И что? Сам
стал человеком среди своих чад? А если так, почему допустил, чтобы люди
стали такими? Ведь к Богу - ко мне? - обращали свои молитвы миллионы и
миллионы. Я не слышал?
...Я слышал все. Почему никогда - ни разу! - не вмешался? Суббота?
Отдых? Забытье? Нет. Насколько я понимал сам себя, я не вмешивался потому,
что не мог. Был бессилен.
...Я не тот Бог, о котором написано в Библии, Торе, Коране и еще
где-то. То фантазии, а есть Истина. Когда я создавал Вселенную, сила моя
была почти беспредельна. В этом "почти" все дело. Предел. Половину своей
силы, - точнее сказать, энергии, - я потратил в День первый, и половину
того, что осталось - в День второй. Когда настал День пятый, я мог только
управлять генетическим аппаратом, а создав человека в День шестой, утратил
все и стал таким же человеком, как и остальные люди. Разве что изредка, в
каком-то из моих поколений, прорывалось что-то немногое, копившееся
веками, и я был способен, например, дать людям Заповеди..."

Я сказал "сброс" и вывалился из компьютерной реальности в реальность
своего уютного кабинета. Быть Слуцким оказалось попросту не в моих силах.
Никакой психопатии. Никакой. Компьютер отметил бы любое, самое
минимальное, отклонение от психической нормы. Слуцкий был Богом. Богом,
вначале бесконечно сильным и мудрым. Богом, сотворившим Вселенную, а потом
потерявшим свою силу потому, что оказался подвластен закону сохранения
энергии, который сам же и придумал...
Так?
Я вспомнил известный с детства софизм, любимое лакомство атеистов: "а
может ли Бог создать такой камень, который сам не смог бы поднять?"
Компьютер застыл в режиме ожидания - у него было еще что показать
мне, и я понял, что хочу видеть, даже если не смогу переварить, даже если
мои мозги расплавятся, и я не успею крикнуть "сброс"...
Я не хотел погружаться в прошлое на миллиард лет, хотя, если судить
по списку подпрограмм, компьютер рассчитывал погрузить меня для начала
куда-то во время, когда еще не было на Земле жизни (день третий? Или
четвертый от сотворения?). Нет, не сейчас...
Я надел на голову проектор и мысленно попросил Слуцкого быть
осторожным. Я разговаривал с ним как с живым...

"Гора была - Синай. Угрюмые скалы, похожие на лунные кратеры, и ни на
что земное не похожие вообще. Смотреть вниз - страшно, смотреть вверх -
трудно и страшно тоже. У тех, кто карабкался по валунам, пытаясь добраться
до огромного бурого пятна на вершине, были суровые лица странников,
бородатые, с большими, нависающими тучей, бровями. Одеты они были,
впрочем, традиционно для местных жителей - грубая дерюга едва покрывала
тело, избитое частыми падениями и ночлегом на голых камнях.
Первым карабкался молодой гигант, голубоглазый и широкоскулый. Он был
ловчее прочих и, подобно героям, рвущимся первыми в отчаянную атаку, не
вынес бы, если бы не достиг цели раньше всех.
Я стоял за скалой над пропастью, у самого пятна - это был всего лишь
причудливо изломанный выход на поверхность железной руды. Красиво,
конечно, но ко мне, ждущему, не имело никакого отношения. Приманка - не
более. Я жил здесь давно, и отец мой жил здесь, и дед, мы были из того же
племени иудеев, но племя разделилось, покидая родину, наш клан пошел на юг
и жил здесь, а сейчас я ждал этого гиганта, которого звали Моше, потому
что настало время сказать ему Слово. Я думал над Словом много веков, во
всех поколениях, и теперь оно стало Истиной. Не для меня - я знал эту
Истину всегда, я сам ее придумал и хранил.
Кое-что я еще умел, хотя и с трудом, с мучительными головными болями,
дрожью в руках и слабостью в ногах. И когда Моше схватился рукой за выступ
и перепрыгнул через небольшой провал, а спутники его - их было трое -
отстали, не решаясь это сделать, я сказал себе "пора", и острогранная
скала чуть повыше путников пошатнулась и рухнула. Она промчалась вниз,
грохоча и разламываясь на части, от неожиданности и испуга спутники Моше
остановились, на миг ослабли их руки, и этого оказалось достаточно: все
трое не удержались на ногах, и общий вопль ужаса отразился от скал.
Надо отдать должное Моше, он даже не оглянулся, он понял, что
произошло, но не остановился, продолжая карабкаться вверх, он уже почти
добрался до ровной площадки, цель была близка, и в буром пятне чудилась
ему кровь людская, кровь народа его, оставшегося внизу, на равнине, и
ждущего - чего? Он еще не знал.
Теперь нас было двое здесь, я вышел из своего укрытия и стоял на фоне
слепящего послеполуденного солнца. Моше видел только мой силуэт, и его
распаленному воображению предстало существо, сияющее огнем.
Моше стоял у самой кромки рудного выхода и ждал. Он увидел Бога в
огненном шаре, и Бог повелел ему слушать и запоминать. Я не в силах был
переделать природу человека. Но мог попытаться убедить. Что ж, пора
начинать.
Я протянул вперед руки, положил пальцы на голову Моше, и гигант
медленно опустился на колени, глаза его закрылись, он слушал.
Я говорил о Хаосе, каким был Мир, и говорил о себе и тех временах,
когда я еще мог все. Говорил о красоте молодой планеты, о первожизни,
которую я создал в океане из неживой материи, и о перволюдях - в них я
вложил последние свои силы и выпустил в Мир, чтобы они в нем жили.
Наконец я подошел к главному: люди живут не так, как должны жить
разумные существа. Они предоставлены себе, и в мыслях у них хаос, подобный
тому, каким был Мир до Дня первого.
Жить нужно по-людски. Почитать мать и отца. Не убивать. Не
прелюбодействовать. Не красть. Не произносить ложного свидетельства на
ближнего своего. Не желать дома ближнего своего; не желать жены ближнего
своего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его...
Моше понимал, может быть, десятую часть того, что я говорил. А из
понятого еще только десятую часть мог пересказать своими словами. Я знал,
что пройдут века, и пересказ Моше, сам уже во многом сфантазированный,
обрастет нелепыми подробностями. Но это было неизбежно - рождалась Книга.
Я должен был дать ему что-нибудь с собой, что-то вполне материальное,
что он мог бы держать в руках и показывать: вот Книга, дарованная Богом.
Каменные пластины я обтачивал год, выбивал на них буквы, понятные народу
Моше. Конечно, это был не весь текст: ровно столько, сколько голубоглазый
гигант смог бы унести.
Я кончил говорить, когда до захода солнца оставался час. Моше должен
был еще совершить нелегкий спуск, и я не хотел, чтобы он сломал себе шею.
Очнувшись от транса, Моше огляделся (я отошел за камни), увидел у своих
ног божественные скрижали, и сдавленный вопль вырвался из его груди.
- Иди! - сказал я.
Моше затолкал пластины в заплечный мешок, где лежали остатки еды, и
побежал по камням вниз - слишком резво, как мне показалось.
Он кричал что-то, но я не понимал слов, я возвращался к своим,
предвкушая горячий ужин и теплую постель под холодными звездами. Жена моя
ждала своего мужа и повелителя, чтобы этой ночью зачать сына, которому
предстоит родить своего через двадцать с небольшим лет, и тогда умрет это
мое тело, а дух мой перейдет в потомка, чтобы продолжить цепь жизни.
1 2 3 4 5