Да здравствует Фрейд! Ну и путаница у нас в мозгах, ну и замесь непонятностей, никогдашеньки в этом не разобраться! А сейчас ты нравишься себе, Спарк, – подумал он. – Ты клял себя и ненавидел, когда кожаный сел в машину, а пуще того, когда заметил за собою «хвост»; тогда ты ощутил себя расплющенным пигмеем со слюнявым, бесформенным ртом. Вот что делает с человеком унижение страхом, это, наверное, самое страшное унижение, нет ничего ужаснее безнадежного ощущения собственной малости и подчиненности обстоятельствам, перед которыми ты бессилен».
– Ну?! – вновь заорал Спарк. «До особняка осталось шесть минут, я успеваю; надо снова ломать манеру; почему же он молчит?» – Ну?!
– Я вам не верю, – тихо, чуть не шепотом, ответил Лангер, с трудом разлепляя пересохшие губы.
И в это время слабо застонал кожаный , лежавший в ногах Лангера.
«Дорога, как на грех, испортилась, сплошные рытвины, здесь не погонишь, рискованно. Что делать, если этот крепыш поднимется? Нет, он в шоке, надо быть Голиафом, чтобы так быстро прийти в себя после такого удара, он не опасен. Не должен он прийти в себя, – поправил себя Спарк, вспомнив слова Кристы, что удачу надо смиренно выпрашивать у бога. – А что, если этот Ригельт развяжется там в подвале, – с ужасом подумал Спарк. – Этого не может быть! Я надежно захомутал его ноги, несколько раз проверил, это невозможно, чтобы он развязался. А если он сыграл обморок? Или сердечный приступ? И Криста подошла к нему? Нет! Нет! Он чуть было не закричал это „нет“. Какое страшное слово, самые распространенные слова во всех языках, „нет“ и „да“, только „нет“ произносят чаще. Что за двуногие, эти люди?! „Нет“ – словно щит, – нужно ли, не нужно – „нет“ и все тут! Боимся горя, заклинаем: „нет, нет, нет“, а оно не подвластно заклинаниям, жизнь вокруг нас существует по своим законам; сколько людей – столько законов; у Ригельта – свой, у Кристы – свой, и у этого кожаного тоже свой, свои «нет», жалостливые, как заклинания, или решительные, будто удар в нос».
– Поставьте ноги на своего хранителя, – снова перейдя на спокойный, даже сострадательный тон, сказал Спарк. – Если он очухался и решит подняться, нажмите ему каблуками на висок. Ясно?
Лангер молчал.
Спарк резко вытянул правую руку и уперся пистолетом ему в шею.
– Я спрашиваю: ясно?
– Вы не посмеете выстрелить, – по-прежнему тихо, едва шевеля губами, ответил Лангер. – Я вам нужен живым. Уберите оружие.
«Он хорошо думает, – понял Спарк. – Он уже пришел в себя, и у него что-то на уме, он имеет свой план, и мне не дано понять его логику. Если я не поступлю сейчас так, как я должен поступить, считай, что я его упустил».
Спарк взмахнул пистолетом и что есть силы ударил Лангера рукоятью в ухо.
– Ой! – жалобно воскликнул Лангер. – Не надо!
– Понял, что я сказал?! – заорал Спарк.
Их уха Лангера тоненькой струйкой текла кровь: «Какая она у него красная и быстрая; значит, я рассадил ему кость до сосудов; если бы я его просто расцарапал, кровь была бы капельной. Ничего, бог простит, этот бандит понимает тот язык, на котором говорил сам и его окружающие, с палачом смешно говорить языком Сервантеса, он решит, что я – обычная туфта, он поддастся только в том случае, если его напугать; или он властвует, или раздавлен и подмят, третьего для него не существует».
– Ты понял?! – снова закричал Спарк.
– Да, только не бейте, я понял...
Лангер спокойно поставил ноги на лицо своего телохранителя и тихо спросил:
– Можно я вытру кровь с уха? Я не терплю неопрятность.
– Нет.
– На какие вопросы я должен вам ответить?
– Кто сообщил, что Штирлиц был отправлен из Мадрида на испанском самолете за океан?
– Что? – Лангер, казалось, сделался еще меньше, вжался в сиденье.
– Не тяните время, Лангер! Лучше нам договориться сейчас, пока я вас не свел с Ригельтом.
– Что вас еще интересует?
– Сначала ответьте на этот вопрос.
– Я могу рассказать вам все, что вас интересует, если вы гарантируете мой отъезд из Лиссабона, новые документы, средства к существованию и единовременное пособие. Скажем, тысяч пятьдесят долларов.
– О деталях мы будем говорить после того, как вы ответите.
– Нет.
– Видите этот дом? – Спарк кивнул на особняк, окруженный парком.
– Да.
– Там в подвале сидит Ригельт. Будем разговаривать при нем? Или закончим наше собеседование здесь? Ну?!
– Я назвал вам свои условия. Я вам открою все. Мне есть что открыть. Но мне нужны гарантии. Если вы не можете их дать, пусть даст ваш шеф.
«Он думает, что в подвале сидит целая команда, – подумал Спарк. – Это плохо. Когда он увидит там одну лишь Кристу, я не знаю, что он подумает. Двое против троих... Ладно, кожаный не в счет; двое против двоих; что-то я теряю ориентиры, я плохо подготовлен к этому делу, и мы в цейтноте, отсюда надо улепетывать как можно скорее. Салазар не любит, когда незнакомые поднимают стрельбу в его городе, здесь знают цену порядку, такие же фашисты, как и лангеры, только говорят на португальском».
– Как знаете. Повторяю: я готов высадить вас из машины немедленно: напишите адреса ваших тайных явок, имена, телефоны, пароли, формы связи, больше мне ничего не надо.
– И вы мне поверите?
– Если вы солжете или предупредите свою цепь, я не поставлю и понюшки табаку за вашу жизнь и за жизнь членов вашей семьи. Неужели Гуарази не рассказывал вам, как это делается?
При упоминании этого имени Лангер еще больше съежился, как-то по-детски втянул голову в плечи, словно ожидая удара.
– Ну?!
– Тем более мне нужны гарантии... Если вы знаете Гуарази, я должен получить неопровержимые гарантии... Вы обязаны войти в мое положение...
– Вы теряете шанс, Лангер. Или вы начинаете говорить, или...
– Я сказал вам... Я не скажу ничего другого...
– Хорошо. Пеняйте на себя. Кладите правую руку на дверь, нет, выше, на стекло!
Спарк подкатил к дому, припарковал машину за разросшимся кустом жасмина, выключил двигатель, ощутил гулкую тишину и понял, что ему далеко не просто выйти: ноги были ватные, колени мелко дрожали. Еще десять минут назад, когда он был комком энергии, устремленным к спасению, тело было собранным, а сейчас была такая слабость, что он с тоской подумал, сможет ли связать Лангера, а ведь его надо вести в подвал связанным; как оставить в машине кожаного ? Что если он очухался, а сейчас лишь играет беспамятство? «Нет, – повторил он себе, – такого не должно быть, я помню, как я ударил его. Но что же мне сейчас делать? Господи, надоумь меня и помоги!»
– Левой рукой выньте ремень из брюк, – тихо сказал Спарк, позволив себе расслабиться еще больше («Лангер будет вытаскивать ремень секунд тридцать – целая вечность»), как можно мягче и тише . «Когда мышцы мягкие, в них происходит интенсивный обмен веществ, они наполняются кислородом и освобождаются от какой-то гадости, я всегда путал эти газы, то ли углекислый, то ли какой еще, но очень вредный... Интересно, я бы вытаскивал ремень так же покорно, как и он? А что можно сделать, если правая ладонь лежит на стекле, ноги стоят на голове телохранителя, в затылок упирается пистолет, а левой корячишься, расстегивая ремень? Ничего бы я не сделал, только, наверное, молил бы создателя, чтобы все это поскорее кончилось. Нет, я бы что-нибудь придумал, – возразил он себе, чувствуя, что веки сами собой закрываются, – если я позволю им закрыться, то, как ни странно, могу вырубиться, – усталость после дикого напряжения, организм отравлен вредными выбросами, производными страха, у меня так бывало, двухминутный сон, а Лангеру нужны секунды на то, чтобы выскочить».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
– Ну?! – вновь заорал Спарк. «До особняка осталось шесть минут, я успеваю; надо снова ломать манеру; почему же он молчит?» – Ну?!
– Я вам не верю, – тихо, чуть не шепотом, ответил Лангер, с трудом разлепляя пересохшие губы.
И в это время слабо застонал кожаный , лежавший в ногах Лангера.
«Дорога, как на грех, испортилась, сплошные рытвины, здесь не погонишь, рискованно. Что делать, если этот крепыш поднимется? Нет, он в шоке, надо быть Голиафом, чтобы так быстро прийти в себя после такого удара, он не опасен. Не должен он прийти в себя, – поправил себя Спарк, вспомнив слова Кристы, что удачу надо смиренно выпрашивать у бога. – А что, если этот Ригельт развяжется там в подвале, – с ужасом подумал Спарк. – Этого не может быть! Я надежно захомутал его ноги, несколько раз проверил, это невозможно, чтобы он развязался. А если он сыграл обморок? Или сердечный приступ? И Криста подошла к нему? Нет! Нет! Он чуть было не закричал это „нет“. Какое страшное слово, самые распространенные слова во всех языках, „нет“ и „да“, только „нет“ произносят чаще. Что за двуногие, эти люди?! „Нет“ – словно щит, – нужно ли, не нужно – „нет“ и все тут! Боимся горя, заклинаем: „нет, нет, нет“, а оно не подвластно заклинаниям, жизнь вокруг нас существует по своим законам; сколько людей – столько законов; у Ригельта – свой, у Кристы – свой, и у этого кожаного тоже свой, свои «нет», жалостливые, как заклинания, или решительные, будто удар в нос».
– Поставьте ноги на своего хранителя, – снова перейдя на спокойный, даже сострадательный тон, сказал Спарк. – Если он очухался и решит подняться, нажмите ему каблуками на висок. Ясно?
Лангер молчал.
Спарк резко вытянул правую руку и уперся пистолетом ему в шею.
– Я спрашиваю: ясно?
– Вы не посмеете выстрелить, – по-прежнему тихо, едва шевеля губами, ответил Лангер. – Я вам нужен живым. Уберите оружие.
«Он хорошо думает, – понял Спарк. – Он уже пришел в себя, и у него что-то на уме, он имеет свой план, и мне не дано понять его логику. Если я не поступлю сейчас так, как я должен поступить, считай, что я его упустил».
Спарк взмахнул пистолетом и что есть силы ударил Лангера рукоятью в ухо.
– Ой! – жалобно воскликнул Лангер. – Не надо!
– Понял, что я сказал?! – заорал Спарк.
Их уха Лангера тоненькой струйкой текла кровь: «Какая она у него красная и быстрая; значит, я рассадил ему кость до сосудов; если бы я его просто расцарапал, кровь была бы капельной. Ничего, бог простит, этот бандит понимает тот язык, на котором говорил сам и его окружающие, с палачом смешно говорить языком Сервантеса, он решит, что я – обычная туфта, он поддастся только в том случае, если его напугать; или он властвует, или раздавлен и подмят, третьего для него не существует».
– Ты понял?! – снова закричал Спарк.
– Да, только не бейте, я понял...
Лангер спокойно поставил ноги на лицо своего телохранителя и тихо спросил:
– Можно я вытру кровь с уха? Я не терплю неопрятность.
– Нет.
– На какие вопросы я должен вам ответить?
– Кто сообщил, что Штирлиц был отправлен из Мадрида на испанском самолете за океан?
– Что? – Лангер, казалось, сделался еще меньше, вжался в сиденье.
– Не тяните время, Лангер! Лучше нам договориться сейчас, пока я вас не свел с Ригельтом.
– Что вас еще интересует?
– Сначала ответьте на этот вопрос.
– Я могу рассказать вам все, что вас интересует, если вы гарантируете мой отъезд из Лиссабона, новые документы, средства к существованию и единовременное пособие. Скажем, тысяч пятьдесят долларов.
– О деталях мы будем говорить после того, как вы ответите.
– Нет.
– Видите этот дом? – Спарк кивнул на особняк, окруженный парком.
– Да.
– Там в подвале сидит Ригельт. Будем разговаривать при нем? Или закончим наше собеседование здесь? Ну?!
– Я назвал вам свои условия. Я вам открою все. Мне есть что открыть. Но мне нужны гарантии. Если вы не можете их дать, пусть даст ваш шеф.
«Он думает, что в подвале сидит целая команда, – подумал Спарк. – Это плохо. Когда он увидит там одну лишь Кристу, я не знаю, что он подумает. Двое против троих... Ладно, кожаный не в счет; двое против двоих; что-то я теряю ориентиры, я плохо подготовлен к этому делу, и мы в цейтноте, отсюда надо улепетывать как можно скорее. Салазар не любит, когда незнакомые поднимают стрельбу в его городе, здесь знают цену порядку, такие же фашисты, как и лангеры, только говорят на португальском».
– Как знаете. Повторяю: я готов высадить вас из машины немедленно: напишите адреса ваших тайных явок, имена, телефоны, пароли, формы связи, больше мне ничего не надо.
– И вы мне поверите?
– Если вы солжете или предупредите свою цепь, я не поставлю и понюшки табаку за вашу жизнь и за жизнь членов вашей семьи. Неужели Гуарази не рассказывал вам, как это делается?
При упоминании этого имени Лангер еще больше съежился, как-то по-детски втянул голову в плечи, словно ожидая удара.
– Ну?!
– Тем более мне нужны гарантии... Если вы знаете Гуарази, я должен получить неопровержимые гарантии... Вы обязаны войти в мое положение...
– Вы теряете шанс, Лангер. Или вы начинаете говорить, или...
– Я сказал вам... Я не скажу ничего другого...
– Хорошо. Пеняйте на себя. Кладите правую руку на дверь, нет, выше, на стекло!
Спарк подкатил к дому, припарковал машину за разросшимся кустом жасмина, выключил двигатель, ощутил гулкую тишину и понял, что ему далеко не просто выйти: ноги были ватные, колени мелко дрожали. Еще десять минут назад, когда он был комком энергии, устремленным к спасению, тело было собранным, а сейчас была такая слабость, что он с тоской подумал, сможет ли связать Лангера, а ведь его надо вести в подвал связанным; как оставить в машине кожаного ? Что если он очухался, а сейчас лишь играет беспамятство? «Нет, – повторил он себе, – такого не должно быть, я помню, как я ударил его. Но что же мне сейчас делать? Господи, надоумь меня и помоги!»
– Левой рукой выньте ремень из брюк, – тихо сказал Спарк, позволив себе расслабиться еще больше («Лангер будет вытаскивать ремень секунд тридцать – целая вечность»), как можно мягче и тише . «Когда мышцы мягкие, в них происходит интенсивный обмен веществ, они наполняются кислородом и освобождаются от какой-то гадости, я всегда путал эти газы, то ли углекислый, то ли какой еще, но очень вредный... Интересно, я бы вытаскивал ремень так же покорно, как и он? А что можно сделать, если правая ладонь лежит на стекле, ноги стоят на голове телохранителя, в затылок упирается пистолет, а левой корячишься, расстегивая ремень? Ничего бы я не сделал, только, наверное, молил бы создателя, чтобы все это поскорее кончилось. Нет, я бы что-нибудь придумал, – возразил он себе, чувствуя, что веки сами собой закрываются, – если я позволю им закрыться, то, как ни странно, могу вырубиться, – усталость после дикого напряжения, организм отравлен вредными выбросами, производными страха, у меня так бывало, двухминутный сон, а Лангеру нужны секунды на то, чтобы выскочить».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156