я повторяю ее себе вслух - и ничего не
могу в ней понять. Как Вильгельм думает, что еще от меня еще зависит
избежать войны?... он заклинает меня не позволять моим войскам переходить
границу... Уж не сошел ли я с ума? Разве министр Двора, мой старый
Фредерикс, не принес мне, меньше шести часов тому назад, объявление войны,
которое германский посол только что передал Сазонову? Я вернулся в комнату
императрицы и прочел ей телеграмму Вильгельма... Она сказала мне: "Ты,
конечно, не будешь на нее отвечать?" - "Конечно нет!" Эта невероятная,
безумная телеграмма имела целью, конечно, меня поколебать, сбить с толку,
увлечь на какой-нибудь смешной и бесчестный шаг. Случилось как раз
напротив. Выходя из комнаты императрицы, я почувствовал, что между мной и
Вильгельмом все кончено и навсегда. Я крепко спал... Когда я проснулся в
обычное время, я почувствовал огромное облегчение. Ответственность моя
перед Богом и перед моим народом была по-прежнему велика. Но я знал, что
мне нужно делать".
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
20. ЗА РУСЬ СВЯТУЮ!
На следующий день, 2 августа, Николай II объявил в Зимнем дворце о
начале военных действий.
[(По сему случаю был обнародован следующий исторический документ:
Высочайший манифест.
Божиею милостию
Мы, Николай Второй,
Император и Самодержец Всероссийский,
Царь Польский, Великий Князь Финляндский,
и прочая, и прочая, и прочая
Объявляем всем верным НАШИМ подданным:
Следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови с
славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. С полным
единодушием и особою силою пробудились братские чувства русского народа к
славянам в последнии дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо
неприемлимые для державного государства требования.
Презрев уступчивый и миролюбивый ответ сербского правительства,
отвергнув доброжелательное посредничество России, Австрия поспешно перешла
в вооруженное нападение, открыв бомбардировку беззащитного Белграда.
Вынужденные, в силу создавшихся условий, принять необходимые меры
предосторожности, Мы повелели привести армию и флот на военное положение,
но, дорожа кровью и достоянием НАШИХ подданных, прилагали все усилия к
мирному исходу начавшихся переговоров.
Среди дружественных сношений, союзная Австрии Германия, вопреки нашим
надеждам на вековое доброе соседство и не внемля заверению НАШЕМУ, что
принятые меры отнюдь не имеют враждебных ей целей, стала домогаться
немедленной их отмены и, встретив отказ в этом требовании, внезапно
объявила России войну.
Ныне предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную
родственную НАМ страну, но оградить честь, достоинство, целость России и
положение ее среди Великих Держав. Мы непоколебимо верим, что на защиту
Русской Земли дружно и самоотверженно встанут все верные НАШИ подданные.
В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри. Да
укрепиться еще теснее единение ЦАРЯ с ЕГО народом и да отразит Россия,
поднявшихся, как один человек, дерзкий натиск врага.
С глубокой верою в правоту НАШЕГО дела и смиренным упованием на
всемогущий промысел, Мы молитвенно призываем на Святую Русь и доблестные
войска НАШИ Божие благословение.
Дан в Санкт-Петербурге, в двадцатый день июля, в лето от Рождества
Христова тысяча девятьсот четырнадцатое, Царствования же Нашего в
двадцатое.
На подлинном Собственною Его Императорского величества рукою
подписано:
"НИКОЛАЙ").]
День выдался солнечный. В Петербурге, по словам А.Вырубовой,
собрались "тысячные толпы народа с национальными флагами, с портретами
Государя. Пение гимна и "Спаси Господи люди твоя"... Толпы народа
собрались и на набережной Невы, куда должен был причалить пароход из
Петергофа с императором на борту. На реке - множество яхт, катеров,
парусных, рыбачьих и гребных лодок с пассажирами.
Прибыв морем в Петербург, "Их Величества... шли пешком от катера до
дворца, окруженные народом, их приветствующим, - продолжала Вырубова. - Мы
еле пробрались до Дворца; по лестницам, в залах, везде толпы офицерства и
разные лица, имеющие проезд ко Двору". Царь был облачен в полевую
армейскую форму, на императрице было надето белое платье, поля шляпки
приподняты. Четыре великих княжны шли следом, но цесаревич, который из-за
травмы, полученной на "Штандарте", все еще не мог ходить, остался в
Петергофе и горько плакал от обиды.
"В Николаевском зале после молебна Государь обратился ко всем
присутствующим с речью", - писала фрейлина. Молебен был отслужен в
присутствии пяти тысяч человек. На алтаре, воздвигнутом в центре
отделанного белым мрамором зала, стояла чудотворная икона Владимирской
Божьей Матери. Согласно легенде, икона эта, написанная с натуры
евангелистом Лукой на доске от стола, на котором Христос трапезовал с
Богородицей, привезенная в 1375 году в Москву, обратила в спять полчища
Тамерлана. Прежде чем отправиться в действующую армию, в 1812 году, перед
этим образом молился убеленный сединой фельдмаршал Кутузов, назначенный
царем Александром I на пост главнокомандующего. И вот теперь, накануне
новой войны, которую в то время многие называли второй Отечественной,
император Николай II искал у иконы заступничества. Подняв правую руку,
царь произнес ту же клятву, которую дал Александр I в 1812 году: "Я
торжественно клянусь, что не заключу мира, пока останется хоть один враг
на родной земле".
"Ответом было оглушительное "ура", стоны восторга и любви; военные
окружили толпой Государя... ИХ Величества медленно подвигались обратно, и
толпа, невзирая на придворный этикет, кинулась к ним; дамы и военные
целовали их руки, плечи, платье Государыни... Когда они вошли в
Малахитовую гостиную, Великие Князья побежали звать Государя показаться на
балконе. Все море народа на Дворцовой пощади, увидев его, как один человек
опустилось перед ним на колени. Скопились тысячи знамен, пели гимн,
молитвы... все плакали... Среди чувства безграничной любви и преданности
Престолу началась война", - свидетельствовала Вырубова. Взволнованный
встречей, император поклонился своим подданным. Раздались звуки народного
гимна, мелодия которого представляла собой финал увертюры П.И.Чайковского
"1812 год":
"Боже Царя храни!
Сильный державный
Царствуй на славу
На славу нам!
Царствуй на страх врагам,
Царь православный!
Боже царя храни,
Царя храни!"
Взявшись за руки, стоявшие на балконе мужчина в защитной гимнастерке
и женщина в белом плакали вместе с народом. Французский посол, Морис
Палеолог, описывал эту сцену так: "В эту минуту для этих тысяч людей,
которые здесь повергнуты, царь действительно есть самодержец, отмеченный
богом, военный, политический и религиозный глава своего народа,
неограниченный владыка душ и тел".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175
могу в ней понять. Как Вильгельм думает, что еще от меня еще зависит
избежать войны?... он заклинает меня не позволять моим войскам переходить
границу... Уж не сошел ли я с ума? Разве министр Двора, мой старый
Фредерикс, не принес мне, меньше шести часов тому назад, объявление войны,
которое германский посол только что передал Сазонову? Я вернулся в комнату
императрицы и прочел ей телеграмму Вильгельма... Она сказала мне: "Ты,
конечно, не будешь на нее отвечать?" - "Конечно нет!" Эта невероятная,
безумная телеграмма имела целью, конечно, меня поколебать, сбить с толку,
увлечь на какой-нибудь смешной и бесчестный шаг. Случилось как раз
напротив. Выходя из комнаты императрицы, я почувствовал, что между мной и
Вильгельмом все кончено и навсегда. Я крепко спал... Когда я проснулся в
обычное время, я почувствовал огромное облегчение. Ответственность моя
перед Богом и перед моим народом была по-прежнему велика. Но я знал, что
мне нужно делать".
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
20. ЗА РУСЬ СВЯТУЮ!
На следующий день, 2 августа, Николай II объявил в Зимнем дворце о
начале военных действий.
[(По сему случаю был обнародован следующий исторический документ:
Высочайший манифест.
Божиею милостию
Мы, Николай Второй,
Император и Самодержец Всероссийский,
Царь Польский, Великий Князь Финляндский,
и прочая, и прочая, и прочая
Объявляем всем верным НАШИМ подданным:
Следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови с
славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. С полным
единодушием и особою силою пробудились братские чувства русского народа к
славянам в последнии дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо
неприемлимые для державного государства требования.
Презрев уступчивый и миролюбивый ответ сербского правительства,
отвергнув доброжелательное посредничество России, Австрия поспешно перешла
в вооруженное нападение, открыв бомбардировку беззащитного Белграда.
Вынужденные, в силу создавшихся условий, принять необходимые меры
предосторожности, Мы повелели привести армию и флот на военное положение,
но, дорожа кровью и достоянием НАШИХ подданных, прилагали все усилия к
мирному исходу начавшихся переговоров.
Среди дружественных сношений, союзная Австрии Германия, вопреки нашим
надеждам на вековое доброе соседство и не внемля заверению НАШЕМУ, что
принятые меры отнюдь не имеют враждебных ей целей, стала домогаться
немедленной их отмены и, встретив отказ в этом требовании, внезапно
объявила России войну.
Ныне предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную
родственную НАМ страну, но оградить честь, достоинство, целость России и
положение ее среди Великих Держав. Мы непоколебимо верим, что на защиту
Русской Земли дружно и самоотверженно встанут все верные НАШИ подданные.
В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри. Да
укрепиться еще теснее единение ЦАРЯ с ЕГО народом и да отразит Россия,
поднявшихся, как один человек, дерзкий натиск врага.
С глубокой верою в правоту НАШЕГО дела и смиренным упованием на
всемогущий промысел, Мы молитвенно призываем на Святую Русь и доблестные
войска НАШИ Божие благословение.
Дан в Санкт-Петербурге, в двадцатый день июля, в лето от Рождества
Христова тысяча девятьсот четырнадцатое, Царствования же Нашего в
двадцатое.
На подлинном Собственною Его Императорского величества рукою
подписано:
"НИКОЛАЙ").]
День выдался солнечный. В Петербурге, по словам А.Вырубовой,
собрались "тысячные толпы народа с национальными флагами, с портретами
Государя. Пение гимна и "Спаси Господи люди твоя"... Толпы народа
собрались и на набережной Невы, куда должен был причалить пароход из
Петергофа с императором на борту. На реке - множество яхт, катеров,
парусных, рыбачьих и гребных лодок с пассажирами.
Прибыв морем в Петербург, "Их Величества... шли пешком от катера до
дворца, окруженные народом, их приветствующим, - продолжала Вырубова. - Мы
еле пробрались до Дворца; по лестницам, в залах, везде толпы офицерства и
разные лица, имеющие проезд ко Двору". Царь был облачен в полевую
армейскую форму, на императрице было надето белое платье, поля шляпки
приподняты. Четыре великих княжны шли следом, но цесаревич, который из-за
травмы, полученной на "Штандарте", все еще не мог ходить, остался в
Петергофе и горько плакал от обиды.
"В Николаевском зале после молебна Государь обратился ко всем
присутствующим с речью", - писала фрейлина. Молебен был отслужен в
присутствии пяти тысяч человек. На алтаре, воздвигнутом в центре
отделанного белым мрамором зала, стояла чудотворная икона Владимирской
Божьей Матери. Согласно легенде, икона эта, написанная с натуры
евангелистом Лукой на доске от стола, на котором Христос трапезовал с
Богородицей, привезенная в 1375 году в Москву, обратила в спять полчища
Тамерлана. Прежде чем отправиться в действующую армию, в 1812 году, перед
этим образом молился убеленный сединой фельдмаршал Кутузов, назначенный
царем Александром I на пост главнокомандующего. И вот теперь, накануне
новой войны, которую в то время многие называли второй Отечественной,
император Николай II искал у иконы заступничества. Подняв правую руку,
царь произнес ту же клятву, которую дал Александр I в 1812 году: "Я
торжественно клянусь, что не заключу мира, пока останется хоть один враг
на родной земле".
"Ответом было оглушительное "ура", стоны восторга и любви; военные
окружили толпой Государя... ИХ Величества медленно подвигались обратно, и
толпа, невзирая на придворный этикет, кинулась к ним; дамы и военные
целовали их руки, плечи, платье Государыни... Когда они вошли в
Малахитовую гостиную, Великие Князья побежали звать Государя показаться на
балконе. Все море народа на Дворцовой пощади, увидев его, как один человек
опустилось перед ним на колени. Скопились тысячи знамен, пели гимн,
молитвы... все плакали... Среди чувства безграничной любви и преданности
Престолу началась война", - свидетельствовала Вырубова. Взволнованный
встречей, император поклонился своим подданным. Раздались звуки народного
гимна, мелодия которого представляла собой финал увертюры П.И.Чайковского
"1812 год":
"Боже Царя храни!
Сильный державный
Царствуй на славу
На славу нам!
Царствуй на страх врагам,
Царь православный!
Боже царя храни,
Царя храни!"
Взявшись за руки, стоявшие на балконе мужчина в защитной гимнастерке
и женщина в белом плакали вместе с народом. Французский посол, Морис
Палеолог, описывал эту сцену так: "В эту минуту для этих тысяч людей,
которые здесь повергнуты, царь действительно есть самодержец, отмеченный
богом, военный, политический и религиозный глава своего народа,
неограниченный владыка душ и тел".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175