Штирлиц поднялся и негромко сказал:
– Входите. Не заперто.
Он сказал это по-итальянски: о том, что вокруг него вертелись «римляне», он написал в свое время официальный рапорт Лерсту и получил его санкцию продолжать встречи. На всякий случай, пока они с Вольфом не ушли в комнату и не включили музыку, здесь, возле лестничной площадки, стоило соблюдать осторожность.
Вольф был в больших очках и в берете, гладко обтягивавшем его шевелюру; голова поэтому казалась лысой. Он специально подбривал виски очень высоко, чтобы сохранялась эта иллюзия, когда приходил из отряда, где была рация, в Бургос.
Они обменялись молчаливым рукопожатием и пошли в комнату, окна в которой были забраны толстыми деревянными ставнями — даже днем здесь поэтому бывало прохладно.
Вольф выслушал Штирлица молча, тяжело нахмурившись.
– Это страшно, — сказал он. — Я уж не говорю о том, что в Берлине бедняге Дориану будет крышка...
– Эмоциональную оценку я бы дал более конкретную, — хмыкнул Штирлиц. — Нас с тобой ожидает аналогичная крышка. Какие предложения?
– Никаких.
– Смешно выходить на связь с центром только для того, чтобы сообщить им эту новость. Надо выходить с предложениями.
– Выкрасть Дориана можно?
Штирлиц отрицательно покачал головой.
– Даже если мы пойдем на риск устроить нападение на твою контору?
– Когда Хаген почувствует, что вы одолеваете, он пристрелит Дориана. Кофе хочешь?
– Нет. Воды хочу.
– По-моему, у Клаудии нет холодной воды. У нее всегда есть холодное тинто[1.Тинто — сорт красного вина (исп.).].
– Угости холодным тинто.
– Сейчас схожу на кухню.
Штирлиц убавил громкость в старинном граммофоне, но Вольф остановил его:
– Пусть играет, я люблю это танго.
Штирлиц вернулся через минуту с холодным глиняным кувшином и двумя стаканами.
– Смотри, — сказал Штирлиц, — этот высокий граненый стакан похож на...
– Да... Только у нас из таких пьют водку...
– Слушай, а в Барселоне есть немецкий «юнкерс»?
Вольф долго пил красное вино. Он делал маленькие глотки, глядя при этом на Штирлица, и тот заметил, как в уголках четко очерченного рта его товарища появилась улыбка. Вольф поставил стакан на стол, достал из кармана платок, вытер грани так, чтобы не остались следы пальцев, закурил и сказал:
– Ты чрезвычайно хитрый человек.
– Ну и как ты оцениваешь это мое качество?
– Я оцениваю его самым положительным образом, несмотря на то, что ни в Барселоне, ни в Мадриде «юнкерсов» у республиканцев пока нет...
Прага, 1934
Борцов спросил:
– Вы проверились?
– Что-что? — не понял Пальма.
– Никто за вами не шел?
– Так я же спросил на пресс-конференции, могу ли я вас навестить, и все слышали ваш ответ.
Борцов перевел шкалу приемника на другую станцию — передавали последние известия из Вены.
– Это все верно, — сказал он, медленно стягивая через голову галстук, — только выходить вам отсюда придется с саквояжем, в котором лежат деньги, много денег, и провозить их вам придется через границу — нелегально, вот в чем вся штука. Сунут вам провокацию тут — что тогда?
Пальма усмехнулся:
– Мне говорили, что ваши люди очень боятся провокаций в демократических странах.
– Где-где?
– Ну, здесь... На Западе...
– А вы не боитесь?
– Не боюсь.
– Ну, ну...
Борцов подвинул носком туфли большой, свиной кожи портфель к ноге Яна. Пальма заметил, что Борцов не расставался с этим портфелем и на пресс-конференции в «Амбассадоре».
– Это для Вены?
– Да.
– Чьи это деньги?
– Наши.
– Чьи? — повторил Пальма.
– Это деньги наших людей... Они собрали их в ячейках МОПРа. Наши люди живут еще далеко не так хорошо — я имею в виду материальный аспект, — как нам хотелось бы. Но они помогают товарищам по классу.
– Может быть, все-таки сначала сделать так, чтобы ваши люди жили лучше всех других, а потом уж стали помогать товарищам по классу?
– Тогда не надо вам трепыхаться с этим портфелем... — жестко сказал Борцов. — Я его отвезу назад, и, как говорят ваши американские контрагенты, «все о'кей».
– В Вене убьют шуцбундовцев, если я не привезу денег...
– Да? — удивился Борцов. — Что вы говорите?!
– Вы умеете бить апперкотом.
– Это как?
– Это удар снизу, скрытый, — ответил Пальма.
– Очень не люблю бить, Ян. Не мое это дело. Да и не ваше, впрочем, хотя отец старался вас учить обратному.
– Откуда это вам известно?
– Это нам известно от Лизл...
Пальма силился припомнить, кто такая Лизл, но не мог. Он вопросительно посмотрел на Борцова.
– Ну, Лизл, из Кента...
– Бог мой, откуда вы знаете старуху?! Может быть, вы по совместительству служите Шерлок Холмсом?
– Я не служу Шерлок Холмсом, — медленно ответил Борцов, — а вот товарищ Вольф будет ждать вас на венском вокзале завтра в тринадцать пятнадцать, и как раз ему надо передать эти деньги.
– Он серьезный человек?
– Вполне.
– А почему вы мне об этом говорите? Я читал шпионские романы, там все происходит иначе. Если вы не боитесь, что нас услышат из-за радио, то объясните, отчего вы так доверительно говорите мне про Вольфа?
– Я говорю с вами так откровенно по целому ряду причин.
– Каких именно?
– Во-первых, я знаю, что вы были честным парнем в Вене.
– Вольф вам рассказал про машину?
– Машина — ерунда. Благотворительность в вашем обществе — одна из форм хобби. Просто вы ничего не публиковали ни в Риге, ни в Париже, ни в Лондоне, как я мог заметить.
– Я много писал им.
– Тем лучше. Это хорошо, если в газетах не печатают ваши репортажи из Вены, — значит, они объективны.
– Это все?
– Почему все? Мне о вас рассказывал руководитель вашего дискуссионного кружка в университете.
– Вы знаете нашего старика?!
– Знаю.
– Что он вам еще про меня рассказал?
– Много. Он рассказывал, например, как вы хотели построить баррикады на лондонских улицах во время всеобщей забастовки.
– Построю. Очень скоро построю.
– Ну и плохо.
– То есть как это плохо?
– Когда баррикады строят люди вроде вас, мы называем это левацким авантюризмом. Если вам скучно и хочется сильных ощущений — поезжайте на Полинезию... Танец живота, стрельба из лука, охота на тигров и другие рассказы...
– Это несерьезный разговор.
– Если вы хотите серьезного разговора, то я просил бы вас уговориться с Вольфом: чем вы сможете помогать нам в будущем?
– Вы предлагаете мне стать русским шпионом?
– «Русский шпион» — понятие, имевшее смысл лишь до двадцать пятого октября семнадцатого года. Тогда была Российская империя. Сейчас есть Советский Союз.
– Интересно, кличка у вас для меня припасена?
– Если вы решитесь помогать нашей борьбе с фашизмом — псевдоним вы себе выберете сами.
– Неужели вы серьезно думаете, что я соглашусь быть шпионом — даже ради любимых мною советских республик?
– Значит, вам предстоит драться с Гитлером в одиночку.
(«Высказывания рейхсканцлера Гитлера, изложенные перед
главнокомандующим сухопутными войсками и военно-морскими силами во
время посещения генерала пехоты барона Гаммерштей-Эквода на его
квартире.
Цель всей политики в одном: снова завоевать политическое
могущество. На это должно быть нацелено все государственное
руководство (все органы!).
1. Внутри страны. Полное преобразование нынешних
внутриполитических условий в Германии. Не терпеть никакой
деятельности носителей мыслей, которые противоречат этой цели
(пацифизм!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
– Входите. Не заперто.
Он сказал это по-итальянски: о том, что вокруг него вертелись «римляне», он написал в свое время официальный рапорт Лерсту и получил его санкцию продолжать встречи. На всякий случай, пока они с Вольфом не ушли в комнату и не включили музыку, здесь, возле лестничной площадки, стоило соблюдать осторожность.
Вольф был в больших очках и в берете, гладко обтягивавшем его шевелюру; голова поэтому казалась лысой. Он специально подбривал виски очень высоко, чтобы сохранялась эта иллюзия, когда приходил из отряда, где была рация, в Бургос.
Они обменялись молчаливым рукопожатием и пошли в комнату, окна в которой были забраны толстыми деревянными ставнями — даже днем здесь поэтому бывало прохладно.
Вольф выслушал Штирлица молча, тяжело нахмурившись.
– Это страшно, — сказал он. — Я уж не говорю о том, что в Берлине бедняге Дориану будет крышка...
– Эмоциональную оценку я бы дал более конкретную, — хмыкнул Штирлиц. — Нас с тобой ожидает аналогичная крышка. Какие предложения?
– Никаких.
– Смешно выходить на связь с центром только для того, чтобы сообщить им эту новость. Надо выходить с предложениями.
– Выкрасть Дориана можно?
Штирлиц отрицательно покачал головой.
– Даже если мы пойдем на риск устроить нападение на твою контору?
– Когда Хаген почувствует, что вы одолеваете, он пристрелит Дориана. Кофе хочешь?
– Нет. Воды хочу.
– По-моему, у Клаудии нет холодной воды. У нее всегда есть холодное тинто[1.Тинто — сорт красного вина (исп.).].
– Угости холодным тинто.
– Сейчас схожу на кухню.
Штирлиц убавил громкость в старинном граммофоне, но Вольф остановил его:
– Пусть играет, я люблю это танго.
Штирлиц вернулся через минуту с холодным глиняным кувшином и двумя стаканами.
– Смотри, — сказал Штирлиц, — этот высокий граненый стакан похож на...
– Да... Только у нас из таких пьют водку...
– Слушай, а в Барселоне есть немецкий «юнкерс»?
Вольф долго пил красное вино. Он делал маленькие глотки, глядя при этом на Штирлица, и тот заметил, как в уголках четко очерченного рта его товарища появилась улыбка. Вольф поставил стакан на стол, достал из кармана платок, вытер грани так, чтобы не остались следы пальцев, закурил и сказал:
– Ты чрезвычайно хитрый человек.
– Ну и как ты оцениваешь это мое качество?
– Я оцениваю его самым положительным образом, несмотря на то, что ни в Барселоне, ни в Мадриде «юнкерсов» у республиканцев пока нет...
Прага, 1934
Борцов спросил:
– Вы проверились?
– Что-что? — не понял Пальма.
– Никто за вами не шел?
– Так я же спросил на пресс-конференции, могу ли я вас навестить, и все слышали ваш ответ.
Борцов перевел шкалу приемника на другую станцию — передавали последние известия из Вены.
– Это все верно, — сказал он, медленно стягивая через голову галстук, — только выходить вам отсюда придется с саквояжем, в котором лежат деньги, много денег, и провозить их вам придется через границу — нелегально, вот в чем вся штука. Сунут вам провокацию тут — что тогда?
Пальма усмехнулся:
– Мне говорили, что ваши люди очень боятся провокаций в демократических странах.
– Где-где?
– Ну, здесь... На Западе...
– А вы не боитесь?
– Не боюсь.
– Ну, ну...
Борцов подвинул носком туфли большой, свиной кожи портфель к ноге Яна. Пальма заметил, что Борцов не расставался с этим портфелем и на пресс-конференции в «Амбассадоре».
– Это для Вены?
– Да.
– Чьи это деньги?
– Наши.
– Чьи? — повторил Пальма.
– Это деньги наших людей... Они собрали их в ячейках МОПРа. Наши люди живут еще далеко не так хорошо — я имею в виду материальный аспект, — как нам хотелось бы. Но они помогают товарищам по классу.
– Может быть, все-таки сначала сделать так, чтобы ваши люди жили лучше всех других, а потом уж стали помогать товарищам по классу?
– Тогда не надо вам трепыхаться с этим портфелем... — жестко сказал Борцов. — Я его отвезу назад, и, как говорят ваши американские контрагенты, «все о'кей».
– В Вене убьют шуцбундовцев, если я не привезу денег...
– Да? — удивился Борцов. — Что вы говорите?!
– Вы умеете бить апперкотом.
– Это как?
– Это удар снизу, скрытый, — ответил Пальма.
– Очень не люблю бить, Ян. Не мое это дело. Да и не ваше, впрочем, хотя отец старался вас учить обратному.
– Откуда это вам известно?
– Это нам известно от Лизл...
Пальма силился припомнить, кто такая Лизл, но не мог. Он вопросительно посмотрел на Борцова.
– Ну, Лизл, из Кента...
– Бог мой, откуда вы знаете старуху?! Может быть, вы по совместительству служите Шерлок Холмсом?
– Я не служу Шерлок Холмсом, — медленно ответил Борцов, — а вот товарищ Вольф будет ждать вас на венском вокзале завтра в тринадцать пятнадцать, и как раз ему надо передать эти деньги.
– Он серьезный человек?
– Вполне.
– А почему вы мне об этом говорите? Я читал шпионские романы, там все происходит иначе. Если вы не боитесь, что нас услышат из-за радио, то объясните, отчего вы так доверительно говорите мне про Вольфа?
– Я говорю с вами так откровенно по целому ряду причин.
– Каких именно?
– Во-первых, я знаю, что вы были честным парнем в Вене.
– Вольф вам рассказал про машину?
– Машина — ерунда. Благотворительность в вашем обществе — одна из форм хобби. Просто вы ничего не публиковали ни в Риге, ни в Париже, ни в Лондоне, как я мог заметить.
– Я много писал им.
– Тем лучше. Это хорошо, если в газетах не печатают ваши репортажи из Вены, — значит, они объективны.
– Это все?
– Почему все? Мне о вас рассказывал руководитель вашего дискуссионного кружка в университете.
– Вы знаете нашего старика?!
– Знаю.
– Что он вам еще про меня рассказал?
– Много. Он рассказывал, например, как вы хотели построить баррикады на лондонских улицах во время всеобщей забастовки.
– Построю. Очень скоро построю.
– Ну и плохо.
– То есть как это плохо?
– Когда баррикады строят люди вроде вас, мы называем это левацким авантюризмом. Если вам скучно и хочется сильных ощущений — поезжайте на Полинезию... Танец живота, стрельба из лука, охота на тигров и другие рассказы...
– Это несерьезный разговор.
– Если вы хотите серьезного разговора, то я просил бы вас уговориться с Вольфом: чем вы сможете помогать нам в будущем?
– Вы предлагаете мне стать русским шпионом?
– «Русский шпион» — понятие, имевшее смысл лишь до двадцать пятого октября семнадцатого года. Тогда была Российская империя. Сейчас есть Советский Союз.
– Интересно, кличка у вас для меня припасена?
– Если вы решитесь помогать нашей борьбе с фашизмом — псевдоним вы себе выберете сами.
– Неужели вы серьезно думаете, что я соглашусь быть шпионом — даже ради любимых мною советских республик?
– Значит, вам предстоит драться с Гитлером в одиночку.
(«Высказывания рейхсканцлера Гитлера, изложенные перед
главнокомандующим сухопутными войсками и военно-морскими силами во
время посещения генерала пехоты барона Гаммерштей-Эквода на его
квартире.
Цель всей политики в одном: снова завоевать политическое
могущество. На это должно быть нацелено все государственное
руководство (все органы!).
1. Внутри страны. Полное преобразование нынешних
внутриполитических условий в Германии. Не терпеть никакой
деятельности носителей мыслей, которые противоречат этой цели
(пацифизм!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28