https://www.dushevoi.ru/products/smesiteli/dlya_bide/s-gigienicheskim-dushem/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Вы Хана Барбера? Хана, добрый день. Я Йонг Гросс, режиссер.
– Я знаю, очень приятно.
– Я сейчас расскажу, как делаем пробы, пока что один вопрос: я знаю, что вы в ванили и так далее, – что вдруг ко мне?
– Ну, неловко спрашивать, но – ну, вы видели мои фильмы?
– Один или два; что-то, кажется, в прошлом году на фестивале в Коэльо. Простите, я правда не помню, у меня плохая память на названия… Мне очень понравилось то, что делали лично вы.
– А беда, что я это делаю уже шесть лет. Одно амплуа, знаете, мы снимаем сказки, и меня от ролей то ведьмы, то мачехи, то злой принцессы уже выворачивает, если честно.
– А вот это – как же будет? Клуб вас за чилли не тю-тю?
– А я с ними говорила. Это, в общем, комплимент вам: они сказали, – собственно, Гранолли сказал, что Гросс – не чилли, к Гроссу можно. Мы же, знаете, частные лица, как между собой решим, так и будет. Так что «папенька», считайте, благословение даже дал. Но – спасибо, что вы спросили, побеспокоились.
– Скорее, полюбопытствовал. Вы взрослая девочка, чего за вас беспокоиться.
Смеется хорошо отбеленными зубами, если бы не ваниль – наверняка покрыла бы их перламутром – модно.
– Это да.
– Хорошо. Теперь простите за интимный вопрос: вы по вкусам кто?
– Ничего, нормальный вопрос. Я по вкусам вполне ванильная женщина. Кое-какие фетиши, но далеко от вашей области.
– Это плохо.
– Мы можем разнести сцены унижения и сцены возбуждения, чередовать запись и так дать бион.
– Ну можем, понятно. Ну, посмотрим. Сейчас неважно. Собственно, вы могли не раздеваться, мне сейчас хочется другое посмотреть. Мы делаем такую сцену, в фильме ее нет, по крайней мере, сейчас я думаю, что ее не будет в фильме: это отбор, с вами будут еще Хелен и Калиппа, Хелен! – это Хелен, это Хана, Кали куда-то вышла, я попросил их просто статистами тут побыть, помочь вам на пробе. Это сцена селекции, все проходят мимо врача, и врач говорит налево-направо, направо – это в камеру, в газовую, налево – это в бараки, то есть жить. Понимаете?
– Как никто. В нашей стране эта тема, знаете, вполне досконально существует.
– Почему, собственно, я и обрадовался вашей анкете.
– Я понимаю.
– Ну вот. Вы не знаете, что врач вас отметит особо для себя и потом захочет сделать своей любовницей.
– Tо есть я играю старшую?
– Ну да.
– А младшую вы уже подписали?
– Нет, пока нет, еще будут пробы, ну, неважно сейчас.
– Конечно.
– Ну вот. Вы в этой сцене – вам холодно, мы там включили кондиционеры, в той комнате, – вам страшно, вы грязная, вы ехали в этом ужасном поезде, но вы очень хотите жить, очень, вы молодая, вам двадцать лет, вы хотите, чтобы он вас отправил налево, в бараки. И вот человек, которого вы ненавидите и боитесь сами понимаете как, и вам при этом очень, очень, очень надо ему понравиться. Вам надо пригладить волосы, плечи прямые, улыбнуться, понимаете. И вы не знаете, и зритель не знает, но вы должны так ему понравиться, чтобы он вас забрал в любовницы потом. Но вы, конечно, даже не думаете об этом. Просто – вот как актриса – понимайте степень. Понимаете?
– Надо пробовать. Так – да.
– Ну вот хорошо. Вам надо втянуться?
– Ну минуты три хорошо бы. Я прямо тогда в той комнате уже?
– Да, хорошо, я тогда минут через пять подойду.
Ну, дай бог, все получится здесь, расклад совсем идеальный, слишком даже идеальный, ай да Гросс, ай да сукин сын. К сожалению, мальчик, играющий врача (что-то у меня все врачи да врачи) и игравший врача же – роль второстепенная, но славная – в «Белой смерти», к евреям, кажется, гораздо терпимей, чем к черным; нет в нем ни природного двойственного этого чувства, ни достаточного актерства, чтобы накрутить себя и втянуться. Задается он, кстати, как расцелованный Мисс Америкой пятиклассник: главная роль у Гросса! главная роль у Гросса! – а что на съемках «Смерти» я его едва на тряпки не порвал за его скованность и неловкость, так это мы радостно забыли. Но к евреям он, кажется, вполне никак, не понимает даже до конца, что там такое было. Чувствую я, что на обработку биона этого мальчика уйдет у меня столько денег, сколько на всех остальных, вместе взятых; но не искать же было юного нациста – потом пресса затрахает.
– Ади, теперь касательно тебя. Ты слышал, что я говорил Хане; на самом деле сцена будет не такая, но мне надо посмотреть ее реакции кое на что, на бионе; мне надо, чтобы, когда она подойдет, улыбнется и так далее, ты бы схватил ее за волосы и сказал: как ты смеешь, вонючая жидовка, кокетничать с немецким офицером? Ади, очень много от тебя зависит; надо это очень яростно, очень сделать брезгливо и с отвращением, чтобы я мог посмотреть на бионе, как Хана реагирует на такие вещи, это, как мы все понимаем, не очень красиво, но очень для фильма принципиально, я ей сам потом объясню, что у тебя было мое распоряжение, что это не ты, а я.
– Я скажу – и все, сцена кончилась?
– Нет, ты ее отпусти и как-то передать бы… Вот ты ее отпусти и ладонь брезгливо вытри о штаны – и в глаза посмотри ей, и все, кончили сцену.
– Ну давайте. Мы меня тоже пишем?
– Только вижуал, так что разгонять себя не надо, а просто веди себя так, с нажимом.
– Ну давайте, давайте.
– Коллеги, пожалуйста, все в ту комнату, я хочу отснять – и разбежались по домам, уже семь почти, давайте, одним ударом и закончим на сегодня!
– Как ты смеешь, вонючая жидовка, кокетничать с немецким офицером?!
Держит ее пригнутой, сгорбленной, запустив тонкие белые пальцы в роскошные кудри цвета черной сливы; от неожиданности Хана даже не пытается вырваться; секунда, две, три, я щелкаю пальцами – Ади отпускает ее кудри, медленно и брезгливо вытирает руки о штанину, ай да Ади, стало быть, не только черные! – или разыгрался так? – супер, супер, долгий взгляд в глаза, он – брезгливо, она – все еще пригнувшись, испуганно и растерянно, – иииии – кат!!
Подходит, когда я стою один, загружаю ридер, чтобы засунуть ее бион – не хочется почему-то накатывать сейчас на себя, ридером почему-то легче. «Ну ни хрена себе шуточки», – говорит.
– Простите, Хана, но мне нужна была реакция вот на такие вещи, это, конечно, не Ади, это было мое распоряжение.
– Да он мне сказал.
– Простите меня. Но я перфекционист. Со мной в таких вещах трудно, да. Вы простите. Но – надо было, я бы иначе вообще не смог рассматривать вас в кандидатки.
– Ладно, неважно, смотрите бион.
Яркая раскладочка: много красного, синего, – ну, понятно, видимо, он больно прихватил, и температурный дискомфорт, ясно; лимонного коротенькие полоски – испуг, не такой чтобы прямо уж, но на пробах редко втягиваются до конца, тут даже неожиданность не спасает, а в целом – хорошо. Но! Черт!
– Вы знаете, Хана, я все-таки накатаю на себя.
У нее, оказывается, побаливал желудок, а не сказала – непрофессионально, нехорошо, ну, может, решила, что – раз пробы – неважно. Вот доходим до – оппа! – ухватил за волосы, дернул – и…
Легкий испуг, дискомфорт, неожиданность, чуть обострившаяся боль в животе, желание воспротивиться, оп! – отпустил волосы… И все.
– Вы чем-то недовольны.
– Вам обиняками?
– Нет, мне как есть.
– Я не могу описать, чего ждал. Но для израильтянки вы как-то очень спокойно на его фразу. Я ждал какой-то еще эмоции… чего-то…
– Ну, если бы я была еврейкой, я бы, может, ее и дала.
– ???
– Я израильтянка, а не еврейка. Я арабка, сирийка по матери, ливийка по донору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
 ssww 

 плитка керамин гламур