Мы и сейчас этим гордимся. Хороши были бы мы, если бы вместо твердого курса
избрали "виляние под влиянием" каждого встречного и поперечного. Тут речь о
другом.
Совсем недавно мы наблюдали в электричке такую вот грустную сцену. В вагон,
забитый до отказа, едва протиснулся отец с плачущим сынишкой лет четырех на
руках.
- Хочу к бабушке, где бабушка? - повторял малыш снова и снова.
- Перестань реветь, - сурово выговаривал ему отец, - бабушка осталась, а мы
едем домой.
- Хочу к бабушке, - безнадежно тянул мальчик, еще всхлипывая, но уже в
основном переставая плакать. Отец не уловил этой перемены и, выйдя из
терпения, поставил сынишку на пол.
- Будешь реветь - не возьму на руки.
Что тут началось! Мальчишка громко расплакался и начал вопить исступленно:
- К бабушке! К бабушке хочу!
Пассажиры, разумеется, встрепенулись: кто читал, бросил на самом интересном
месте, кто говорил, оборвал речь на полуслове, кто дремал, очнулся... В ушах
у всех звон стоял от резкого детского вопля:
- К ба-а-абушке-е-е!
Отец стоял, прислонившись к стене, и время от времени произносил как можно
спокойнее и тверже (доставалось ему это нелегко):
- Кричишь? Ну кричи, кричи, а мы послушаем.
Стоявшие рядом пассажиры, в особенности, конечно, женщины, пытались унять
малыша, заговаривали с ним, показывали что-то, многие предлагали отцу сесть у
окна, отвлечь ребенка. Отец был непреклонен и от помощи отказывался:
- Пусть поорет, все равно по его не будет, и уговаривать его нечего.
Взбудораженный вагон между тем переживал случившееся: кто осуждал отца, кто
продолжал утешать крикуна, кто советовал "наддать этому сорванцу как следует,
чтобы знал на будущее", а одна пожилая женщина достала из сумочки валидол:
- Не могу я детского крика слышать, мне плохо делается...
Отец продолжал "воспитывать" сына еще минут пятнадцать, до самой Москвы, и на
руки взял его, уже осипшего и изнемогшего, только когда выходил из вагона.
Мы взглянули друг на друга: жалко, мол, и отца и сына.
- А знаешь, кого он мне напомнил? - спросила я. - Ты только не обижайся - нас
с тобой.
- Ну знаешь! У нас так ребята в вагонах ни разу не орали!
- В вагонах - да, а дома?
И мы вспомнили давнюю историю, которую описали в своей первой книжечке "Правы
ли мы?", историю о том, как мы учили сына быть аккуратным и не дали ему чаю
после того, как он опрокинул свою чашку. Больше часа продолжалось "сражение"
между нами и двухлетним карапузом, окончившееся, разумеется, нашей победой, о
чем мы с удовлетворением и написали так: "...когда за обедом и на следующий
день мы видим, как Алеша предусмотрительно отодвигает от края стола стакан
всякие сомнения пропадают: надо делать так, как мы делаем".
Мы тогда не замечали несоизмеримости этой победы с ценой, которая была за нее
заплачена. Ладно уж, что сами мы были выбиты из колеи не только на час, но и
гораздо дольше; главное, разболелась голова у бабушки, не мог работать за
тонкой перегородкой дядя Володя, проснулся и расплакался шестимесячный малыш.
Мы "воспитывали" сына за счет нервотрепки всех окружающих. И тем самым
преподали ему один из самых вредных уроков: неважно, что переживают
остальные, важно, что чувствую и делаю я.
Так, не желая того, мы возбуждали в сыне эгоистические чувства. И они не
замедлили проявиться. Мы заметили, что старший не обращает никакого внимания
на плач братишки - точь-в-точь как мы не обращали внимания на его собственный
плач. Это нас насторожило и натолкнуло на размышления, сомнения. Мы стали
понемногу выкарабкиваться из дебрей, куда попали по собственной
недальновидности и неопытности.
Росли ребятишки, и мы видели, как важна для них хорошая, добросердечная
обстановка в доме, теплое отношение окружающих между собой. Но как добиться
этих теплых отношений, если каждый стоит на своем и не стесняется в
выражениях?
Рецепт тут один: видимо, надо стараться понять переживания друг друга и
щадить нервы близких людей. Так получается куда лучше - мы в этом убедились
на собственном опыте. Вот только следить за собой бывает трудно, зато когда
получится, бывает так приятно!
¶Опрокинутая чашка§
Многда меня спрашивают, вспоминая историю с пролитым чаем:
- Ну а сейчас как бы вы поступили в описанной ситуации?
И я отвечаю: это зависит от многих обстоятельств.
Если это произошло от неловкости и невнимательности, а к тому же вызвало
смущение и чувство вины у малыша - а так оно у нас тогда и получилось, - надо
было бы посочувствовать ему:
- Вот досада-то! Вытер лужу? Ну садись, нальем еще. Только куда же чашку
поставить, чтобы не свалить?
Если ребенок хотел отодвинуть чашку и вдруг ее опрокинул, а сам расстроился
до слез, скорее всего мы бы его утешили, помогли вытереть лужу, налили чаю
снова и поучили бы его отодвигать чашку, предоставив ему возможность самому
попробовать, как лучше это сделать.
Возможно и такое: малыш уже совсем засыпает - из-за этого и все несчастье. Ну
тогда лучше всего уложить его в постель, лужу вытереть и не вспоминать об
этом больше, словно ничего и не было.
Ну а если наше чадо вдруг капризно потребует: "Не хочу чаю, хочу молока!",
оттолкнет от себя чашку да при этом еще и губы надует, чувствуя себя правым
(не то, видите ли, ему подали), то тут и рассердиться ве грех, и выставить
из-за стола, и не дать ему больше ничего до следующей еды. Здесь уж дело не
столько в чашке, сколько в его барском поведении, которого допускать просто
нельзя.
Мы перечислили лишь некоторые из возможных вариантов. А по существу, каждый
подобный случай индивидуален, и реагировать на него невозможно по раз и
навсегда принятому шаблону.
¶Это нельзя, а это можно§
Но есть ситуации, которые имеют - должны иметь! - четкие и определенные
оценки. Это очень важно для правильной ориентировки малыша в мире незнакомых
для него вещей и отношений.
Я помню, как однажды мне пришлось разговаривать с кем-то из гостей, держа на
коленях восьмимесячного сынишку. Разговор еще не был закончен, а малыш начал
капризничать. Тогда я, чтобы его успокоить, показала ему часы на руке и
приложила их к его ушку: "Слышишь: тик-так!" Заинтересованный малыш потянул
часы за ремешок и попробовал их снять. Ах, как нужно было мне окончить важный
разговор, и я недолго думая сняла часы и, держа ремешок за пряжку, дала их
сыну поиграть. Разговор был благополучно окончен, теперь часы надо было
вернуть на место, но не тут-то было. Сын не захотел отдавать часы - еще не
наигрался.
- Нельзя играть часами! - растерянно спохватилась я. - Нельзя!
- Но ты же сама их дала ему, значит, можно, - заметил отец. - Он так теперь и
поймет: нельзя - это значит можно. Ты его запутала.
И правда - пришлось повоевать с сыном, чтобы он часы больше не брал, чтобы
понял: трогать это нельзя!
С тех пор мы стали осторожнее с этим словом, постарались навести порядок в
его употреблении. Прежде всего поняли: если что-то нельзя, оно должно быть
нельзя с самого начала и без всяких колебаний. Скажем, брать часы,
секундомер, трогать пишущую машинку, магнитофон, телевизор и прочие вещи,
которые легко испортить, нельзя! Бросать ложки и вилки на пол, рвать книжки и
писать на них нельзя! Хлопать - даже в шутку - бабушку или кого-нибудь
другого по щекам, дергать котенка за хвост нельзя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68