После обеда работал на покосе, но уже чувствовал, что отстал). (После обеда), т. е. завтрака послал Василия возить. Спал до 5 часов. Вечером отдал сено и ходил по лесу и обдумывал. Вечером разговор о жизни, но уже слабее. Стали сводить на нет.
[6/18 июля.] Дурной день. Встал в 8-м, убрался, хотел идти в Тулу, но почувствовал себя столь слабым, что поехал верхом. Перед отъездом приехал Артемов об земле. Я ему грубо и зло сказал: завидущие глаза. И поехал убитый. В Туле духота. В банках чистенькие, щелкают счетами и моча о губку, считают, постукивая, бумажки; а по дороге бабы навивают, мужики косят, скородят. Нищие и странники слабые, голодные идут. Приехал растертый и измученный, послал деньги на почту. Дорогой я ехал и мечтал о том, что, устроив правильно жизнь, т. е. отдавая другим хоть какую-нибудь долю, я должен прежде всего взяться за хозяйство. Я надеюсь, что мог бы теперь делать, не увлека[ясь] и всегда зная, что отношения с человеком дороже всего. В Туле Урусов. Очень много разговора. Дома попытки отношений -- как будто мы всё разрешили и, вместе с тем, ничего изменять не надо.
[7/19 июля). 1 Встал в 7. Напился кофе, поговорил с M-me Seuron. Она рассказала, что Таня прибила Устюшу. Потел к Артемову просить прощения. Но, к счастью или несчастью -- не застал его. -- Вернулся домой и имел несчастье сказать о неугасаемом чае. Сцена. Я ушел. -- Она начинает плотски соблазнять меня. Я хотел бы удержаться, но чувствую, что не удержусь в настоящ[их] условиях. А сожитие с чужой по духу женщиной, т. с. с ней -- ужасно гадко.
Книга, привез Ур[усов], Manuel [Руководство]. Очень важно. -- Хорошо. Только что я написал это, она пришла ко мне и начала истерическую сцену, -смысл тот, что ничего переменить нельзя, и она несчастна, и ей надо куда-то убежать. Мне было жалко ее; но вместе с тем я сознавал, что безнадежно. Она до моей смерти останется жерновом на шее моей и детей. Должно быть, так надо. Выучиться не тонуть с жерновом на шее. Но дети? Это, видно, должно быть. И мне больно только пот[ому], ч[то] я близорук. Я успокоил, как больную. Приехали Урусов и Обамелик. Урусов очень слаб. Обамелик -- дикий человек, научившийся всей внешности цивилизации. Не мог пойти работать.
[8/20 июля.]. Встал рано, убрал при Урусове. Ходил гулять (мне стыдно стало гулять) с Ур[усовым] и Об[амеликом], и дикость выразилась особенно ясно. Девочки сварили обед нищим, но потом нарядились к обеду с цветами и, разумеется, всё пропало.
Вечером Головина. Раевский. Разговор за ужином с Таней. Но вес это уже не радует меня. Всё игрушки. И игрушкой делают святыню. Опять не мог пойти работать. -
[9/21 июля.] Очень жарко, и мне очень нездоровится: чесотка и тоска, и бессонница. Сидел дома, читал Meadows о Китае. Он весь предан кит[айской] цивилизации, как всякий умный, искренний человек, знающий кит[айскую] жизнь. -- Ни на чем лучше не видно, как на Китае, значение насмешки. Когда человек не в силах понять вещь, он над ней смеется. Китай -- 360 миллионов жителей, самый богатый, древний, счастливый, мирный народ живет какими-то основами. Мы подняли на смех эти основы, и нам кажется, что мы распорядились Китаем.
Пошел в баню. Приехала Оболенская. Ее семейство. Менгдены, стерли с лица земли сыновей и устроили жизнь с китайской посудой -- вот образцы богатой образованной жизни. Мне хуже -- живот болит. Ночь не спал.
[10/22 июля.] Целый день хворал. Но служил все-таки сам себе. Это можно и не трудно. Читал Meadows. Прекрасно. Образование китайцев, как он говорит, по качеству выше нашего, хотя и ниже по количеству. Образование там главное в этике; а у нас этики совсем нет. Семейная жизнь та же. Таня дочь как будто поднимается.
[11/23 июля.] Встал в 7. Немного лучше, голова свежа, читаю Meadows и хочу писать письма.
Написал Черткову, Юрьеву, Ге. Походил немного. Хотел косить Титу, но и слаб и совестно. Нет работы. Сережа сын приехал. Мне неловко с ним, но виноват не я. Ему страшно неловко, и это сообщается мне. Все поехали к Головиным. Дома я разговаривал с Seuron и Кашевской. Она пришла и изливала злобы. А я желал. Не спал до 5 часа от тоски.
[12/24 июля.] Встаю все-таки не позже 8. Читаю Meadows и по-еврейски Евангелие. Всё нездоров и слаб, слаб во всех отношениях. Целый день прошел без событий. Разговоры и интерес к ним затихли. Объявил, что пойду в Киев. Ночью вошел наверх. Объяснение. Не понимаю, как избавить себя от страданий, а ее от погибели, в к[оторую] она с стремительностью летит. Молился вчера, значит, слаб. Молитва к богам и святым -- чаще к святым -- от того, что нужна помощь. И если бы мы жили христианской жизнью, была бы помощь от людей, от церкви. Всё, о чем мы разумно молимся, могут сделать нам люди -помочь трудом, умом, любовью. Два письма от Черткова. -- Мать его, как и следует, ненавидит меня. Видел сон о Черткове. Он вдруг заплясал, сам худой, и я вижу, что он сошел с ума.
[13/25 июля.] Встал рано, убрал. Вчера заснул-таки. Читал Meadows о цивилизации. Прекрасно он делит на 4 степени: 1) материальная, 2) физическая, 3) умственная, 4) нравственная. Цивилизация же есть замена физических факторов умственными и умственных моральными. Это запутано; но есть правда. Цивилизация есть слово, и его вовсе определять не нужно. Правда же в том, что наибольшее благо людей достигается применением к жизни тех факторов, которыми получается благо наилегчайшим путем. И как нелепо поднимать руками то, что можно поднять рычагом, так же нелепо поддерживать отношения и защищать свою независимость войной, когда эта же цель достигается нравственной жизнью. -- Нынче лучше, но слаб во всех отношениях.
[14/26 июля.] Пропустил несколько дней и записывал на память в середу. Кажется, что в этот день я звал жену, и она, с холодной злостью и желанием сделать больно, отказала. Я не спал всю ночь. И ночью собрался уехать, уложился и пошел разбудить ее. Не знаю, что со мной было: желчь, похоть, нравственная измученность, но я страдал ужасно. Она встала, я всё ей высказал, высказал, что она перестала быть женой. Помощница мужу? Она уже давно не помогает, а мешает. Мать детей? Она не хочет ей быть. Кормилица? Она не хочет. Подруга ночей. И из этого она делает заманку и игрушку. Ужасно тяжело было, и я чувствовал, что праздно и слабо. Напрасно я не уехал. Кажется, этого не миную. Хотя ужасно жаль детей. Я всё больше и больше люблю и жалею их.
[15/27 июля.] Проснулся в 10. Разговор с Сережей. Он без причины сделал грубость. Я огорчился и выговорил ему всё. И буржуазность, и тупость, и злость, и самодовольство. Он вдруг заговорил о том, что его не любят, и заплакал. Боже, как мне больно стало. Целый день ходил и после обеда поймал Сережу и сказал ему: "Мне совестно..." Он вдруг зарыдал, стал целовать и говорить: "Прости, прости меня". Давно я не испытывал ничего подобного. Вот счастье.
[16/28 июля.] Встаю не поздно. Целое утро работал над переводом. Ходил в Ясенки. Зачем-то приехали Свечины и Урусов. Ужасно скучно. Не спал до 12.
[17/29 июля.] Встал поздно. Но кофе с детьми. Всё поправляю по утрам немецкий перевод и читаю с удивлением о том, как не трогает это людей. Вечером пошел с детьми за грибами и остался с бабуринскими косцами косить. Они пьяные. Мне хорошо было с ними. Дома отношения опять натягиваются и натягиваются только с женою. Те все любят меня.
[18/30 июля.] Встал в 8. Утро работал над переводом с M-me Seuron. После завтрака пошел с Андрюшей за грибами. Он очень мил. Какие бы вышли люди, если бы их не портили!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
[6/18 июля.] Дурной день. Встал в 8-м, убрался, хотел идти в Тулу, но почувствовал себя столь слабым, что поехал верхом. Перед отъездом приехал Артемов об земле. Я ему грубо и зло сказал: завидущие глаза. И поехал убитый. В Туле духота. В банках чистенькие, щелкают счетами и моча о губку, считают, постукивая, бумажки; а по дороге бабы навивают, мужики косят, скородят. Нищие и странники слабые, голодные идут. Приехал растертый и измученный, послал деньги на почту. Дорогой я ехал и мечтал о том, что, устроив правильно жизнь, т. е. отдавая другим хоть какую-нибудь долю, я должен прежде всего взяться за хозяйство. Я надеюсь, что мог бы теперь делать, не увлека[ясь] и всегда зная, что отношения с человеком дороже всего. В Туле Урусов. Очень много разговора. Дома попытки отношений -- как будто мы всё разрешили и, вместе с тем, ничего изменять не надо.
[7/19 июля). 1 Встал в 7. Напился кофе, поговорил с M-me Seuron. Она рассказала, что Таня прибила Устюшу. Потел к Артемову просить прощения. Но, к счастью или несчастью -- не застал его. -- Вернулся домой и имел несчастье сказать о неугасаемом чае. Сцена. Я ушел. -- Она начинает плотски соблазнять меня. Я хотел бы удержаться, но чувствую, что не удержусь в настоящ[их] условиях. А сожитие с чужой по духу женщиной, т. с. с ней -- ужасно гадко.
Книга, привез Ур[усов], Manuel [Руководство]. Очень важно. -- Хорошо. Только что я написал это, она пришла ко мне и начала истерическую сцену, -смысл тот, что ничего переменить нельзя, и она несчастна, и ей надо куда-то убежать. Мне было жалко ее; но вместе с тем я сознавал, что безнадежно. Она до моей смерти останется жерновом на шее моей и детей. Должно быть, так надо. Выучиться не тонуть с жерновом на шее. Но дети? Это, видно, должно быть. И мне больно только пот[ому], ч[то] я близорук. Я успокоил, как больную. Приехали Урусов и Обамелик. Урусов очень слаб. Обамелик -- дикий человек, научившийся всей внешности цивилизации. Не мог пойти работать.
[8/20 июля.]. Встал рано, убрал при Урусове. Ходил гулять (мне стыдно стало гулять) с Ур[усовым] и Об[амеликом], и дикость выразилась особенно ясно. Девочки сварили обед нищим, но потом нарядились к обеду с цветами и, разумеется, всё пропало.
Вечером Головина. Раевский. Разговор за ужином с Таней. Но вес это уже не радует меня. Всё игрушки. И игрушкой делают святыню. Опять не мог пойти работать. -
[9/21 июля.] Очень жарко, и мне очень нездоровится: чесотка и тоска, и бессонница. Сидел дома, читал Meadows о Китае. Он весь предан кит[айской] цивилизации, как всякий умный, искренний человек, знающий кит[айскую] жизнь. -- Ни на чем лучше не видно, как на Китае, значение насмешки. Когда человек не в силах понять вещь, он над ней смеется. Китай -- 360 миллионов жителей, самый богатый, древний, счастливый, мирный народ живет какими-то основами. Мы подняли на смех эти основы, и нам кажется, что мы распорядились Китаем.
Пошел в баню. Приехала Оболенская. Ее семейство. Менгдены, стерли с лица земли сыновей и устроили жизнь с китайской посудой -- вот образцы богатой образованной жизни. Мне хуже -- живот болит. Ночь не спал.
[10/22 июля.] Целый день хворал. Но служил все-таки сам себе. Это можно и не трудно. Читал Meadows. Прекрасно. Образование китайцев, как он говорит, по качеству выше нашего, хотя и ниже по количеству. Образование там главное в этике; а у нас этики совсем нет. Семейная жизнь та же. Таня дочь как будто поднимается.
[11/23 июля.] Встал в 7. Немного лучше, голова свежа, читаю Meadows и хочу писать письма.
Написал Черткову, Юрьеву, Ге. Походил немного. Хотел косить Титу, но и слаб и совестно. Нет работы. Сережа сын приехал. Мне неловко с ним, но виноват не я. Ему страшно неловко, и это сообщается мне. Все поехали к Головиным. Дома я разговаривал с Seuron и Кашевской. Она пришла и изливала злобы. А я желал. Не спал до 5 часа от тоски.
[12/24 июля.] Встаю все-таки не позже 8. Читаю Meadows и по-еврейски Евангелие. Всё нездоров и слаб, слаб во всех отношениях. Целый день прошел без событий. Разговоры и интерес к ним затихли. Объявил, что пойду в Киев. Ночью вошел наверх. Объяснение. Не понимаю, как избавить себя от страданий, а ее от погибели, в к[оторую] она с стремительностью летит. Молился вчера, значит, слаб. Молитва к богам и святым -- чаще к святым -- от того, что нужна помощь. И если бы мы жили христианской жизнью, была бы помощь от людей, от церкви. Всё, о чем мы разумно молимся, могут сделать нам люди -помочь трудом, умом, любовью. Два письма от Черткова. -- Мать его, как и следует, ненавидит меня. Видел сон о Черткове. Он вдруг заплясал, сам худой, и я вижу, что он сошел с ума.
[13/25 июля.] Встал рано, убрал. Вчера заснул-таки. Читал Meadows о цивилизации. Прекрасно он делит на 4 степени: 1) материальная, 2) физическая, 3) умственная, 4) нравственная. Цивилизация же есть замена физических факторов умственными и умственных моральными. Это запутано; но есть правда. Цивилизация есть слово, и его вовсе определять не нужно. Правда же в том, что наибольшее благо людей достигается применением к жизни тех факторов, которыми получается благо наилегчайшим путем. И как нелепо поднимать руками то, что можно поднять рычагом, так же нелепо поддерживать отношения и защищать свою независимость войной, когда эта же цель достигается нравственной жизнью. -- Нынче лучше, но слаб во всех отношениях.
[14/26 июля.] Пропустил несколько дней и записывал на память в середу. Кажется, что в этот день я звал жену, и она, с холодной злостью и желанием сделать больно, отказала. Я не спал всю ночь. И ночью собрался уехать, уложился и пошел разбудить ее. Не знаю, что со мной было: желчь, похоть, нравственная измученность, но я страдал ужасно. Она встала, я всё ей высказал, высказал, что она перестала быть женой. Помощница мужу? Она уже давно не помогает, а мешает. Мать детей? Она не хочет ей быть. Кормилица? Она не хочет. Подруга ночей. И из этого она делает заманку и игрушку. Ужасно тяжело было, и я чувствовал, что праздно и слабо. Напрасно я не уехал. Кажется, этого не миную. Хотя ужасно жаль детей. Я всё больше и больше люблю и жалею их.
[15/27 июля.] Проснулся в 10. Разговор с Сережей. Он без причины сделал грубость. Я огорчился и выговорил ему всё. И буржуазность, и тупость, и злость, и самодовольство. Он вдруг заговорил о том, что его не любят, и заплакал. Боже, как мне больно стало. Целый день ходил и после обеда поймал Сережу и сказал ему: "Мне совестно..." Он вдруг зарыдал, стал целовать и говорить: "Прости, прости меня". Давно я не испытывал ничего подобного. Вот счастье.
[16/28 июля.] Встаю не поздно. Целое утро работал над переводом. Ходил в Ясенки. Зачем-то приехали Свечины и Урусов. Ужасно скучно. Не спал до 12.
[17/29 июля.] Встал поздно. Но кофе с детьми. Всё поправляю по утрам немецкий перевод и читаю с удивлением о том, как не трогает это людей. Вечером пошел с детьми за грибами и остался с бабуринскими косцами косить. Они пьяные. Мне хорошо было с ними. Дома отношения опять натягиваются и натягиваются только с женою. Те все любят меня.
[18/30 июля.] Встал в 8. Утро работал над переводом с M-me Seuron. После завтрака пошел с Андрюшей за грибами. Он очень мил. Какие бы вышли люди, если бы их не портили!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30