А может быть, семь с половиной тысяч лет… Какая разница?
Я поднял ее на руки и понес в спальню. Рука с шорохом скользнула по капрону колготок… И этот звук тоже был ОТ-ТУДА, из моей юношеской катастрофы.
Из беды с запахом чужого виски…
Я стал смел и опытен. Я легко справился с застежкой лифчика. Я пренебрег шепотом: не надо… нельзя… О, как я стал опытен! Как легко я сделал покорной тридцатисемилетнюю вдову с пустыми глазами.
И захватил плацдарм на сексодроме мертвеца. Ты победил, бывший мент! Кого? Ты победил мертвеца! Вот такой уж я стебок!
…Ветер моей грандиозной победы летел над Финским заливом. Ветер стучал в окно кухни. Мы пили водку, закусывали сардинами и орешками. Моя победа была огромна!
— Почему ты не сделал этого тогда?
— Потому что ты сказала «нет».
— А разве я могла сказать «да»?
— Не знаю… наверно, могла.
— Ты не понимаешь…
— Не понимаю… Налить тебе?
— Налей… но все-таки ты ничего не понял. Мне было шестнадцать. Это совсем другое ощущение жизни.
— Выпьем?
— За что?
— За другое ощущение жизни.
Мы выпили. Мертвый голый бизнесмен Завьялов лежал в морге на Екатерининском проспекте. В пятнадцати минутах ходьбы от мест рябиновых. Интересно, стал бы он пить за другое ощущение жизни?… О, он был большой стебок, наш комсомольский вожак Владик.
— А что ты понимаешь под «другим ощущением жизни»?
— Долго объяснять.
— Ты спешишь?
— Нет, я никуда не спешу… но объяснять очень долго.
…Отбойный молоток взломал бетонную «заплатку» блока "Б". От грохота заложило уши. Низкий свод отражал и усиливал звук.
— Копайте, — сказал прокурорский следак. На меня он смотрел зло.
Когда я позвонил в прокуратуру и сообщил о предполагаемом трупе, меня хотели послать подальше. Хорошо, ответил я, сейчас я позвоню на НТВ, в их присутствии вскрою пол и сам выкопаю труп. Перед телекамерами расскажу всю эту х… Вас устроит?… Через час они приехали.
— Копайте.
Две лопаты легко вошли в землю. Очень скоро, на глубине полуметра всего, обнаружился сверток из шелкового покрывала.
Наружу торчала правая рука со шрамом от расколотого двадцать лет назад фужера…
Так что я понимаю под другим ощущением жизни?… Долго объяснять.
Из разреза халата выглядывала грудь с розовым соском. И дымилась сигарета в холеной, с ухоженными ногтями, руке. Стервенел ветер моей победы… Я взял сигарету из ее руки, затянулся и не ощутил вкуса помады. Тогда я затушил сигарету и сунул руку под халат.
— Сережа.
Если бы она сказала: нельзя. Но она не сказала: нельзя. Она сказала: Сережа-а…
***
Утром я ушел. Внизу подмигнул омоновцу-security Вите. Но он мне не ответил.
Он, кстати, в отличие от меня, несудимый.
Так что вполне имеет законное моральное право смотреть на меня свысока. Гусь, блядь, свинье не товарищ!… Это точно.
Я вышел из дома. Ветер моей победы сел в свою развалюху. На восьмом этаже «элитного дома» светилось окно кухни. Там темнела фигура девочки из десятого "а". Самой красивой девочки с дерзкими глазами.
Я выехал со стоянки. Темное тело Финского залива в белых гребнях наваливалось на берег…
— О, как долго, Сережа, — сказала она, когда я распластался рядом с ней на кафельном полу кухни.
— После выпивки всегда долго.
— А еще хочешь?
— Чего: выпивки или секса?
— Сереж-жа!…
— Хочу, — ответил я, и мы сели выпивать.
Мы много выпили, но я так и не смог опьянеть. А Вера — напротив.
— Сначала все складывалось хорошо…
Родители Владика купили нам однокомнатную квартиру. Папахен у него все умел добыть, пробить… везде у него был блат. Нам купили мебель, родня наделала подарков.
После свадьбы мы уехали в Гагры… Там он мне и изменил в первый раз. В медовый месяц! Но тогда я этого не знала, на седьмом небе была. Это уж потом по пьянке он рассказал… А тогда все складывалось хорошо.
Владик бойко делал карьеру в комсомоле.
Черт знает, до каких высот он бы дорос… ан — Горбачев, ГКЧП, гуд бай, Советский Союз. Вот тогда-то и начались все проблемы: и пьянка, и бабы… и злость в нем появилась… Бил меня несколько раз. Мне бы тогда уйти. Но… к хорошей, я имела в виду — к сытой, когда заграничные шмотки, собственная «шестерка» и прочее… К сытой жизни быстро привыкаешь. А тут все бросились в бизнес, время было дурное, чумовое. Бабки посыпались бешеные… Просто сумасшедшие. И Владик как-то отошел, добрее стал. Хотя теплоты в отношениях уже совсем не было. Откуда ей быть? Но жили.
С виду — счастливая семья. Бездетная, но счастливая… Жили. Многие мне завидовали:
Канары, Париж, Стокгольм, иномарка…
Никакой теплоты уже, конечно, не было. Но как-то все устаканилось. Владик вроде погуливать перестал… ну, думаю, перебесился.
Господи, если бы я знала!
— А как ты не знала?
Вера помолчала, потом налила себе еще водки, выпила залпом, сказала:
— А я и не хотела ничего знать! Понимаешь? Ты понимаешь?
— Понимаю… ты не хотела.
— Ты ни хуя не понимаешь. Что ты можешь понять? Ты знаешь, что такое одиночество?
— Нет, не знаю.
— А я звонила тебе… но ты же мент! О, ты Опер! Тебя хрен застанешь. Ты в бегах, ты с преступностью борешься… А как мне было тошно — ты знал?
— Нет. Зачем ты мне звонила?
— А как ты сам думаешь?
— Я ничего не думаю, я — мент.
Она заплакала.
— Не плачь, — сказал я. — Все — пепел.
Она продолжала плакать. Тихо, без пьяного надрыва. Из разреза халата виднелась грудь. Я встал и прошел в спальню — одеться. Ее и моя одежда лежала вперемешку. «Главное, — говорил знакомый опер, — не надеть впопыхах бабские трусы». Я оделся и вышел в кухню. Вера сидела, курила сигарету.
— Куда ты? — спросила она.
— Домой.
— Прямо сейчас?
— Да, Вера, сейчас… извини.
Она поднялась, запахнула халат у горла.
Движение было несколько ненатуральным, киношным.
— Когда ты сказал, что не любишь меня больше, я сначала подумала, что ты лжешь.
— Сначала я тоже так подумал.
Она снова села. Тяжело, нетрезво. Подперла голову рукой.
— Уходи. Что же ты не уходишь?
А что, действительно, я не ухожу? Раньше это никогда — почти никогда! — не было для меня проблемой. Я уходил легко.
Или не очень легко… Я забыл.
— Ах да… я же еще с тобой не расплатилась… Сколько нынче стоят услуги частного детектива? Что ты молчишь? — закричала она. — Что ты смотришь, мент?
Высота моей победы выросла до Эвереста!
— Ты хочешь меня унизить? — спросила Вера тихо.
— Нет, Вера… Я потратил сто долларов.
— Сколько?
— Сто баксов… сто долларов США.
— Ты все-таки хочешь меня унизить… так? Показать, что я сука, падкая на деньги… Что же ты не учтешь, что я два раза тебе дала? Это тоже денег стоит.
— Вера!
— Если ты добавишь: Надежда и Любовь, то получится групповуха. Ты любишь групповуху, Сереж-жа?… А хочешь стриптиз? На сдачу.
— Ладно, я пошел…
— Подожди… баксы я сейчас принесу.
Она вышла из кухни. Она шаталась. Ей хотелось, чтобы я считал ее пьяной. Видимо, так ей легче.
***
Я вылез из машины. Ветер моей победы стих. По заливу катились волны с барашками на гребнях. В окне восьмого этажа элитного дома горел свет. Но женщина там уже не стояла.
ДЕЛО О «ТИХОМ ХУТОРЕ»
Рассказывает Максим Кононов
«До работы в Агентстве Кононов Максим Викторович, 33 года, занимался коммерцией, знаком со структурой мелкого бизнеса, неплохо ориентируется в теневой экономике. Склонен к нестандартному мышлению, неплохо владеет журналистским стилем, правда, присутствует некий крен в „желтизну“.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Я поднял ее на руки и понес в спальню. Рука с шорохом скользнула по капрону колготок… И этот звук тоже был ОТ-ТУДА, из моей юношеской катастрофы.
Из беды с запахом чужого виски…
Я стал смел и опытен. Я легко справился с застежкой лифчика. Я пренебрег шепотом: не надо… нельзя… О, как я стал опытен! Как легко я сделал покорной тридцатисемилетнюю вдову с пустыми глазами.
И захватил плацдарм на сексодроме мертвеца. Ты победил, бывший мент! Кого? Ты победил мертвеца! Вот такой уж я стебок!
…Ветер моей грандиозной победы летел над Финским заливом. Ветер стучал в окно кухни. Мы пили водку, закусывали сардинами и орешками. Моя победа была огромна!
— Почему ты не сделал этого тогда?
— Потому что ты сказала «нет».
— А разве я могла сказать «да»?
— Не знаю… наверно, могла.
— Ты не понимаешь…
— Не понимаю… Налить тебе?
— Налей… но все-таки ты ничего не понял. Мне было шестнадцать. Это совсем другое ощущение жизни.
— Выпьем?
— За что?
— За другое ощущение жизни.
Мы выпили. Мертвый голый бизнесмен Завьялов лежал в морге на Екатерининском проспекте. В пятнадцати минутах ходьбы от мест рябиновых. Интересно, стал бы он пить за другое ощущение жизни?… О, он был большой стебок, наш комсомольский вожак Владик.
— А что ты понимаешь под «другим ощущением жизни»?
— Долго объяснять.
— Ты спешишь?
— Нет, я никуда не спешу… но объяснять очень долго.
…Отбойный молоток взломал бетонную «заплатку» блока "Б". От грохота заложило уши. Низкий свод отражал и усиливал звук.
— Копайте, — сказал прокурорский следак. На меня он смотрел зло.
Когда я позвонил в прокуратуру и сообщил о предполагаемом трупе, меня хотели послать подальше. Хорошо, ответил я, сейчас я позвоню на НТВ, в их присутствии вскрою пол и сам выкопаю труп. Перед телекамерами расскажу всю эту х… Вас устроит?… Через час они приехали.
— Копайте.
Две лопаты легко вошли в землю. Очень скоро, на глубине полуметра всего, обнаружился сверток из шелкового покрывала.
Наружу торчала правая рука со шрамом от расколотого двадцать лет назад фужера…
Так что я понимаю под другим ощущением жизни?… Долго объяснять.
Из разреза халата выглядывала грудь с розовым соском. И дымилась сигарета в холеной, с ухоженными ногтями, руке. Стервенел ветер моей победы… Я взял сигарету из ее руки, затянулся и не ощутил вкуса помады. Тогда я затушил сигарету и сунул руку под халат.
— Сережа.
Если бы она сказала: нельзя. Но она не сказала: нельзя. Она сказала: Сережа-а…
***
Утром я ушел. Внизу подмигнул омоновцу-security Вите. Но он мне не ответил.
Он, кстати, в отличие от меня, несудимый.
Так что вполне имеет законное моральное право смотреть на меня свысока. Гусь, блядь, свинье не товарищ!… Это точно.
Я вышел из дома. Ветер моей победы сел в свою развалюху. На восьмом этаже «элитного дома» светилось окно кухни. Там темнела фигура девочки из десятого "а". Самой красивой девочки с дерзкими глазами.
Я выехал со стоянки. Темное тело Финского залива в белых гребнях наваливалось на берег…
— О, как долго, Сережа, — сказала она, когда я распластался рядом с ней на кафельном полу кухни.
— После выпивки всегда долго.
— А еще хочешь?
— Чего: выпивки или секса?
— Сереж-жа!…
— Хочу, — ответил я, и мы сели выпивать.
Мы много выпили, но я так и не смог опьянеть. А Вера — напротив.
— Сначала все складывалось хорошо…
Родители Владика купили нам однокомнатную квартиру. Папахен у него все умел добыть, пробить… везде у него был блат. Нам купили мебель, родня наделала подарков.
После свадьбы мы уехали в Гагры… Там он мне и изменил в первый раз. В медовый месяц! Но тогда я этого не знала, на седьмом небе была. Это уж потом по пьянке он рассказал… А тогда все складывалось хорошо.
Владик бойко делал карьеру в комсомоле.
Черт знает, до каких высот он бы дорос… ан — Горбачев, ГКЧП, гуд бай, Советский Союз. Вот тогда-то и начались все проблемы: и пьянка, и бабы… и злость в нем появилась… Бил меня несколько раз. Мне бы тогда уйти. Но… к хорошей, я имела в виду — к сытой, когда заграничные шмотки, собственная «шестерка» и прочее… К сытой жизни быстро привыкаешь. А тут все бросились в бизнес, время было дурное, чумовое. Бабки посыпались бешеные… Просто сумасшедшие. И Владик как-то отошел, добрее стал. Хотя теплоты в отношениях уже совсем не было. Откуда ей быть? Но жили.
С виду — счастливая семья. Бездетная, но счастливая… Жили. Многие мне завидовали:
Канары, Париж, Стокгольм, иномарка…
Никакой теплоты уже, конечно, не было. Но как-то все устаканилось. Владик вроде погуливать перестал… ну, думаю, перебесился.
Господи, если бы я знала!
— А как ты не знала?
Вера помолчала, потом налила себе еще водки, выпила залпом, сказала:
— А я и не хотела ничего знать! Понимаешь? Ты понимаешь?
— Понимаю… ты не хотела.
— Ты ни хуя не понимаешь. Что ты можешь понять? Ты знаешь, что такое одиночество?
— Нет, не знаю.
— А я звонила тебе… но ты же мент! О, ты Опер! Тебя хрен застанешь. Ты в бегах, ты с преступностью борешься… А как мне было тошно — ты знал?
— Нет. Зачем ты мне звонила?
— А как ты сам думаешь?
— Я ничего не думаю, я — мент.
Она заплакала.
— Не плачь, — сказал я. — Все — пепел.
Она продолжала плакать. Тихо, без пьяного надрыва. Из разреза халата виднелась грудь. Я встал и прошел в спальню — одеться. Ее и моя одежда лежала вперемешку. «Главное, — говорил знакомый опер, — не надеть впопыхах бабские трусы». Я оделся и вышел в кухню. Вера сидела, курила сигарету.
— Куда ты? — спросила она.
— Домой.
— Прямо сейчас?
— Да, Вера, сейчас… извини.
Она поднялась, запахнула халат у горла.
Движение было несколько ненатуральным, киношным.
— Когда ты сказал, что не любишь меня больше, я сначала подумала, что ты лжешь.
— Сначала я тоже так подумал.
Она снова села. Тяжело, нетрезво. Подперла голову рукой.
— Уходи. Что же ты не уходишь?
А что, действительно, я не ухожу? Раньше это никогда — почти никогда! — не было для меня проблемой. Я уходил легко.
Или не очень легко… Я забыл.
— Ах да… я же еще с тобой не расплатилась… Сколько нынче стоят услуги частного детектива? Что ты молчишь? — закричала она. — Что ты смотришь, мент?
Высота моей победы выросла до Эвереста!
— Ты хочешь меня унизить? — спросила Вера тихо.
— Нет, Вера… Я потратил сто долларов.
— Сколько?
— Сто баксов… сто долларов США.
— Ты все-таки хочешь меня унизить… так? Показать, что я сука, падкая на деньги… Что же ты не учтешь, что я два раза тебе дала? Это тоже денег стоит.
— Вера!
— Если ты добавишь: Надежда и Любовь, то получится групповуха. Ты любишь групповуху, Сереж-жа?… А хочешь стриптиз? На сдачу.
— Ладно, я пошел…
— Подожди… баксы я сейчас принесу.
Она вышла из кухни. Она шаталась. Ей хотелось, чтобы я считал ее пьяной. Видимо, так ей легче.
***
Я вылез из машины. Ветер моей победы стих. По заливу катились волны с барашками на гребнях. В окне восьмого этажа элитного дома горел свет. Но женщина там уже не стояла.
ДЕЛО О «ТИХОМ ХУТОРЕ»
Рассказывает Максим Кононов
«До работы в Агентстве Кононов Максим Викторович, 33 года, занимался коммерцией, знаком со структурой мелкого бизнеса, неплохо ориентируется в теневой экономике. Склонен к нестандартному мышлению, неплохо владеет журналистским стилем, правда, присутствует некий крен в „желтизну“.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51