https://www.dushevoi.ru/brands/Gustavsberg/artic/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Да, что-то такое. Он жене каждый день звонит как заведенный, хотя Волчеку говорил – хочет разводиться, специально уезжает, мол, в Москву, отдохнуть хочет.
– Ну, отдыхает он хорошо, вон все время баб обнимает, то одну, то другую, тоже Кларк Гейбл, понимаешь, мегазвезда.
Ох, подумал Волчек, да пусть хоть всю Прагу переебет, лишь бы снимался и дальше, потому что этот фильм, кажется, принесет студии столько, сколько все «Мармеладки» от первой серии до последней. И с каждой проданной сотни билетов я получу один аз премиальных. Вива, Евгений.
Глава 67
Вот в том углу дебютантки сидят, нервно щебечут и поводят голыми плечами, одна вообще сиськами наружу в разрезе платья – я была такая? Нет, я не была такая. Глория говорила, похлопывая по руке: ты только не волнуйся, девочка, ты только не волнуйся, ты всем нравишься, все хорошо, – а я кивала из уважения к ней и думала: да ясное дело, я всем нравлюсь и все хорошо. Не было зависти, смущения, неловкости, что вот маленькая я да на таком грандиозном мероприятии, как «Голден Пеппер», – наоборот, трогательно было и забавно, потому что уже тогда я чувствовала, как этот мир под меня прогибается, прогибается, прогибается… Нагло, да; но я себя чувствовала – звездой; всегда знала себе цену и никогда, никому ее сбить не удавалось до… до. Но тогда, на первой в моей жизни церемонии такой, я не завидовала никому, ни Мендес, тогда еще здоровой и с обоими глазами, ни Соне Орлофф, ни еще кому там из тогдашних богинь. Мне с ними делить было нечего, потому что я знала – ох, как они еще будут смотреть на меня года через три, как будут… И права была. И когда награждали дебютанток, я встала еще до того, как имя мое назвали – а что? а кто еще? – и чувствовала себя ровно так, как когда папа на меня в зеркало смотрел. Светло. Пять лет назад.
Злой почему-то сегодня проснулась – и долго не хотела себе объяснять почему; хотя ясно же все. Такой злой, что хотелось всех злить, – например, идя на церемонию, волосы собрать в пучок, а еще лучше – под платок спрятать. С трудом сдержалась – из-за Глории, скорее, чем из-за каких-то объективных причин; с объективными было – а пошли все!.. Но она бы расстроилась. А мне очень трудно, когда она расстраивается; нехорошо. И дело не в том, конечно, сколько она на мне зарабатывает, а сколько я на ней; и не в том, как она меня чувствует и как я для нее стараюсь. А в том, что как-то все-таки все сложно у нас с ней, непонятно, на самом деле, как; понятно, да, что никаким сдержанным «работник/работодатель» здесь не пахнет, а пахнет тесной девичьей дружбой – но это и не она, конечно. Потому что, когда она на меня смотрит, я себя чувствую, как когда папа на меня в зеркало смотрел. И когда я Дэну свои докладики отправляю, я… Вот удивительно все-таки у меня голова устроена: когда я с ней – как будто нет моих докладиков, а когда я докладики пишу – как будто нет ее со мной. В голове возникает такое легкое ощущение, как от ментола: бум – и блеклая зона, бесчувственная, бум – другая.
Смешной мальчик в вестибюле снимает со вспышкой – и все на него косятся, как на редкого зверя; небось студент журфака, авангардствует со старой камерой. Выпендрежники они все, но легче сразу отделаться – пять минут постоять перед прессой попозировать, жалко, что я злая такая, злая с утра, ужасно, рожу приветливую как трудно делать и хочется на вопросы их огррррызаться собачкой, да чего я такая злая?! – а вот поди ж ты. И особенно злая почему-то, как посмотрю на одного, такого худого в очках… в очках худого… напоминает, что ли, кого? – а, да, он интервью брал у By и Алекси про любовь и все такое; и тут меня начинает немедленно и сильно тошнить, и голова, без того с утра болящая, вдруг дает искру, от которой я чуть не подскакиваю, и волосы сразу начинают весить тонну, и в очередной протянутый микрофон я рявкаю с наслаждением: «…чтобы от меня все отъ-е-ба-лись!» И поворачиваюсь, и вижу укоризненную морду Глории: ну как же, мол, тебе не стыдно, дорогая… А мне, наверное, было бы стыдно, если бы не голова. Го-ло-ва.
Вупи с Бо сели в дальнем конце зала, а я туда смотреть не буду, потому что голова, голова, голова, и все равно успеваю увидеть, как Алекси осторожно, когда никто не смотрит, лапу продевает ей под бретельку и тут же убирает, голова, голова, голова. Хорошо, что все началось хоть, и можно смотреть на сцену и заниматься делом бессмысленным и бесполезным – гадать о победителях. Гроссу наверняка подложат ту же свинью, что и в прошлом году, – лучшую режиссуру, а лучший фильм – это фиг ему, хотя я и не смотрела, что он там в этом году наваял, но говорят – что-то бессмысленное про какие-то этнические проблемы, – словом, форсит, как мальчик. «Открытие года» наверняка заберет Дмитри Уотерс, мальчик с рожками и с красивым морфом – небольшим двойным членом, завитым в козий рог; заберет за участие в «Вальпургиевом шабаше», у нас же снявшийся, но без меня – но фильм, честно скажем, хороший, смешной. «Лучшую актрису» получит Панах с вероятностью 99 процентов – от иранского чилли все в этом году ходуном ходят, говорят, у них за это побивают камнями насмерть, серьезно. Такая система: снялся в одном кино – и, пока монтаж делают, бионы чистят, начинаешь просить политическое убежище, потому что потом поздно будет. А мне ничего не светит – и справедливо, и хватит, натанцевалась. Голова, голова, голова, и Глория берет под локоток, шепчет: «Ты в порядке?» – и я говорю, стараясь челюстями не двигать, потому что голова: «В порядке» – вдруг два ощущения накатывают сразу: чудовищно сильного дежа вю («Ты в порядке?» – «В порядке», «Tы в порядке?» – «В порядке», «Ты в порядке?» – «В порядке»…) и наоборот, как это называется? – может, никак и не называется – ощущение, что вот то, что в этот момент с тобой происходит, – оно происходит в последний раз. Вообще, совсем. Не будет больше в твоей жизни Иерусалимского фестиваля. И странным образом от этой мысли отпускает немножко голову, и вдруг с удивлением понимаешь, что тебе здесь – скучно. Просто скучно, элементарно. Сердце не замирает, не разбегаются глаза, и кто что получит – в целом, тоже наплевать. Вот сейчас объявят открытие года; если и правда Дмитри – ну, очень хорошо, Глория будет рада. А я? – а я никак. Маньини выбирается на сцену объявлять победителя, – сморщенная обезьянка, звезда BDSM десятилетней давности, рассвета эпохи чилли; как ужасно за десять лет ее смяло и сморщило, говорят, она больна тяжело, но деталей не знаю; в серой лапке зажат золотой перчик. «После долгих совещаний… жюри… решило… назвать… открытием года… мисс Вупи Накамура!»
И вот тут у меня перехватывает сердце и в голове искрами рассыпается адский огонь, и я смотрю на нее – как она к сцене идет, заливается краской, статуэтку поднимает над головой, благодарит кого-то, – и я собственное имя слышу среди прочих – и в голове у меня камера со вспышкой делает «клац!», «клац!», «клац!» – и я знаю, что вот это останется со мной, вот это я в могилу с собой унесу, потому что это и есть – счастье, счастье, полновесное счастье – это ее сияние, гордость, развившийся локон у шеи, темная впадина на поднятом предплечье, и даже то, что она смотрит не на меня, а на мужа, конечно, на мужа, – это тоже горькое и странное счастье, счастье полновесного живого страдания, счастье, от которого жилка у виска бьется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
 https://sdvk.ru/Aksessuari/Jacob_Delafon/ 

 emil ceramica