– Валера! Я вызвал тебя для того, чтобы ты все бросил…
– Это я уже понял, Володя. – Наедине они называли друг друга по именам. – Это я понял. Что, форс-мажор случился?
– Случился, – сказал Вавилов. – Теперь ты занимаешься только носорогом. Даю тебе карт-бланш. Все расходы за мой счет, понял? Не за счет фирмы, а за мой личный.
– Чем занимаюсь? – вскинул брови Якунин. – Не понял, чем?
– Носорогом. Зверь такой. Причем с двумя рогами. Занесен в Красную книгу как редкий, исчезающий вид.
– И что я должен с ним делать?
– Для начала – чучело. И скорее, а то… сам понимаешь… Жара… Пока его держат в холодильнике, но, знаешь, всякое может случиться. Нужны специалисты. Чем круче, тем лучше.
– Это бешеные бабки, – сказал, подумав, Якунин. – Есть у меня хороший спец, в Москве, только вряд ли он по носорогам работал. Он все больше волков, собак делает… Сов разных, коршунов там, ну, птичек, в общем. Медведя, правда, один раз сработал. Для Куцинера. В Питере. А что, местных нет, что ли? Наверняка тут свои мастера…
– Местных стремно, Валера. Дело очень тонкое. Считай, контрабанда.
– Да брось, Вова. За деньги, за живые бабки-то, что, не сделают молча?
– Нет гарантии. А гарантии мне нужны стопроцентные. Я не хочу с правительством ссориться. Ни с этим, ни с нашим. Ни с каким. У меня принцип: чистота – залог здоровья. Очень, кстати, полезный принцип для бизнеса. Как считаешь?
– Да. Верно. Ну, положим, привезем мы его сюда…
– Ты привезешь. Я этим не занимаюсь. Я для этого тебя и вызвал.
– То есть?
– Что есть, то и есть. Предстоят большие затраты. Очень большие. И я боюсь, что на полпути могу бросить это дело. А я хочу довести его до конца.
– Зачем?
– А это еще один мой принцип. Я ведь всегда так жил. Иначе, если бы по-другому работал, я бы не здесь сейчас сидел да про носорога рассуждал, а торчал бы где-нибудь в «Лужниках», торгуя памперсами. Вот так.
– Да… – Якунин почесал в затылке и вытер пот со лба.
– Ты бы переоделся, Валера.
– А зачем? Если ты даешь мне карт-бланш, то я полетел за своим таксидермистом.
– Кем?
– Таксидермистом. Ну, чучельником.
– А-а… Ну да, конечно. У меня, знаешь, от этой жары мозги плавятся.
Валера Якунин проявил чудеса расторопности. Через два дня таксидермист Бернштейн уже сидел в коттедже Вавилова и, спокойно кивая, слушал историю, которую рассказывал заказчик.
– В общем, чучело мне нужно чем быстрее, тем лучше. Деньги платит Валера. Валерий Сергеевич, – поправил себя Вавилов.
– С Валерой мы знакомы давно, – спокойно ответил Бернштейн. – Я его с пеленок знаю. Талантливый парень.
«Парень» в тот момент времени готовился разменять полтинник. Валерий Сергеевич Якунин был старше своего шефа на десять лет.
«Сколько же этому Бернштейну? – подумал Вавилов. – Не выглядит он на дедушку. И даже на папу Валериного не тянет».
– С пеленок? – Он решил все-таки уточнить возраст своего нового работника.
– Вы не удивляйтесь, молодой человек. Не надо. Я в жизни столько всякого видел, что мой цветущий вид и мои годы – это еще что!… Это – семечки. Вот вы – богатый человек. Это приятно…
Сказав это, Бернштейн замолчал, задрал голову и широко открытыми глазами уставился в небо. Странно было, что он не щурится – африканское солнце для северного человека испытание не из легких. Особенно для глаз, привыкших к мягкому дневному свету и полутеням сумерек средней полосы.
– Вопрос финансов…
– Вопрос финансов мы уже, кажется, решили, – прервал заказчика Бернштейн. – Вы ведь сказали, молодой человек, что этим будет заниматься Валера.
– Да.
– Я хочу у вас спросить, – Бернштейн посмотрел Вавилову в глаза. – Хочу спросить. Вот вы богатый человек…
– Вы это уже говорили.
– Да… Меня можно перебивать, меня можно не слушать… Что толку слушать старого нищего еврея…
– Ну уж, Сергей Анатольевич, полноте. Разве вы нищий?
– А какой же я? Богатый?
– Прошу вас, давайте к делу, – сухо произнес Вавилов. Этот болтливый чучельник начинал его утомлять.
– Я всегда, молодой человек, говорю только по делу. Вот вы богатый человек…
Вавилов нервно кивнул, в третий раз за последние пять минут услышав констатацию своего финансового положения.
– А почему вы богатый?
– В каком смысле? Это что, имеет отношение к нашему делу?
– Самое прямое, – неожиданно горячо ответил Бернштейн. – Я старый человек. Я много повидал. И я хочу вас предостеречь, молодой человек.
– Ну?
– Вы не спешите. Не спешите, Владимир Владимирович, – наставительно произнес Бернштейн.
Вавилов сам себе удивился. Другого он давно бы уже послал подальше после слов, произнесенных в таком тоне. Учитель жизни, понимаешь! Вавилов сам любого может поучить. Сам столько повидал и пережил, что впору хороший роман писать. А этого старого еврея сидит и слушает. Время теряет. И, если быть честным перед самим собой, ему отчего-то интересно, что же этот странный чучельник все-таки ему скажет. Если, конечно, доберется до сути, не запутавшись в долгих предисловиях.
– Я много слышал о вас, Владимир Владимирович, – сказал наконец Бернштейн уже совершенно другим тоном. Теперь его голос стал сухим, деловым, в нем звучало не сочувствие, а настоящее превосходство человека, который осознает, что несравненно сильнее собеседника и потому относится к нему снисходительно, хотя и по-доброму.
– Вы – обо мне?
Вавилов был искренне удивлен.
– Да. А почему вас это так взволновало?
– Да нет, не то чтобы взволновало. Просто я не ожидал, что слава обо мне…
– Докатилась до старого нищего еврея? Сейчас моя профессия входит в моду, Владимир Владимирович. Все эти ваши, скажем так, коллеги, ну, те, которых принято называть «новыми русскими»…
– Я немножко из другой социальной группы, – сказал Вавилов.
– Да. К вам это не относится. Но я ведь сейчас не о вас, а о своих клиентах. У них теперь принято – охотничьи домики, загородные имения… В кабинетах чучела волков, ружья, кинжалы. Отсутствие вкуса всегда было в крови у русского человека. Нет у вашей нации вкуса, вы всегда питались только крохами с европейского стола. Обезьянничали. Не обижайтесь, Владимир Владимирович, мне-то со стороны виднее. Да и вы сами, как умный человек, не можете с этим не согласиться.
Бернштейн вздохнул, перевел дыхание.
– Так вот. Что прежде – у этих партработников, у элиты, считалось высшим шиком париться в бане, что теперь – охотничьи домики, сауны, парилки, – все осталось, как при советской власти. Те же вкусы. Водка, икра, голые прости-господи. Бляди, одним словом. Ну и наш брат, рукодельник, снова понадобился. Хвастают друг перед другом своими охотничьими трофеями. А настоящих охотников-то среди них практически нет. Для охоты ведь нужно душевное спокойствие, созерцательность. А откуда у них душевный покой? Дерганые все, пальцы топорщат, потеют от страха, у всех на нервной почве уже давно не стоит. А туда же… Я повторяю, – продолжил Бернштейн после очередной паузы. Вавилов заметил, что это, видимо, обычная для старого чучельника манера разговора: выдать несколько фраз, этаких длинных очередей из автомата, а потом сделать паузу – для того, наверное, чтобы поменять в этом автомате рожок с патронами. – Я повторяю, к вам это не относится. Хотя вы тоже не охотник. Сами же сказали, что зверя угрохали по пьяни. Случайно.
– Ну, допустим. Так в чем же суть все-таки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102