-то вдруг выпал на секунду.
Он смотрит вдоль улицы еще раз. До угла он добежал, когда Линож и Ральфи только за него завернули, и они точно должны здесь быть, но их нет… и на самом деле Майк не удивлен.
– Если хотите, я вам помогу собрать, что уцелело. Смотрите, вот что у меня есть!
Она показывает ему сложенную авоську. И протягивает ему, вопросительно улыбаясь.
– Очень любезно с вашей стороны, – отвечает Майк, и они отходят за угол.
Мы смотрим с высоты, как они подходят к машине, к рассыпанным продуктам… потом взлетаем еще выше, поворачиваемся и теряем их из виду. И видим мы теперь яркое голубое небо и воду залива Сан-Франциско, и пересекающий его, как во сне, мост, чуть тронутый ржавчиной на краях.
Парят и пикируют в воздухе чайки… и мы следим за одной из них… и кадр расплывается и снова фокусируется… на пикирующей чайке.
Мы следим за ней, и спускаемся вниз, и видим Литтл-Толл-Айленд и его мэрию. У тротуара стоит машина. Из нее выходят трое и подходят к куполу, где мемориальные доски и колокол. Одна из фигур – это женщина – идет впереди.
– Я мог бы написать Молли и рассказать, – говорит голос Майка. – Я об этом думал… я даже молился, чтобы решить, надо ли. Но когда оба выхода ранят, как выбрать из них верный? В общем, я промолчал. Иногда, особенно поздно ночью, когда я не могу заснуть, мне кажется, что я был не прав. Но днем я понимаю лучше.
Молли приближается к куполу. Медленно. В руке у нее букет цветов. Лицо ее безмятежно, печально и очень красиво. За ней у края травы стоят Хэтч и Пиппа, и рука Хэтча лежит на плечах его дочери.
Молли становится на колени у доски в память тех, кто погиб в Буре столетия. Кладет цветы у ее подножия. Теперь она слегка плачет. Она целует пальцы и прижимает их к имени своего сына.
Молли встает и возвращается туда, где ждут ее Хэтч и Пиппа. Хэтч кладет руку ей на плечи и обнимает ее.
Долгий, долгий кадр Литтл-Толл-Айленда. День.
– Днем я понимаю лучше, – говорит голос Майка.
Затемнение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Вид на Литтл-Толл-Айленд с океана.
– …в этом мире продают за наличные. Уходя, плати. Иногда платить приходится мало, но чаще – много. Раз в жизни приходится платить всем, что у тебя есть. Я думал, что выучил этот урок девять лет назад, на Литтл-Толл-Айленде, в Бурю Века…
Кадр медленно расплывается и фокусируется на Сан-Франциско днем. Кадр из киноархива.
– …но ошибся. В большую бурю я только начал учиться. А кончил – на прошлой неделе.
Оживленная улица в деловой части города – день. Народ занят покупками. Мы надвигаемся на гастроном в двух-трех витринах от угла, и выходит Майк. У него выходной, и он одет неофициально – легкая куртка, джинсы, футболка. В руках у него два магазинных пакета, и он сейчас ими манипулирует, пытаясь вытащить из кармана ключи по дороге к стоящей у тротуара машине.
Навстречу ему в кадр входят спиной к нам мужчина и мальчик-подросток. Мужчина одет в серое пальто и фетровую шляпу. Мальчик – в куртку оклендского университета и джинсы. Дорога Майка к машине лежит мимо них, но поначалу он не обращает на них особого внимания. Он вынимает ключи и пытается отодвинуть пакет в руке, чтобы посмотреть и выбрать тот, который открывает дверцу. В этот момент мужчина и подросток проходят мимо него.
– У чайника ручка, у чайника носик… – поет Линож.
– За ручку возьми и поставь на подносик… – подхватывает мальчик.
Лицо Майка наполняется страшным осознанием. Ключи выпадают, пакеты провисают в его руках, он поворачивается и видит…
Замедленный кадр: мимо него идут Линож и мальчик. Они его уже минуют, и он даже при замедленном кадре успевает кинуть только один взгляд. Но под шляпой – Линож, теперь больше похожий на завзятого рыбака, чем на беспощадного бизнесмена, и ему не тридцать пять, а шестьдесят пять с виду.
А мальчик рядом с ним – улыбающийся ему в лицо и красиво подпевающий слова старой детской бессмыслицы – красивый паренек лет четырнадцати. Волосы его – копия волос Молли. Глаза – Майка. На переносице, хотя и слабо, но различима родинка – седло феи.
– …В чашку налей и подсунь нам под носик… у чайника ручка, у чайника носик, – поют Линож и Ральфи далекими, как во сне, голосами.
Их лица выходят из кадра – да и все равно видели мы их лишь один душераздирающий миг. А теперь это только две спины: хорошо одетый мужчина и подросток, почти юноша, сворачивающие за угол. А там – куда угодно.
Майк стоит, как пораженный молнией, пакеты свисают с его рук. Рот его беззвучно открывается и закрывается… и наконец появляется шепот:
– Ра… Ра… Ральфи… Ральфи? РАЛЬФИ!
Линож и Ральфи уже миновали гастроном. Уже почти дошли до угла. Останавливаются. Оглядываются.
Майк, бросив на землю пакеты – что-то в них бьется – бежит к ним.
– РАЛЬФИ!
Рот Ральфи раскрывается, и раздается змеиное шипение. Весь его симпатичный вид испарился в момент, из-за губ выглянули клыки. Глаза темнеют и становятся черными, подернутыми извивающимися красными нитями. Он поднимает руки – и это не руки, а когти хищной птицы, готовые распороть лицо Майка.
Линож кладет руку ему на плечи и (не отрывая взгляда от Майка) увлекает за собой. Они вместе уходят за угол.
Майк останавливается у гастронома, и лицо его полно отчаяния и болезненного ужаса. Пешеходы обтекают его с двух сторон, некоторые поглядывают с любопытством, но Майк не замечает.
– Ральфи! – кричит он и бросается за угол.
Останавливается и ищет глазами.
Люди идут по тротуарам, перебегают улицу, подзывают такси, покупают газеты в автоматах. Человека в сером пальто нет. Мальчика в оклендской куртке – тоже.
– Он полюбит меня, – говорит голос Линожа. И добавляет:
– Он будет называть меня отцом.
Майк прислоняется к стенке и закрывает глаза. Из-под закрытого века выкатывается слеза. Какая-то молодая женщина, вышедшая из-за угла, смотрит на него с осторожным сочувствием.
– Эй, мистер, что с вами?
– Ничего. – Майк не открывает глаз. – Через минуту пройдет.
– Вы свои пакеты уронили. Что-то уцелело, наверное, но что-то могло разбиться.
Теперь Майк открывает глаза и изо всех сил старается улыбнуться.
– А то как же. Разбилось. Я слышал.
– Что у вас за акцент? – улыбается молодая женщина.
– Так говорят на той стороне мира.
– А что случилось? Вы споткнулись?
– Показалось, что встретил одного человека, которого раньше знал… и как-то вдруг выпал на секунду.
Он смотрит вдоль улицы еще раз. До угла он добежал, когда Линож и Ральфи только за него завернули, и они точно должны здесь быть, но их нет… и на самом деле Майк не удивлен.
– Если хотите, я вам помогу собрать, что уцелело. Смотрите, вот что у меня есть!
Она показывает ему сложенную авоську. И протягивает ему, вопросительно улыбаясь.
– Очень любезно с вашей стороны, – отвечает Майк, и они отходят за угол.
Мы смотрим с высоты, как они подходят к машине, к рассыпанным продуктам… потом взлетаем еще выше, поворачиваемся и теряем их из виду. И видим мы теперь яркое голубое небо и воду залива Сан-Франциско, и пересекающий его, как во сне, мост, чуть тронутый ржавчиной на краях.
Парят и пикируют в воздухе чайки… и мы следим за одной из них… и кадр расплывается и снова фокусируется… на пикирующей чайке.
Мы следим за ней, и спускаемся вниз, и видим Литтл-Толл-Айленд и его мэрию. У тротуара стоит машина. Из нее выходят трое и подходят к куполу, где мемориальные доски и колокол. Одна из фигур – это женщина – идет впереди.
– Я мог бы написать Молли и рассказать, – говорит голос Майка. – Я об этом думал… я даже молился, чтобы решить, надо ли. Но когда оба выхода ранят, как выбрать из них верный? В общем, я промолчал. Иногда, особенно поздно ночью, когда я не могу заснуть, мне кажется, что я был не прав. Но днем я понимаю лучше.
Молли приближается к куполу. Медленно. В руке у нее букет цветов. Лицо ее безмятежно, печально и очень красиво. За ней у края травы стоят Хэтч и Пиппа, и рука Хэтча лежит на плечах его дочери.
Молли становится на колени у доски в память тех, кто погиб в Буре столетия. Кладет цветы у ее подножия. Теперь она слегка плачет. Она целует пальцы и прижимает их к имени своего сына.
Молли встает и возвращается туда, где ждут ее Хэтч и Пиппа. Хэтч кладет руку ей на плечи и обнимает ее.
Долгий, долгий кадр Литтл-Толл-Айленда. День.
– Днем я понимаю лучше, – говорит голос Майка.
Затемнение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63