- спросил Роман.

По-моему, самый большой недостаток любого полицейского: эти люди
способны заставить сомневаться в очевидных вещах. Если человек привык
подозревать всех и каждого, он найдет способ усомниться даже в искренности
Ньютона, придумавшего закон всемирного тяготения. Действительно, для чего
он это сделал? Яблоко на голову упало? Отговорка, стремление направить
следствие по ложному пути! Наверняка замышлял какое-то преступление.
Всю ночь после ухода Романа я думал, тем самым создавая во Вселенной
самые замысловатые альтернативы. К тому же, я был уверен, что комиссар
выдал мне не всю известную ему информацию. Может, он знал об одном из
членов "клуба убийц" нечто компрометирующее? Реальную смертельную обиду,
которую человек затаил и... И что?
Да ничего! От воображаемой пули премьер Бродецкий может умереть
только в альтернативном мире, который...
Я точно помню, что было три часа ночи - мой взгляд упал на циферблат
часов, когда я босыми ногами шлепал по холодным плиткам пола к видеофону.
Минуту помедлил, решая, кому звонить - то ли сначала Роману, а потом
господину Рувинскому, то ли сначала поднять с постели директора
Штейнберговского института, а потом уж заняться комиссаром полиции.
Позвонил директору, а где-то, ясное дело, осуществилась другая
альтернатива.
- Интересно, - сказал Рувинский, хлопая глазами, - идеи тебя посещают
исключительно в ночное время?
- Обычно идеи не посещают меня вообще, - парировал я. - Поэтому я
хватаюсь за любую, когда бы она не явилась. А сейчас речь идет о жизни и
смерти.
- Чьей? - спросил Рувинский. - Если твоей, то меня это не интересует.
- Премьер-министра Бродецкого.
- Я сейчас умоюсь, - сообщил директор института альтернативной
истории, осознав, наконец, важность исторического момента.

- Можно ли убить человека, только подумав об этом и представив
мысленно свои действия? - спросил я Моше Рувинского, когда тот не только
умылся, но еще и оделся, чего, вообще говоря, мог не делать.
- В альтернативе, да еще при наличии реальной причины для ненависти,
- да, безусловно, - сказал Моше, повторив мои слова, сказанные вечером
комиссару Бутлеру.
- Нет, в нашей реальности.
- Нельзя, - коротко сказал Рувинский и уставился на меня, ожидая
продолжения. Действительно, не поднял же я его с постели только для того,
чтобы задать дурацкий вопрос, на который и сам знал ответ.
- Моше, - проникновенно сказал я. - Пораскинь мозгами, хотя они у
тебя все еще крепко спят. Ты задумал убийство. Тем самым ты создал
альтернативу, где это убийство вот-вот совершится. Но тот, другой ты,
который живет уже в той, другой альтернативе, однажды начинает
сомневаться: а может, лучше не убивать? И - не убивает. Возможно такое?
- Естественно, - согласился Моше.
- Это значит, - продолжал я, стараясь говорить по возможности
внушительнее, поскольку мне нужно было окончательно убедить еще и самого
себя, - это значит, что возникает еще одна альтернатива, где убийство
совершается, будучи совершенно неподготовленным физически. И эта, третья,
альтернатива может совпасть с нашей...
- Может, - зевнул Моше, - чисто теоретически может. На деле это не
реализуется, потому что альтернатив бесчисленное множество, и вероятность
того, чтобы линия сделала петлю и вернулась в первую реальность, настолько
мала, что, согласно формуле Горовица...
- Проснись! - воскликнул я. - До тебя еще не дошло? Формула Горовица
описывает случайные переходы. А если ты намеренно продумал создание
альтернативы, а там, тоже намеренно, сделал свой выбор, вернув линию на...
Все-таки Рувинский был профессионалом. Я-то полагался на интуицию и
не был уверен в точности собственного вывода, а Моше тут же, подняв взгляд
к потолку, просчитал в уме какие-то недоступные моему понятию коэффициенты
в формуле какого-то там Горовица и стал багровым как премьер Рабин,
отвечающий на вопросы репортеров.
- А что? - сказал он. - Есть конкретный подозреваемый?
- У Бутлера есть, - сообщил я.

В шесть тридцать мы собрались в кабинете Рувинского, и Роман
подключил институтский компьютер к файлам памяти Управления полиции.
- В этот клуб регулярно ходят девять человек, - сказал Роман. - Вот
они на экране. Четверо - обыкновенные графоманы. Когда я решил заняться
этой компанией, то заставил себя прочитать по одному произведению каждого
из этой четверки. Это полный кошмар. Если они замышляют сюжет с убийством
министра, у них почему-то в результате непременно погибает банкир. И
наоборот. Они уверены, что так интереснее. Этой четверкой можно не
заниматься.
- Пятый и шестой, - продолжал Роман, - профессиональные программисты,
в клуб они ходят для того, чтобы расслабиться - для них нет лучшего
способа расслабления сознания, чем игра воображения. Я изучил их сюжеты.
Это изощренные пытки, включающие, конечно, все возможности современных
компьютеров. Врагов у них нет, и нет причин или поводов желать кому-то
смерти. Хотя, я думаю, что, если бы такие причины были, именно эти двое
стали бы главными подозреваемыми.
- Достаточно ли глубоко ты копал, Роман? - спросил я исключительно
для того, чтобы поддеть комиссара.
- До дна, - сказал Бутлер, на мой взгляд, слишком самонадеянно. -
Седьмой член клуба был директором банка, но в прошлом году отошел от дел.
Враги у него есть, но сюжеты, которые он излагает своим друзьям на
заседаниях клуба, говорят о вялости воображения. В любой альтернативе он
попался бы через минуту. Пустой номер. Восьмой, точнее восьмая,
единственная женщина в этой компании.
- Алиса Фигнер, - сказал директор Рувинский, глядя на изображение.
- Совершенно верно, известная манекенщица.
- Мне казалось, - задумчиво произнес Рувинский, - что в ее голове не
больше трех с половиной извилин. Что она делает в этом обществе
интеллектуалов?
- Внешность обманчива, - философски заметил Роман. - Алиса очень
умна. И у нее есть враги, которым она желает смерти. Различные сюжеты,
заканчивающиеся убийством, Алиса придумывает быстро, но так же легко от
них отказывается, когда кто-нибудь указывает ей на логические
несоответствия. Говорит, что ей проще придумать новое убийство, чем
доводить до ума старое. В результате ни в одном из ее сюжетов нет
завершенности, и потому Алису я бы тоже исключил из числа подозреваемых.
- Остается всего один человек, - сказал Рувинский, показав тем самым
отличное знание арифметики.
- Да, именно его я оставил напоследок, поскольку именно он наиболее
опасен в этой компании. Ариэль Шлехтер, политический противник нынешнего
премьера. Проиграл, как вы знаете, на последних выборах, его партия не
прошла электоральный барьер. Слишком самолюбив, чтобы вступить в большую
партию - ведь там он может и не попасть на первое место, а стоять ниже
первой ступеньки не в его характере. Бродецкого он ненавидит, и потому
естественно, что вот уже третий месяц разрабатывает в клубе один и тот же
сюжет - как убить премьера. Повторяю:
1 2 3 4 5 6