Верьте мне, не
надо так жалеть тех, кого не стало... Я уверена, что каждый исполняет свою
роль и свое назначение, и если кого нет среди нас, то это потому, что он
уже окончил свою роль и должен был стушеваться, так как ему нечего было
больше исполнять. Жизнь всегда получает новые формы, и вы не должны
стараться слепо продолжать то, что делал ваш предшественник. Оставайтесь
самим собою, не ищите поддержки в политических партиях; они у нас так
незначительны. Опирайтесь на доверие Государя - Бог вам поможет. Я
уверена, что Столыпин умер, чтобы уступить вам место, и что - это для
блага России".
В 1911 году, когда Столыпин распорядился провести расследование по
делу Распутина, возмущение публики "художествами" лже-старца еще не
выплеснулось наружу. Год спустя, когда преемником Столыпина стал
В.Н.Коковцов, они стали достояниями гласности. В выступлениях левых
депутатов Думы стали звучать обвинения в адрес "темных сил", стоящих у
трона. Вскоре самым модным среди политиканов вопросов стал распутинский
вопрос.
"Как это ни странно, - вспоминал в мемуарах Коковцов, - вопрос о
Распутине невольно сделался центральным вопросом ближайшего бушующего и не
сходил со сцены почти все время моего Преседательства в Совете Министров".
Октябрьским манифестом была отменена цензура, и в печати Распутина начали
открыто называть подозрительным авантюристом, по указке которого
назначались и смещались иерархи церкви и к мнению которого прислушивалась
императрица. В газетах начали печатать обвинения и признания жертв
распутинской похоти и вопли несчастных их матерей. Лидер октябристов,
А.Гучков, раздобыл копии находившихся у иеромонаха Илиодора писем, якобы
написанных императрицей Распутину, и, размножив их, пустил гулять по
столице. "Они [письма] были вполне безобидного свойства, отмечал Коковцов.
- Они содержали в себе главным образом упоминание о том, что великие
княжны были в церкви и все искали его... Мы оба [Коковцов и Макаров,
министр внутренних дел] высказали предложение, что письма апокрифичны и
распространяются с явным намерением подорвать престиж Верховной власти, и
что мы бессильны предпринять какие бы то не было меры, так как
распространялись они не в печатном виде, и сама публика оказывает им
любезный прием, будучи столь падкой на всякую сенсацию".
Нападки на Распутина усиливались. Газета "Голос Москвы" писала:
"...Негодующие слова довольно вырываются из груди православных людей по
адресу хитрого заговорщика против святыни церкви государственной,
растлителя чувств и телес человеческих - Григория Распутина, дерзко
покрывающегося этой святыней - церковью". Автор статьи в "Голосе Москвы"
обличал страшное попустительство высшего церковного управления по
отношению к названному Григорию Распутину". Любое упоминание имени
Распутина в прессе было запрещено под угрозой штрафа. Но Распутин был
слишком выгодной темой, и владельцы газет продолжали печатать распутинские
истории, охотно уплачивая штрафы. Гораздо хуже обстояло дело с непечатными
историями переходящими из уст в уста. Дескать, и императрица, и Анна
Вырубова являются любовницами сибирского мужика. Тот якобы заставлял царя
снимать с него сапоги, мыть ему ноги, потом выгонял из комнаты и валился с
его женой на кровать. Будто бы изнасиловал всех великих княжон, превратив
их спальни в гарем, где девочки обезумевшие от любви к "старцу", наперебой
стремились добиться его внимания. На заборах и стенах домов появлялись
рисунки, изображавшие Гришку в самых непристойных позах, сочинялись сотни
скабрезных частушек.
Государь был глубоко уязвлен тем, что имя и честь его супруги
обливается грязью. "Я просто задыхаюсь в атмосфере сплетен, выдумок и
злобы, - признался он Коковцову. - Сейчас у меня на руках куча неприятных
дел, которые я хочу покончить до выезда отсюда". Ни царь, ни императрица
не представляли себе, что такое свобода печати, и не понимали, почему
министры не могут запретить появление лживых, клеветнических измышлений.
Между тем министры, и императрица мать, сознавали, что беде можно помочь
не запретами, а удалением Распутина от престола. Мария Федоровна вновь
пригласила к себе Коковцова. Часа полтора оба говорили о Распутине. Она
горько плакала и обещала поговорить с сыном, хотя и не надеялась на успех.
"Несчастная моя невестка не понимает, что она губит и династию, и себя, -
проговорила вдовствующая императрица. - Она искренне верит в святость
какого-то проходимца, и все мы бессильны отвратить несчастье".
Назрело обсуждение роли Распутина и на заседаниях Государственной
Думы. Председатель Думы, грузный Михаил Родзянко, в прошлом кавалергард,
был выходцем из аристократической семьи, и его политические взгляды
немногим отличались от взглядов какого-нибудь английского сквайра. Сама
мысль о дебатах по поводу отношений между Распутиным и царской семьей
казалась ему оскорбительной. В поисках совета он даже посетил вдовствующую
императрицу и услышал те же сетования. "Государь так чист сердцем, что не
верит в зло", - сказала она.
Тем не менее Родзянко стал настаивать на аудиенции государя. Он
придавал предстоящей встрече такое значение, что перед этим отслужил
молебен в Казанском соборе. Придя во дворец, после доклада по текущим
делам, он перешел к главному. Он заявил, что намерен говорить о "старце".
В своих мемуарах Родзянко приводит диалог с царем:
"...Я имею в виду... старца Распутина и недопустимое его присутствие
при Дворе Вашего Величества. Всеподданнейше прошу Вас, Государь, угодно ли
Вам выслушать меня до конца или Вы слушать меня не хотите, в таком случае
говорить не буду". Опустив голову, император произнес: "Говорите..." И
Родзянко продолжал: "Ваше Величество, присутствие при Дворе, в интимной
его обстановке, человека, столь опороченного, развратного и грязного,
представляет из себя небывалое явление в истории русского царствования..."
Говорил Родзянко долго, он перечислил обвинения в адрес Распутина, в том
числе предъявленные Феофаном и Илиодором, которые осудили лжесвятого и
пострадали за это. Главные из них он привел. Далее Родзянко продолжал:
"- Читали ли вы доклад Столыпина? - спросил меня Государь.
- Нет, я знал о нем, но не читал.
- Я ему отказал, - ответил Государь.
- Жаль, - ответил я, - всего этого не было бы".
Император, на которого произвели впечатление честность и
добросовестность Родзянко, поручил тому лично произвести расследование
личности и деятельности Распутина. Родзянко тотчас затребовал
свидетельства, собранные священным синодом и переданные Столыпину, который
на их основании и составил первый доклад.
На следующий день в Думу приехал товарищ-обер прокурора Даманский и
заявил, что имеет поручение получить обратно все дело о Распутине. "Я
выразил удивление такому требованию, - вспоминает Родзянко, - и сказал,
что раз состоялось высочайшее повеление по данному делу, то оно может быть
отменено только таким же путем - Высочайшим повелением или словесно
переданным через генерал-адьютанта или статс-секретаря, или письменным
повелением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175