Мне все это было неинтересно. Я бы с удовольствием отдыхал после концертов в одиночестве, безо всяких баб, бандитов и ментов. Я ненавижу бесплатные концерты и уже много лет не играю так называемых благотворительных.
– Они ведь приятные в большинстве своем люди, – говорил Кирсанов. – Безобидные и безопасные бездельники.
– Они – главный тормоз. Они все живут в позапрошлом веке. Они убивают музыку.
– Мы зайдем сейчас еще в одно местечко, – сказал Кирсанов. – А почему это они убивают музыку?
Я плюнул на асфальт в третий раз за вечер. Вокруг, если не считать парочки вдалеке, по-прежнему никого не было.
Потому что они пришельцы. Гости из прошлого. Они до сих пор не считают рок-музыку музыкой. Для них музыка – это секта, куда можно попасть, только имея в кармане диплом консерватории. Все остальные заниматься музыкой не имеют права. Они слушают попсу восемнадцатого века с похоронным выражением лиц, а от этой музыки нужно просто сидеть и торчать – пить вино, обнимать девушку, может быть, молиться, что, в общем, примерно то же самое. А они заставляют людей ерзать на жестких, страшных для человеческого зада креслах по три часа – не чихать, не кашлять, конфетами не шуршать и спину держать прямо.
На сцену выходят музыканты и, после паузы, дирижер – с таким загробным видом, что кажется, будто ему аплодируют только за то, что он еще жив.
Лица музыкантов многозначительны и не по-земному одухотворены, никогда и не подумаешь, что эти музыканты погружены в размышления о повышении оклада и хитросплетения внутриоркестровых интриг.
Проще надо быть, господа артисты. Музыка существует для радости, а не для создания образов изможденных занятиями людей в мрачных черных фраках.
Я долго пытался понять, почему они уже в третьем тысячелетии от Рождества Христова продолжают играть музыку, наряжаясь в странные одежды – смесь восемнадцатого века с серединой двадцатого. Какого черта они рядятся во фраки? Откуда эта замкнутость, эта униформа, это сектантство? Откуда вообще эта дикая мода на фраки в наше-то время?
Смотришь на сцену и не понимаешь, то ли перед тобой графья и князья из обедневших, то ли письмоводители со столоначальником во главе.
Ясно, что фрак – это вроде что-то аристократическое, но у Достоевского все мелкие мерзавцы во фраках, и не только у Достоевского. Весь городской сброд в этом прикиде щеголял, напуская на себя солидность. Это как джинсы хорошей фирмы. Повседневная рабочая одежда канцелярской сволочи.
А почитатели из числа «людей духа» гордятся – мы слушаем серьезную музыку… Мы слушаем сложную музыку… А музыка не бывает простой и сложной. Она просто есть – одна, – и она огромна.
«Музыка выше, чем небеса», – сказал один саи-баба одному московскому музыканту. Баба знал, что говорит.
– Вот туда можно зайти, – повторил Кирсанов, показывая рукой на очередную дверь в очередной подвал. – Тут пиво дешевое.
Они не имеют представления о современной музыке вообще. Они знают то, что было написано в позапрошлом и более давних веках, – да и то, в основном, верхушки. А о том, что происходит сейчас, – вообще ни сном, ни духом.
Несколько надерганных из моря джаза имен и выдуманных критиками «течений». И несколько вбитых в головы рекламой эстрадных исполнителей, которые к современной музыке имеют такое же отношение, как романсы девятнадцатого века в переложении для гармошки-трехрядки к цветомузыке Скрябина. Вот и все, что они знают. А то, что джаз – это не море, а отдельная вселенная, что это абсолютная музыка – с минимумом изобразительных средств и без правил, – им этого не понять никогда. Джаз для них – просто одно из «направлений».
Они не могут понять элементарной вещи: нет больше в мире «рок-музыки», «джаза», «классики» – существуют сотни тысяч групп, музыкантов, авторов, которые играют все, что им в голову взбредет. Это и есть музыка – и этому надо радоваться. Ушли в прошлое мрачные ордена музыкантов, нет больше гениев-одиночек, музыка поглотила все это, размыла, теперь ею могут заниматься все – и это величайшее достижение. Мы переживаем небывалый расцвет культуры, каждый день создаются сотни произведений.
Они же, «люди духа», говорят об упадке, об отсутствии Имен и Личностей, о том, что не пишется больше хорошей музыки.
Да ее столько, что бессмысленно даже пытаться узнать все имена и услышать все, что делается сейчас на Земле. Чтобы хоть чуточку прикоснуться к этому небывалому, неожиданно свалившемуся на человечество в конце XX века богатству, нужно только чуть-чуть любопытства и немного простого интереса. А в первую очередь, музыку нужно просто любить.
…Она огромна, и она выше небес. Она направляет человека к общению и радости, а не к замкнутому кружку унылых неудачников. А что такое неудачник? Ленивый слабак. А ленивый слабак – от собственной глупости. От неумения концентрироваться и хоть чуть-чуть понимать окружающую жизнь.
– Нет, давай дальше двинем, я вспомнил, там через три дома – еще одно заведение.
Парочка впереди остановилась, мы приближались к ней.
…Нужно Марку сегодня об этом сказать, хотя он и так на правильном пути. Он занимается правильным делом. Он понимает, что музыку может делать группа разгильдяев, и эта музыка будет ничем не хуже звуков компании академических зануд. Музыке ведь все равно – закончил ты консерваторию или знаешь три гитарных аккорда и больше ничего вообще, включая таблицу умножения. Важно только Слышать, важно быть, как бы сказать… Слушателем.
– Ну да, – сказал Кирсанов. – Тем более что теперь вообще каждый мудак может писать на компьютере. Кстати, как ты относишься к компьютерным делам?
– Очень хорошо, – ответил я. – Если иметь в виду существование Бога, то следует, что все, что у нас есть, – от Него. В том числе и компьютер. И дан он нам, как я понимаю, в тот момент, когда Господь устал ждать, когда все люди научатся играть на музыкальных инструментах. Люди ленивы и в массе своей совершенно неподвижны. Их нужно тормошить, толкать. Их надо щипать, щекотать и бить – лучше всего бить. Это они понимают почти сразу. Большинство при битье зарывается в норы, часть совсем безмозглых выходит на демонстрации и принимается устраивать погромы, а остальные начинают думать. И у этих, которые задумываются, иногда получается что-то интересное.
– Ты хочешь сказать, что все, следуя божьему промыслу, должны заниматься музыкой?
Я хотел плюнуть, но сдержался.
– Это было бы идеально. Но, как всякий идеал, это вещь совершенно недостижимая. Поэтому, если каждый человек, пусть и не умеет он играть на инструменте, что, конечно, печально, будет хотя бы раз в год сочинять какое-нибудь музыкальное произведение – песню, например, – мир станет лучше. Это однозначно.
– Ага. Прекратятся войны, и исчезнет безработица.
– Может быть, войны и не прекратятся сразу. Но общее количество красоты при этом все равно возрастет.
– Красота спасет мир? Так, что ли? Что-то пока это предложение выглядит очень сомнительно. После Федора Михайловича с миром случилось столько неожиданностей… Одна мировая война, другая. «Близнецы», «Норд-Ост»… Вьетнам, Африка… М-да.
– Но мир-то не рухнул! Мы с тобой идем и пьем водку. И мир стоит – с чего бы это? Что мешает ему рухнуть? Что тормозит его уничтожение? Хотя, по всем прогнозам, не одно, так другое уже должно бы случиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61