.. Но натыкался взглядом на все те же привычные стены сарая, в котором обычно ночевал, прикованным к массивному толстому столбу... Сны снились ему все реже, пока не пропали совсем... Но и чувство ночной опасности приходило к нему все реже, хотя иногда оно все же продолжало его посещать...
С того времени, как он вернулся в Россию, Иван не мог припомнить, чтобы хоть раз ему что-нибудь снилось... Только чувство тревоги, с которым он просыпался, напоминало ему, что он едва избежал какой-то опасности, грозившей ему во сне... Что это за опасность, он не знал, и, честно говоря, рад был, что не помнил сна... Так ему было гораздо спокойнее.
Ночные опасности были какими-то нереальными, но тем страшнее они казались. Днем было все просто – вот человек, которого нужно убить, вот человек, который за это платит деньги...
И все! И думать больше было не о чем... Иван и не думал. Кто-то другой выбирал для него жертву, кто-то другой подталкивал его к очередному убийству, а в результате Иван полностью удовлетворял свое неуемное стремление к Смерти, стремление наслаждаться ею и страшиться того, что она так и будет всегда проходить мимо, не задев никогда его своим дыханием...
Иван проспал подряд целые сутки и проснулся, когда за окном уже были горы, – поезд пробирался через Восточные Карпаты, от Самбора к Ужгороду... Привычное утреннее чувство опасности вдруг неожиданной волной накатило на него... Остались позади горы, за окном вновь маячил равнинный пейзаж Среднедунайской низменности, а чувство тревоги его не покидало...
Иван решил, что это связано с приближением к венгерской границе, которая в Чопе проходит по середине Тиссы...
Но границу миновали на редкость гладко, пограничники довольствовались проверкой документов и не стали производить досмотр багажа, что обошлось Ивану в сотню долларов... Но проехали уже Дебрецен, второй раз пересекли Тиссу, остался позади стоящий на ней Сольнок, впереди уже показались предместья Пешта, а ощущение опасности, которое мучало Ивана после пробуждения, не исчезало...
Иван хорошо помнил, что ощущение опасности никогда не возникало у него просто так, без серьезной причины. Его подсознание четко регистрировало все мельчайшие подробности жизни, которая происходила вокруг него и на которую сам Иван не реагировал – слишком мелкими они были. Но из этих мелочей постепенно складывалась красноречивая картина, которая настойчиво начинала стучаться в сознание, сигнализируя, в данном случае, о грозящей ему опасности...
Он не знал, в чем эта опасность заключается, но знал, что к этому нужно отнестись очень серьезно... Иван хорошо помнил, как пренебрег однажды этим ощущением и едва не поплатился за это жизнью...
Это было в Чечне, еще до плена, когда он со своим отрядом, промотавшись в горах уже два месяца и не видя за все это время ни бани, ни хорошей постели, ни нормальной еды, вышел к чеченскому селению, которое на первый взгляд выглядело совершенно безлюдным.
Иван поставил двух своих бойцов наблюдать за деревней и сам тоже не меньше часа вглядывался в расположенные на каменистом ровном дне ущелья десяток сложенных из грубого камня хижин.
Он не мог понять, откуда у него взялось стойкое нежелание выводить свой небольшой отряд из-за редких кустов, которыми порос вход в ущелье...
Селенье и на второй взгляд казалось безжизненным. Ветер, дувший со стороны иванова отряда вдоль по ущелью, раскачивал дверь ближайшей хижины, она хлопала и ни одна живая душа не вышла на этот звук изнутри, чтобы подпереть ее каким-нибудь колом.
– Чего мы сидим? – спросил у Ивана долговязый Андрей, о котором Иван не мог сказать точно, кто он ему – помощник, заместитель или – просто друг от которого он ничего не скрывает и с которым всегда советуется? – Задницы проветриваем? Там же нет ни единой чеченской души! Чего ты ждешь, Иван?
– Не спеши, Андрюша! – ответил Иван не отрывая взгляда от чеченских хижин. – Не нравятся мне эти хибары! Очень не нравятся...
Андрей хохотнул.
– Да мне тут вообще ничего не нравится! – сказал он. – Сплошная параша эта Чечня! Да еще и полная дерьма – до краев!
– Что ты веселишься, придурок? – спросил Иван, не видя перед собой ничего веселого. – Сколько у нас осталось людей?
– Давно не пересчитывал, что ли? – огрызнулся Андрей. – Тридцать пять человек...
– У меня есть нехорошее предчувствие, – сказал ему Иван, – что чем дольше мы будем лазить по этим горам, тем меньше будет становиться наш отряд.
– Попал пальцем в небо! – воскликнул Андрей. – Если ты не дашь людям нормально отдохнуть, они дохнуть начнут от усталости и грязи. Вот нормальные хибары, в которых жили люди...
Он указал стволом своего автомата на хижины чеченцев в ущелье.
– ... В них, наверняка есть какие-нибудь очаги, на которых можно приготовить горячую пищу и согреть воды, чтобы хоть чуть-чуть помыться. Ни одного чеченца я не вижу, хотя мы наблюдаем за этими развалюхами уже часа полтора. Какого черта мы еще ждем?
– Не знаю, Андрей! – ответил Иван. – От них несет какой-то опасностью, я это чувствую, но не могу сказать – какой!
– Мнительный ты стал, Ваня! – ухмыльнулся Андрей. – Чего головы-то ломать? Давай пошлем Шалого и Петку Гоголя – пусть пошарят...
– Мне очень хочется повернуть обратно и обойти это селение стороной, пусть даже придется сделать крюк километров в двадцать, – сказал Иван устало.
Андрей тут же возмутился.
– Ты весь отряд по себе-то не равняй! – воскликнул он. – Это ты у нас двужильный, хотя и неказистый на вид. А ребята измучались! Ругаются втихаря. Ты хочешь, чтобы они отказались твои приказы выполнять? Тогда дай – поворачивай обратно, когда перед нами вполне нормальное жилье и ни одного чеченца на горизонте! Поворачивай! Дождешься бунта на корабле...
По сути Андрей был, конечно, прав: отряд остро нуждался в отдыхе. Иван не опасался того, что кто-то из ребят откажется выполнять его приказы. Андрей загнул, до этого-то не дойдет. Но боеспособность падала с каждым днем, это Иван видел своими глазами. Он и сам понимал, что отдохнуть надо, но никак не мог преодолеть в себе недоверие, которое испытывал к этим пустым с виду чеченским домам. Недоверие и стойкое чувство опасности...
Андрей насупился и плевал себе под ноги, стараясь попасть на носок своего ботинка. Обиделся! Иван хлопнул его по плечу и, решившись, сказал:
– Ладно! Посылай Шалого с Гоголем! Пусть посмотрят, но скажи, чтобы очень осторожно.
Последние слова он произнес, в общем-то, совершенно напрасно поскольку никого более осторожного, чем Петька Гоголь в отряде не было. Гоголем его прозвали за удивительное сходство с Николаем Васильевичем и стойкую привычку водку называть «горилкой», а ребят из отряда – «парубками». Шалый же был дерзок и напорист, гордился тем, что может за доли секунды вскинуть автомат в «рабочее», как он выражался, положение, даже если он висит у него за спиной, и дружил с Петькой Гоголем. Вместе они составляли идеальную для разведки пару...
Андрей свистнул и махнул рукой кому-то назад. Через минуту к ним пробрались по кустам двое парней в изодранных гимнастерках с автоматами на шее.
– Петя, – сказал Андрей одному из них с длинными черными прямыми волосами, прямо падающими по обеим сторонам лица, отчего оно казалось узким и каким-то острым, – посмотрите с Шалым, что там в этих хибарах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44