Полный веер! На весь круг!
Он затряс головой и умолк.
Надо ли было понимать это так, что Таня находится сейчас там же, где ее муж, а где сейчас находится ее муж, Фарамон сказать затрудняется? Полный веер — лучше не скажешь. Впрочем, я бы выразился иначе, было такое старинное ругательство, но у меня сейчас совершенно вылетело из головы, какая часть тела использовалась в нем в качестве существительного.
Спрашивать для того лишь, чтобы получать нелепые ответы, было бессмысленно, и я отключил связь, не попрощавшись. В конце концов, я и не знал, принято ли прощаться в обществе местных пророков.
На вопрос о том, где расположен дом Эстарба, информ ответил прямо и честно: нет такого дома в схеме жилого фонда, а равно в списках нежилых помещений или иных конструкций. Похоже, что либо я опять не понял того, что имел в виду Фарамон, либо пророк пользовался какими-то местными названиями, не вошедшими в реестр, составленный земной администрацией на Альцине.
Я задал информу общий поиск по вектору связи госпожи Ландовской и госпожи Шабановой и немедленно получил ответ: обе женщины отключили свои личные информы, но медицинские браслеты показывают, что и Ванда, и Татьяна находятся в полном здравии. В полном здравии — где? Где, где… — как сказал господин пророк Фарамон.
Я все делал не так с самого начала. Нужно было не изображать из себя то журналиста, то идеалиста-комконовца, а сразу связываться с местным отделением КОМКОНа-2, приставлять наблюдателей сначала к Татьяне, а потом и к Ванде, и следить за каждым их шагом. Тогда я сейчас не находился бы в глупейшем положении.
Нет, не мог я этого сделать. Я приехал на Альцину, имея определенные инструкции Экселенца, которые он, кстати, до сих пор не отменил. Я не имел права выходить ни на кого из моих коллег. Я должен был действовать сам. Все это было глупо. Я не мог исключить даже, что Экселенц по иным каналам давно уже поставил наблюдение за моими подопечными и сейчас лучше меня знает, где они находятся и что делают. Но не говорит. У него своя стратегия и своя тактика, которую я порой абсолютно не понимаю. Не понимаю даже тогда, когда проблема оказывается решенной. Экселенц обычно отделывается фразой «Так было нужно, сынок», и мне не остается ничего иного, как, поджав хвост, отправляться в свой кабинет и на досуге обдумывать, какое из моих личных действий помогло решению задачи и помогло ли вообще, и почему отсутствие полной информации не всегда вредно для дела, а иногда очень даже полезно.
В сложившейся ситуации я мог сделать три вещи: во-первых, отправиться к Ландовской лично и в обществе Фарамона ждать ее возвращения; во-вторых, отправиться к Шабановой-Грапетти и ждать ее возвращения на скамеечке перед домом; и в-третьих, отправиться искать женщин куда глаза глядят. Я выбрал вариант номер один по трем причинам. Во-первых, в дом Ландовской, в отличие от дома Татьяны, я мог войти. Во-вторых, Ландовска, по моим впечатлениям, играла в этой истории роль, существенно большую, нежели бедная Таня, беспокоившаяся о судьбе мужа. И в-третьих, если Фарамон не покинул гостеприимный дом, я смогу, коротая время, задать ему еще несколько вопросов.
x x x
Я отправился на «стрекозе», как и в первый раз. Мне хотелось подумать. Собственно, последние сутки я, в основном, занимался только тем, что думал. Но мне казалось сейчас, что все мои предшествовавшие мыслительные конструкции были скроены на скорую руку и представляли собой набор штампов. Синдром Каммерера. Синдром Сикорски. Штамп КОМКОНА-2. Штамп современного обывателя. Штамп специалиста по научной криминалистике. Обычно этих штампов бывает достаточно для того, чтобы сделать нужные (и правильные!) выводы — в конце концов, в подавляющем большинстве случаев наша жизнь состоит из набора блоков, которые варьируются подобно сюжетным конструкциям беллетристики. Я читал, что лет двести назад было обнаружено, что все сюжетное многообразие мировой литературы состоит примерно из тридцати или сорока (не помню точно) блоков. И не более того. Миллионы произведений, в том числе и гениальных, — и сорок камней, из которых все это многообразие сложено. Между тем, литература лишь отражает жизнь. Отсюда следует, что и жизнь наша, как бы она ни была сложна и удивительна, складывается все из тех же блоков-сюжетов, и, как бы мы ни тщились доказать обратное, тот, кто следит за нами оттуда, сверху, будь то Высший разум, Странники или иная сверхцивилизация, с усмешкой отмечает наши потуги, втискивая уникальные переживания личности в стандартный блок номер семнадцать. Или двадцать четыре. Сейчас я, скорее всего, рассуждал, следуя сюжетному блоку номер тридцать девять. Что-нибудь, наверняка близкое к концу списка.
И дальше — пустота.
Так мне казалось, когда я подходил к дому Ландовской и, надо полагать, заблуждение мое было столь же велико, сколь велика была уверенность в том, что для решения проблемы мне непременно нужно выйти за рамки сорока сюжетов и придумать свой, сорок первый. Которого вовсе и нет в природе.
Фарамон сидел на диване в той же позе, в какой я видел его полчаса назад во время телевизита. В мою сторону он даже головы не повернул, сказал в пустоту:
— Кофе. Чай. Сами. Будете ждать.
Первые три предложения не нуждались в интерпретациях. В последнем я засомневался: имел ли в виду Фарамон вопросительную интонацию или просто констатировал факт? Поскольку он был пророком, то, вполне вероятно, предвидел, что мне придется-таки сидеть здесь в его обществе, и потому мог и не задавать ненужного вопроса.
— Вы будете пить чай или предпочитаете кофе? — я взял на себя роль хозяина.
— Нет, — отозвался пророк. — Не пью жидкости. Опасно.
Я пожал плечами. Вполне возможно, что питье чего бы то ни было отрицательно сказывалось на метаболизме местной фауны, включая ее разумных представителей. Хотя и сомнительно. Я приготовил себе чай и, пригубив, понял, что совершил ошибку — это был настой из местных трав и высушенных листьев, обрывки которых плавали в чашке, будто мусор в сточной канаве. Вкус был соответствующим. Но, поскольку Фарамон прервал медитацию и принялся разглядывать меня с бесцеремонной откровенностью исследователя-натуралиста, я надел на лицо маску удовольствия и пил эту бурду, будто нектар с полей Леониды.
— Почему опасно пить жидкости? — спросил я, осушив чашку до дна.
— Мешает. Не могу. Только завтра.
Что — завтра? Завтра можно будет пить? Может, у него пост? Какой-то ритуальный праздник?
— Скажите, уважаемый Фарамон, вы можете мне сказать как можно более односложно, знаете ли вы, что произошло с Лучано Грапетти?
— Да, — не замедлил с ответом пророк. И добавил, чуть подумав: — Но нет.
Ответ, достойный Нострадамуса. Масса интерпретаций, и все верные.
— Почему «да»? — спросил я. — И почему «нет»?
— Да — что. Нет — где. И почему.
— А еще есть «когда», — подсказал я.
— Когда? — с подозрением переспросил Фарамон. — Не ответ. И не вопрос. Истина.
Так. Попробую интерпретировать. Он знает, что произошло. Не знает, где произошло то, что произошло. А когда — вообще нет смысла спрашивать, это и так известно. Если, конечно, я правильно понял. По-видимому, лучше всего задавать Фарамону такие вопросы, на которые он мог бы отвечать «да» или «нет». Причем без возможности свернуть на «да, но нет».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Он затряс головой и умолк.
Надо ли было понимать это так, что Таня находится сейчас там же, где ее муж, а где сейчас находится ее муж, Фарамон сказать затрудняется? Полный веер — лучше не скажешь. Впрочем, я бы выразился иначе, было такое старинное ругательство, но у меня сейчас совершенно вылетело из головы, какая часть тела использовалась в нем в качестве существительного.
Спрашивать для того лишь, чтобы получать нелепые ответы, было бессмысленно, и я отключил связь, не попрощавшись. В конце концов, я и не знал, принято ли прощаться в обществе местных пророков.
На вопрос о том, где расположен дом Эстарба, информ ответил прямо и честно: нет такого дома в схеме жилого фонда, а равно в списках нежилых помещений или иных конструкций. Похоже, что либо я опять не понял того, что имел в виду Фарамон, либо пророк пользовался какими-то местными названиями, не вошедшими в реестр, составленный земной администрацией на Альцине.
Я задал информу общий поиск по вектору связи госпожи Ландовской и госпожи Шабановой и немедленно получил ответ: обе женщины отключили свои личные информы, но медицинские браслеты показывают, что и Ванда, и Татьяна находятся в полном здравии. В полном здравии — где? Где, где… — как сказал господин пророк Фарамон.
Я все делал не так с самого начала. Нужно было не изображать из себя то журналиста, то идеалиста-комконовца, а сразу связываться с местным отделением КОМКОНа-2, приставлять наблюдателей сначала к Татьяне, а потом и к Ванде, и следить за каждым их шагом. Тогда я сейчас не находился бы в глупейшем положении.
Нет, не мог я этого сделать. Я приехал на Альцину, имея определенные инструкции Экселенца, которые он, кстати, до сих пор не отменил. Я не имел права выходить ни на кого из моих коллег. Я должен был действовать сам. Все это было глупо. Я не мог исключить даже, что Экселенц по иным каналам давно уже поставил наблюдение за моими подопечными и сейчас лучше меня знает, где они находятся и что делают. Но не говорит. У него своя стратегия и своя тактика, которую я порой абсолютно не понимаю. Не понимаю даже тогда, когда проблема оказывается решенной. Экселенц обычно отделывается фразой «Так было нужно, сынок», и мне не остается ничего иного, как, поджав хвост, отправляться в свой кабинет и на досуге обдумывать, какое из моих личных действий помогло решению задачи и помогло ли вообще, и почему отсутствие полной информации не всегда вредно для дела, а иногда очень даже полезно.
В сложившейся ситуации я мог сделать три вещи: во-первых, отправиться к Ландовской лично и в обществе Фарамона ждать ее возвращения; во-вторых, отправиться к Шабановой-Грапетти и ждать ее возвращения на скамеечке перед домом; и в-третьих, отправиться искать женщин куда глаза глядят. Я выбрал вариант номер один по трем причинам. Во-первых, в дом Ландовской, в отличие от дома Татьяны, я мог войти. Во-вторых, Ландовска, по моим впечатлениям, играла в этой истории роль, существенно большую, нежели бедная Таня, беспокоившаяся о судьбе мужа. И в-третьих, если Фарамон не покинул гостеприимный дом, я смогу, коротая время, задать ему еще несколько вопросов.
x x x
Я отправился на «стрекозе», как и в первый раз. Мне хотелось подумать. Собственно, последние сутки я, в основном, занимался только тем, что думал. Но мне казалось сейчас, что все мои предшествовавшие мыслительные конструкции были скроены на скорую руку и представляли собой набор штампов. Синдром Каммерера. Синдром Сикорски. Штамп КОМКОНА-2. Штамп современного обывателя. Штамп специалиста по научной криминалистике. Обычно этих штампов бывает достаточно для того, чтобы сделать нужные (и правильные!) выводы — в конце концов, в подавляющем большинстве случаев наша жизнь состоит из набора блоков, которые варьируются подобно сюжетным конструкциям беллетристики. Я читал, что лет двести назад было обнаружено, что все сюжетное многообразие мировой литературы состоит примерно из тридцати или сорока (не помню точно) блоков. И не более того. Миллионы произведений, в том числе и гениальных, — и сорок камней, из которых все это многообразие сложено. Между тем, литература лишь отражает жизнь. Отсюда следует, что и жизнь наша, как бы она ни была сложна и удивительна, складывается все из тех же блоков-сюжетов, и, как бы мы ни тщились доказать обратное, тот, кто следит за нами оттуда, сверху, будь то Высший разум, Странники или иная сверхцивилизация, с усмешкой отмечает наши потуги, втискивая уникальные переживания личности в стандартный блок номер семнадцать. Или двадцать четыре. Сейчас я, скорее всего, рассуждал, следуя сюжетному блоку номер тридцать девять. Что-нибудь, наверняка близкое к концу списка.
И дальше — пустота.
Так мне казалось, когда я подходил к дому Ландовской и, надо полагать, заблуждение мое было столь же велико, сколь велика была уверенность в том, что для решения проблемы мне непременно нужно выйти за рамки сорока сюжетов и придумать свой, сорок первый. Которого вовсе и нет в природе.
Фарамон сидел на диване в той же позе, в какой я видел его полчаса назад во время телевизита. В мою сторону он даже головы не повернул, сказал в пустоту:
— Кофе. Чай. Сами. Будете ждать.
Первые три предложения не нуждались в интерпретациях. В последнем я засомневался: имел ли в виду Фарамон вопросительную интонацию или просто констатировал факт? Поскольку он был пророком, то, вполне вероятно, предвидел, что мне придется-таки сидеть здесь в его обществе, и потому мог и не задавать ненужного вопроса.
— Вы будете пить чай или предпочитаете кофе? — я взял на себя роль хозяина.
— Нет, — отозвался пророк. — Не пью жидкости. Опасно.
Я пожал плечами. Вполне возможно, что питье чего бы то ни было отрицательно сказывалось на метаболизме местной фауны, включая ее разумных представителей. Хотя и сомнительно. Я приготовил себе чай и, пригубив, понял, что совершил ошибку — это был настой из местных трав и высушенных листьев, обрывки которых плавали в чашке, будто мусор в сточной канаве. Вкус был соответствующим. Но, поскольку Фарамон прервал медитацию и принялся разглядывать меня с бесцеремонной откровенностью исследователя-натуралиста, я надел на лицо маску удовольствия и пил эту бурду, будто нектар с полей Леониды.
— Почему опасно пить жидкости? — спросил я, осушив чашку до дна.
— Мешает. Не могу. Только завтра.
Что — завтра? Завтра можно будет пить? Может, у него пост? Какой-то ритуальный праздник?
— Скажите, уважаемый Фарамон, вы можете мне сказать как можно более односложно, знаете ли вы, что произошло с Лучано Грапетти?
— Да, — не замедлил с ответом пророк. И добавил, чуть подумав: — Но нет.
Ответ, достойный Нострадамуса. Масса интерпретаций, и все верные.
— Почему «да»? — спросил я. — И почему «нет»?
— Да — что. Нет — где. И почему.
— А еще есть «когда», — подсказал я.
— Когда? — с подозрением переспросил Фарамон. — Не ответ. И не вопрос. Истина.
Так. Попробую интерпретировать. Он знает, что произошло. Не знает, где произошло то, что произошло. А когда — вообще нет смысла спрашивать, это и так известно. Если, конечно, я правильно понял. По-видимому, лучше всего задавать Фарамону такие вопросы, на которые он мог бы отвечать «да» или «нет». Причем без возможности свернуть на «да, но нет».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39