– Зачем нужна такая секретность?
– Нужна, – отрезал Спарк. – Если ты мне не веришь, – скажи честно, я придумаю что-нибудь другое, но пусть о твоем отказе и моей просьбе знаем лишь ты и я.
– Зачем нужна эта секретность, Спарк? – повторила женщина. – Я не сказала нет, но я должна понять, почему тебе это понадобилось.
– Могу тебе сказать лишь одно, Люси... Речь идет о том, чтобы схватить одного затаившегося наци... Это все, что я могу тебе открыть.
– О'кэй, пусть пишут. Но как я определю, что это письмо адресовано тебе? Я же получаю каждый день не менее двадцати писем из-за границы.
– Поэтому я к тебе и обратился.
– Господи, я совершенно забыла, что ты был шпионом!
– Я был дипломатом, старуха, не надо катить на меня камень.
– Какая разница? Шпион, дипломат – одна и та же суть, только разная форма... Я согласна, но как я пойму, что это письмо адресовано тебе?
– Ты поймешь по обратному адресу. На конверте будет написано «Экспериментал синема инкорпорэйтэд».
Прочитав письмо Роумэна дважды, Спарк сжег его (так уговорились) и зашел в съемочную группу Флэкса. Тот делал фильм о работе американской разведки в Европе: много погонь, роковая любовь коварной нацистской шпионки; перестрелки в темноте; зритель должен пойти, касса – судя по предварительным прогнозам – будет хорошая.
– Послушайте, Флэкс, – сказал Грегори Спарк, пригласив его на чашку кофе, – у меня есть идея. Если она вам понравится, я попрошу за нее не очень-то много – полет вместе с вами в Лиссабон; я и моя подруга, три дня от силы.
– Я слушаю.
– Но сначала ответьте на мои вопросы, о кэй?
– Пожалуйста, если только они не будут касаться моих заработков, – улыбнулся Флэкс.
– Как вы относитесь к критике?
– Я ее ненавижу. Продажные шлюхи, несостоявшиеся гении.
– Но вы реагируете на нее?
– Абсолютно равнодушен. Аб-со-лют-но!
По тому, с каким раздражением ответил режиссер, Спарк понял, что к критике в газетах и на радио Джон Флэкс относится – как и все режиссеры – с болью и трепетом: после выхода фильма хватает по утрам газеты и с замиранием сердца открывает восемнадцатую полосу – там обычно печатают статьи литературных и кинокритиков.
– Тогда я обратился не по адресу, – отыграл Спарк. – Я хочу предложить вам сенсацию, выход в новое качество кинематографа, бум в прессе...
– Что значит не по адресу?! Отделяйте злаки от плевел, Грегори! Сенсация существует независимо от благорасположения критиков...
– В общем-то, да. Но вы попали в сложный переплет, Флэкс: ваши продюсеры катают вас как кассового режиссера, они и критиков организовывают именно в этом направлении, нацеливают их на описание динамики ваших лент, но не на творчество художника.
– Вы думаете, я этого не знаю?! – чуть не застонал Флэкс. – Ничего, будущее защитит меня, нет пророка в отечестве своем, придет время, и новая поросль критиков отдаст должное тому, что я сделал для американского кино...
– Вам безразлично, когда наступит это будущее?
Флэкс хотел ответить столь же равнодушным, многократно отрепетированным, а потому мучительно неприятным согласием, но заметил в глазах Спарка такое понимание всей его, Флэкса, боли, обиды, надежды, что лишь махнул рукой и горестно вздохнул.
– Вот это по делу, – заметил Спарк. – Этому я верю. Так вот, когда я работал в Лиссабоне, – а я там подвизался во время войны, когда город кишел нацистскими разведчиками, – мне попалась информация об одном гитлеровском шпионе... Сволочь, костолом, петля по нему плачет... Он и поныне живет там... И он меня очень интересует. Но еще больше он должен интересовать вас, потому что та сцена похищения нациста, которая написана в сценарии, никуда не годится – картонка, никто из серьезных людей в нее не поверит.
– Ах, Грегори, кто вам сказал, что Голливуд работает для серьезных людей?! Мы – потаскухи, шансонетки, клоуны, на нас приходят забываться, расслабившись в удобном кожаном кресле кондиционированного кинозала...
– Кто расслабляется, а кому-то – особенно из молодых, которые еще только рвутся к самим себе, – надо учиться напрягаться. Вот я и предлагаю вам поучить их этому. Вы поставите две камеры в том месте, где пойдет тот нацистский подонок, и начнете снимать: пусть все будет, как есть, пусть идут люди, едут машины, все, как обычно... Когда его будут брать, он начнет вырываться, орать – пусть! Его надо сунуть в машину. Он будет вопить, кусаться – тем лучше для ленты, это будет настоящая правда... Потом я его вывезу за город, мне надо закончить с ним прерванную беседу, но это уже моя забота...
– Вы сумасшедший?
– Немного. А что?
– Нет, идея, конечно, дьявольски заманчива. Но как можно по-настоящему красть человека на улице? Прибежит полиция, скандал, арестуют камеры, начнется судебный процесс, нет, вы безумец, Грегори.
– Полиция должна стоять рядом, Флэкс. Она должна быть при вас, у ноги. Накануне съемок вы посетите полицейское управление и попросите выделить наряд; надо удержать прохожих, чтобы они не влезли в скандал. Скажете, что у вас отрепетированная сцена; тот, кого похищают, наш артист; он должен вопить и кусаться, такая уж у него роль. Я сижу за рулем, со мной подруга, три статиста сунут беса в машину, свяжут, сядут рядом, всунут кляп, все это можно снимать, потом я отъеду за город, статисты вернутся на место съемок, а я через два дня расскажу вам, как прошла беседа с пациентом.
– Вообще-то, конечно, такого еще, по-моему, никогда не было в кинематографе...
– Не было. И не будет. Если только вы не решитесь.
– Хорошо, но у меня нет денег на полет в Португалию... Смета выбрана, Грегори... Вы же знаете сценарий... Продюсер скупердяй – считает каждый цент...
– Свяжитесь с какой-нибудь фирмой, не мне вас учить... Позвоните к «Форду», предложите снимать сцену погони за похищенным на его машине; гарантируйте, что «Форд» оторвется и от «Шевроле», и от «Кадиллака».
– От «Кадиллака» не оторвется.
– Значит, позвоните в «Кадиллак», предложите им оторваться от «Фордов» и «Плимутов»... Пригласите юриста, посоветуйтесь, узнайте конъюнктуру на бирже, кто горит , кто заинтересован в рекламе, – неужели они не профинансируют наш трехдневный полет в Лиссабон?! Если все получится, как я задумал, подключите прессу, я вам помогу. Но очень осторожно. Об этом разговоре знаете вы и я. Если узнает третий, дело лопнет, ваша сенсация окажется мыльным пузырем...
Полет в Лиссабон профинансировала небольшая фирма «Макинтайр энд бразерс», специализировавшаяся на выпуске дорожных несессеров – мыло, зубная паста, гребенка, станок для бритья, ножницы, педикюрные щипцы, одеколон и крем-бриллиантин: совершенно необходимо для путешествующего бизнесмена. Договорились, что американские разведчики будут пользоваться именно этими несессерами, заключили договор, что сумочка будет показана крупным планом, трижды – в наиболее драматических, запоминающихся местах ленты и не менее полутора минут.
Из отеля «Амбасадор» в Лиссабоне Спарк позвонил Филипе Алварешу, у которого во время войны снимал особняк; отношения сохранились самые доверительные; попросил аккуратно выяснить, на месте ли сеньор Викель из ИТТ. Назавтра Алвареш ответил, что «сеньор Киккельт» а никакой не Викель, действительно, работал в ИТТ, но пять месяцев назад открыл свое дело – запасные части к радиоприемникам и оптовая торговля с Бразилией электробытовыми товарами;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156