Поскольку я сам частенько наведывался в галерею, меня заинтересовало, что делает этот человек.
— Наверное, он рисовал копии, чтобы потом продать их? — рискнула предположить Сирилла.
Правильно, — кивнул Франс Винтак, — но изготовлял он их с таким мастерством, что, закончив, ставил рядом с оригиналом и со смехом восклицал, обращаясь к зевакам, собравшимся поглазеть на его работу: «Ну что, сумели бы вы отличить одну от другой, если бы они обе были в рамах?»
— Неужели они были так хороши? — усомнилась Сирилла.
Она никак не могла поверить тому, что только что услышала, тем более что отец всегда презирал изготовителей подделок и продавцов, которые всевозможными хитроумными способами «состаривали» копии для продажи их коллекционерам.
— А что случилось с этим человеком, папа? — полюбопытствовала девушка.
Однако Франс молчал, погруженный в воспоминания.
— Извини, детка… Так тебя интересует, что случилось с тем художником? — вернувшись мыслями издалека, спросил он. — Ну, время от времени он находил покупателей на свою мазню — в основном людей, которые не могли себе позволить купить подлинники и были вынуждены довольствоваться копиями. А потом я потерял его след. Подозреваю, что он умер в нищете, как и многие его собратья…
— Прости, отец, но я не понимаю, почему ты вдруг решил рассказать мне об этом? — неуверенно проговорила Сирилла.
А потому, что незадолго до моего отъезда из Кельна этот человек научил меня тому, как изготовить копию, сохраняя стиль оригинала. Во-первых, надо должным образом подготовить холст, во-вторых, использовать особые краски, а главное — когда работа почти закончена, необходимо умелыми мазками придать ей такой вид, чтобы ни один покупатель не заподозрил, что она написана недавно, а не столетия назад!
Сирилла внимательно слушала и старалась не пропустить ни одного слова из его рассказа, а он между тем продолжал развивать свою мысль:
— Именно этим я намерен теперь и заняться. Поскольку мир искусства отверг меня, я буду продавать подделки, опуская деньги в карман без малейших угрызений совести!
— Но, папа, ведь это… это обман! Разве ты не знаешь, что подделка произведений искусства карается по закону?
— Только в том случае, если тебя схватят за руку, — хладнокровно возразил Франс Винтак.
Сирилла попыталась продолжить разговор, но он ушел, повторяя про себя, что непременно сделает такую копию, что ни один знаток не сумеет отличить ее от оригинала.
Через некоторое время Франс Винтак направился к некоему сэру Джорджу Бомону, который, как было известно Сирилле, слыл известным меценатом.
Поскольку в те времена в Англии еще не было публичных картинных галерей, подобных тем, что имелись на континенте, сэр Джордж разрешал художникам пользоваться его личной коллекцией для копирования известных картин, имевшихся в его собрании. Среди таких художников был и Франс Винтак.
Обычно, находясь в доме сэра Джорджа, он делал лишь беглые наброски с картин, привлекших его внимание, а уже дома заканчивал копии. Затем подделки шли торговцу картинами, а художник приступал к следующей работе.
Сириллу приводили в восторг творения отца.
— Это просто изумительно, папа! — восклицала девушка. — И все же то, что ты делаешь, дурно…
Но когда неделю спустя Франс передал ей деньги, которых хватило не только на то, чтобы уплатить по счетам, но и на лекарства для матери и еду для всей семьи, девушка почувствовала, что невольно радуется этому, хотя в глубине души и понимала, что сей промысел не совсем законен.
— Надо бы мне найти другого торговца, а это ох как непросто, — как-то признался дочери Франс Винтак.
— А что случилось с тем, кто всегда покупал у тебя картины? — поинтересовалась Сирилла.
— Я не хочу больше иметь с ним дело — он слишком хорошо меня знает, так как бывал в нашем доме и прекрасно помнит, что у нас нет ничего ценного.
— Тогда почему же он купил предыдущие картины?
Франс от души расхохотался.
— Он подумал, что я их украл, и поэтому не задавал никаких вопросов.
— О папа! Неужели тебе приятно, что кто-то считает тебя… вором?
— Да мне все равно! Пусть считает меня кем хочет, лишь бы исправно платил, — невозмутимо ответил Франс. — К несчастью, в последний раз удача от меня отвернулась. Мне пришлось довольствоваться значительно меньшей суммой, чем та, на которую я рассчитывал.
В голосе отца зазвучали сердитые нотки, и, чтобы его успокоить, Сирилла поспешила напомнить:
— Однако этих денег хватило, чтобы заплатить доктору и купить лекарства для мамы…
— А что, доктор был у нее сегодня? — перебил дочь Франс.
Сирилла кивнула.
— И что сказал?
— Что ей нужен отдых и нормальное питание. Еще он дал список новых лекарств, которые мы должны купить для мамы. Прежние что-то мало помогают…
Франс помрачнел и вышел из комнаты. Вскоре Сирилла услышала, как он поднимается по лестнице в спальню жены.
Лишь когда дверь за отцом закрылась, девушка дала волю своим чувствам.
— Мама ни в коем случае не должна догадаться, чем занимается отец. Она это не переживет… ее убьет одна только мысль, что он изготовляет подделки… попросту надувает тех, кто их покупает!.. Это ужасно, дурно, преступно… И все же я не представляю, как иначе нам выпутаться из того бедственного положения, в котором мы находимся.
Но и новые лекарства не принесли улучшения. Мать Сириллы таяла, как свеча. Оживлялась она лишь в те минуты, когда в комнату входил Франс Винтак.
Ее щеки озарялись слабым румянцем, и на какое-то мгновение на лице несчастной женщины проступали черты той юной девушки, которой она была когда-то.
Однако болезнь, увы, уже нельзя было победить. Все средства оказывались тщетными — бедная женщина слабела на глазах. И однажды утром Франс, проснувшись, обнаружил, что его любимая мертва.
Когда Сирилла узнала об этом, ей показалось, что свет померк. Мать была для нее всем — жизнью, счастьем, наконец, всем тем, что олицетворяло для девушки понятие «дом».
Лишившись горячо любимой матери, Сирилла почувствовала себя лодкой в бурном море, оставшейся без руля и ветрил, влекомой безжалостной волной неизвестно куда и не имеющей ни сил, ни умения пристать хоть к какому-нибудь берегу.
Горе Франса Винтака не знало границ.
День за днем просиживал он у себя в студии, уставясь бессмысленным взглядом на холст, натянутый на подрамнике, и время от времени дрожащей рукой пытался набросать на нем любимый образ, однако тут же сердито стирал рисунок, как будто эти жалкие линии были не в силах передать восхитительные черты его любимой.
— Он должен опять начать рисовать, — решительно объявила Ханна некоторое время спустя. — У нас нет ни гроша, и если вы не голодны, мисс Сирилла, то уж я точно хочу есть!
В глубине души Сирилла понимала, что служанка права.
Она осторожно и вместе с тем решительно намекнула отцу, что он должен вернуться к своему ремеслу, иначе они умрут от голода.
Вначале Франс категорически воспротивился совету дочери, заявив, что шел на обман только ради любимой, а теперь, когда ее не стало, он будет писать лишь собственные картины.
Однако за них удавалось выручить лишь несколько жалких шиллингов — сумму, которой едва хватало на покупку холста для следующей картины, а сами творения художника пылились в лавке очередного торговца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— Наверное, он рисовал копии, чтобы потом продать их? — рискнула предположить Сирилла.
Правильно, — кивнул Франс Винтак, — но изготовлял он их с таким мастерством, что, закончив, ставил рядом с оригиналом и со смехом восклицал, обращаясь к зевакам, собравшимся поглазеть на его работу: «Ну что, сумели бы вы отличить одну от другой, если бы они обе были в рамах?»
— Неужели они были так хороши? — усомнилась Сирилла.
Она никак не могла поверить тому, что только что услышала, тем более что отец всегда презирал изготовителей подделок и продавцов, которые всевозможными хитроумными способами «состаривали» копии для продажи их коллекционерам.
— А что случилось с этим человеком, папа? — полюбопытствовала девушка.
Однако Франс молчал, погруженный в воспоминания.
— Извини, детка… Так тебя интересует, что случилось с тем художником? — вернувшись мыслями издалека, спросил он. — Ну, время от времени он находил покупателей на свою мазню — в основном людей, которые не могли себе позволить купить подлинники и были вынуждены довольствоваться копиями. А потом я потерял его след. Подозреваю, что он умер в нищете, как и многие его собратья…
— Прости, отец, но я не понимаю, почему ты вдруг решил рассказать мне об этом? — неуверенно проговорила Сирилла.
А потому, что незадолго до моего отъезда из Кельна этот человек научил меня тому, как изготовить копию, сохраняя стиль оригинала. Во-первых, надо должным образом подготовить холст, во-вторых, использовать особые краски, а главное — когда работа почти закончена, необходимо умелыми мазками придать ей такой вид, чтобы ни один покупатель не заподозрил, что она написана недавно, а не столетия назад!
Сирилла внимательно слушала и старалась не пропустить ни одного слова из его рассказа, а он между тем продолжал развивать свою мысль:
— Именно этим я намерен теперь и заняться. Поскольку мир искусства отверг меня, я буду продавать подделки, опуская деньги в карман без малейших угрызений совести!
— Но, папа, ведь это… это обман! Разве ты не знаешь, что подделка произведений искусства карается по закону?
— Только в том случае, если тебя схватят за руку, — хладнокровно возразил Франс Винтак.
Сирилла попыталась продолжить разговор, но он ушел, повторяя про себя, что непременно сделает такую копию, что ни один знаток не сумеет отличить ее от оригинала.
Через некоторое время Франс Винтак направился к некоему сэру Джорджу Бомону, который, как было известно Сирилле, слыл известным меценатом.
Поскольку в те времена в Англии еще не было публичных картинных галерей, подобных тем, что имелись на континенте, сэр Джордж разрешал художникам пользоваться его личной коллекцией для копирования известных картин, имевшихся в его собрании. Среди таких художников был и Франс Винтак.
Обычно, находясь в доме сэра Джорджа, он делал лишь беглые наброски с картин, привлекших его внимание, а уже дома заканчивал копии. Затем подделки шли торговцу картинами, а художник приступал к следующей работе.
Сириллу приводили в восторг творения отца.
— Это просто изумительно, папа! — восклицала девушка. — И все же то, что ты делаешь, дурно…
Но когда неделю спустя Франс передал ей деньги, которых хватило не только на то, чтобы уплатить по счетам, но и на лекарства для матери и еду для всей семьи, девушка почувствовала, что невольно радуется этому, хотя в глубине души и понимала, что сей промысел не совсем законен.
— Надо бы мне найти другого торговца, а это ох как непросто, — как-то признался дочери Франс Винтак.
— А что случилось с тем, кто всегда покупал у тебя картины? — поинтересовалась Сирилла.
— Я не хочу больше иметь с ним дело — он слишком хорошо меня знает, так как бывал в нашем доме и прекрасно помнит, что у нас нет ничего ценного.
— Тогда почему же он купил предыдущие картины?
Франс от души расхохотался.
— Он подумал, что я их украл, и поэтому не задавал никаких вопросов.
— О папа! Неужели тебе приятно, что кто-то считает тебя… вором?
— Да мне все равно! Пусть считает меня кем хочет, лишь бы исправно платил, — невозмутимо ответил Франс. — К несчастью, в последний раз удача от меня отвернулась. Мне пришлось довольствоваться значительно меньшей суммой, чем та, на которую я рассчитывал.
В голосе отца зазвучали сердитые нотки, и, чтобы его успокоить, Сирилла поспешила напомнить:
— Однако этих денег хватило, чтобы заплатить доктору и купить лекарства для мамы…
— А что, доктор был у нее сегодня? — перебил дочь Франс.
Сирилла кивнула.
— И что сказал?
— Что ей нужен отдых и нормальное питание. Еще он дал список новых лекарств, которые мы должны купить для мамы. Прежние что-то мало помогают…
Франс помрачнел и вышел из комнаты. Вскоре Сирилла услышала, как он поднимается по лестнице в спальню жены.
Лишь когда дверь за отцом закрылась, девушка дала волю своим чувствам.
— Мама ни в коем случае не должна догадаться, чем занимается отец. Она это не переживет… ее убьет одна только мысль, что он изготовляет подделки… попросту надувает тех, кто их покупает!.. Это ужасно, дурно, преступно… И все же я не представляю, как иначе нам выпутаться из того бедственного положения, в котором мы находимся.
Но и новые лекарства не принесли улучшения. Мать Сириллы таяла, как свеча. Оживлялась она лишь в те минуты, когда в комнату входил Франс Винтак.
Ее щеки озарялись слабым румянцем, и на какое-то мгновение на лице несчастной женщины проступали черты той юной девушки, которой она была когда-то.
Однако болезнь, увы, уже нельзя было победить. Все средства оказывались тщетными — бедная женщина слабела на глазах. И однажды утром Франс, проснувшись, обнаружил, что его любимая мертва.
Когда Сирилла узнала об этом, ей показалось, что свет померк. Мать была для нее всем — жизнью, счастьем, наконец, всем тем, что олицетворяло для девушки понятие «дом».
Лишившись горячо любимой матери, Сирилла почувствовала себя лодкой в бурном море, оставшейся без руля и ветрил, влекомой безжалостной волной неизвестно куда и не имеющей ни сил, ни умения пристать хоть к какому-нибудь берегу.
Горе Франса Винтака не знало границ.
День за днем просиживал он у себя в студии, уставясь бессмысленным взглядом на холст, натянутый на подрамнике, и время от времени дрожащей рукой пытался набросать на нем любимый образ, однако тут же сердито стирал рисунок, как будто эти жалкие линии были не в силах передать восхитительные черты его любимой.
— Он должен опять начать рисовать, — решительно объявила Ханна некоторое время спустя. — У нас нет ни гроша, и если вы не голодны, мисс Сирилла, то уж я точно хочу есть!
В глубине души Сирилла понимала, что служанка права.
Она осторожно и вместе с тем решительно намекнула отцу, что он должен вернуться к своему ремеслу, иначе они умрут от голода.
Вначале Франс категорически воспротивился совету дочери, заявив, что шел на обман только ради любимой, а теперь, когда ее не стало, он будет писать лишь собственные картины.
Однако за них удавалось выручить лишь несколько жалких шиллингов — сумму, которой едва хватало на покупку холста для следующей картины, а сами творения художника пылились в лавке очередного торговца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40