— Ох, ликер-то у меня весь вышел, извини, хлопчик. Пойду из подсобки принесу, — и двинулась по направлению к кассе, от которой ее отделяло метров двадцать пять. Чек она почти незаметным движением сняла со штыря, но Эди, нервы которого были, естественно, напряжены, заметил легкое, почти мушиное движение рук продавщицы и, выждав несколько секунд до момента, пока она скроется за колонной, магазин напоминал многоколонный дворец, ринулся прочь из гастронома, опрокидывая по пути ящики и людей. Ребята бежали за ним.
Они все убежали и воссоединились в полукилометре от места преступления, в сквере. Оказалось, что никто не бросил своих только что приобретенных бутылок, а получили их все, за исключением Эди-бэби, он был последним, так что все кончилось счастливо. Они даже приобрели два больших торта. Торты чуть помялись во время бегства…
Но, естественно, аферу с чеками пришлось прекратить. И Эди-бэби не распространился на другие магазины, как он мечтал. Во-первых, подделывание чеков не приносило ему денег, только продукты и выпивку, во-вторых, ребята сказали ему, что теперь встревоженные мусора наверняка начнут следить за чековыми операциями и продолжать дело опасно…
Даже если бы и не было опасно, на эту операцию требуется несколько дней, с горечью думает Эди. К тому же Плотников и компания просили сдать деньги, а являться к ним в бабочке, под руку со Светкой в ее кринолинах, с авоськами, нагруженными бутылками, глупо. Да и все равно, что попусту мечтать, думает Эди, и бутылки достать невозможно.
18
Эди хочется уйти, но по мещанским правилам пролетарской Салтовки он должен еще просидеть у Вовки «для приличия» хотя бы с полчаса. Чтоб Вовка не обиделся.
Эди кажется, что Вовка не может обидеться, что Вовке все глубоко безразлично. А может, Эди ошибается. Лицо у Вовки, по крайней мере, вяло-безразличное. И серое. Темно-русые мягкие и редкие волосы Вовки распадаются посередине на ненужный пробор. Не такой, как у Эди-бэби, а неряшливый, самообразовавшийся. Губы у Вовки розовато-запекшиеся в корочку, неприятные губы. Недаром Борька Чурилов терпеть не может Вовку. Борька говорит, что Вовка оказывает на ребят плохое влияние, что он слизняк и подлец и когда-нибудь попадет в тюрьму за то, что спит с несовершеннолетними девочками, за то, что он развратник. Вовка напаивает девочек и насилует, говорит Борька, а если девочки не дают ему, он бьет их кулаком по печени, и они теряют силы на пару минут. За пару минут Вовка успевает снять с жертвы трусы и начинает ебать жертву.
Однажды Борька даже пригрозил Золотареву, что набьет ему морду, если тот не перестанет сбивать с дороги Витьку Головашова, который может стать очень хорошим борцом, если не будет пить. Витька часто заходит к Вовке и у него напивается.
Вовка, в свою очередь, ненавидит Борьку и называет его дрочилой. То есть Вовка подразумевает, что Борька онанист. И сектантом он его тоже называет. Разумеется, называет за глаза, потому что железное тело Борьки не оставляет сомнения в его возможности сделать Золотарева калекой на всю жизнь, хотя Борька Чурилов миролюбивая личность.
Звонок в дверь оповещает о прибытии гостя или гостей.
— Кто ты? — спрашивает Вовка в трубку, плюхнувшись на диван.
— Ольга! — шипит трубка. — И Мушка со мной.
У Ольги и Мушки Вовка не спрашивает о бутылке. «Нажми кнопку», — говорит Вовка. Через некоторое время в дверь вваливаются две девочки. Мушку Эди не раз видал и еще больше о ней слышал, хотя они и незнакомы. Да и кто о ней не слышал? Мушка — блядь салтовских летописей. Ивановские ребята, включая толстенького Витьку Фоменко, даже его, ебли ее несколько раз «хором» — то есть выстроившись в очередь. Чтобы добиться этого, нужно вылить в Мушку поллитру водки, и тогда она охотно раздевается и раздвигает ноги сама, говорят ребята. Ольга — большая, выше Эди, девушка из его школы, но классом старше. У Ольги белое, грустное лицо, ребята считают ее красивой, но не Эди.
Мушка в мужской кепке, из-под которой выбиваются выжженные перекисью до песочной желтости волосы. На ней черное, наверное мужское тоже, драповое пальто едва не до полу. На ногах — «шпильки» на металлическом каблуке. Мушкины шпильки надеты на белые носки, доходящие ей до лодыжек. Выше, несмотря на ноябрь, — голые ноги. У Мушки, думает Эди, довольно миленькая рожа, хотя и точно блядская, но миленькая. Мушка, сняв пальто, остается в черном бархатном платье с открытыми плечами. Платье стянуто в талии белым пластиковым ремешком, а на шее у Мушки белые бусы. Очевидно, она нарочито оделась в черно-белом стиле, думает Эди. Смешно только.
— Здравствуйте, чуваки! — возглашает развязная Мушка. Галантный Гришка давно встал и крутится вокруг девочек.
— О, вы же знаете, Мушка, я ваш давнишний поклонник! — говорит галантный Гришка хриплым голосом вырожденца и на «вы». Так, наверное, обращается к дамам его дядя — экс-президент Сабурки. Гришке явно нравится Мушка.
Эди ловит себя на том, что он тоже обращает все свое внимание на блядь Мушку и едва заметил хмурую и красивую Ольгу, затянутую в шерстяное темно-зеленое платье. Наверное, потому, что Мушка веселая, думает Эди.
Мушка наконец снимает свою мужскую кепку, и ее выжженная челка падает ей на лоб. Исчезнувший в кухню Вовка возвращается с новой бутылкой водки и уже не с тарелкой, а с целым пластиковым подносом, уставленным закусками.
Поднос Вовка определенно спиздил в милицейской столовой, мимоходом констатирует Эди. Эди-бэби успевает заметить также, что Вовка переоделся, снял домашние тапочки и надел черные туфли на каблуке.
— Сейчас я мамашу мобилизовал, она сделает горячую закусочку. А пока закусим, чем бог послал, — объявляет заметно оживившийся Вовка.
Очень заметно оживившийся. Куда девались его вялость и сонность. Вовка наполняет стаканы водкой в очередной раз, но уже не с монстровидным равнодушием, а улыбаясь, как гостеприимный, радующийся своим гостям хозяин.
Гришка вскакивает со стула и, встав в позу гусарского поручика, даже щелкнув каблуками при этом, открывает рот:
— Позвольте мне выпить за наших прекрасных дам! — выпаливает Гришка на удивление звонко.
Мушка кокетливо улыбается сиреневым ртом. Говорят, она и в рот берет, думает Эди, поглядывая на Мушкин рот. Берет хуй в рот и сосет. Это называется минет. Эди знает, ему Славка Цыган рассказывал о минете. Славка большой любитель минета. Лучше всего минет делают прибалтийские девушки, знает Эди от Славки, потому что они очень западные, а не такие деревенские, как наши русские или украинки. «У прибалтийских девушек и трусики другие, — говорил Эди Славка. — Они носят маленькие трусики, а не большие и уродливые сиреневые или голубые толстые штаны, в которых задерживается вонь и всякая гадость от тела, как харьковские», — сказал, морщась, Славка.
Эди разглядывает Мушку, пытаясь понять, как такое нежное с виду существо может ебаться хором с десятком ивановских хулиганов, сосать всем десяти хуй, в том числе и толстенькому Витьке Фоменко? Вид у Мушки наглый, конечно, но она худенькая, и ей даже нет еще пятнадцати лет. Эди слышал об одном из последних Мушкиных подвигов — она залезла в мужское общежитие через окно и провела в общежитии несколько дней, переходя из комнаты в комнату и ебясь с четырьмя мужиками в одной комнате, потом с четырьмя в другой, в общежитиях живут по четыре человека в комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61