Машенька так сильно "переживала" первые три строки этого стихотворения ("Бедная девочка, ножка босая, голенькая"), что отец не решился прочитать последнюю строку - о жестокости мельника.
"И вот, - пишет он в своем дневнике, - вместо "мельницы" я бормочу нечто благополучное - что-то вроде:
Мельник туфельку нашел,
Положил ее на стол".
Эта жажда радостного исхода всех человеческих дел и поступков проявляется у ребенка с особенной силон именно во время слушания сказок.
Если ребенку читают ту сказку, где выступает добрый, неустрашимый, благородный герой, который сражается со злыми врагами, ребенок непременно отождествляет с этим героем себя.
Всей душой сопереживая с ним каждую ситуацию сказки, он чувствует себя борцом за правду и страстно жаждет, чтобы борьба, которую ведет благородный герой, завершилась победой над коварством и злобой. Здесь великое гуманизирующее значение сказки: всякую, даже временную неудачу героя ребенок всегда переживает как свою, и таким образом сказка приучает его принимать к сердцу чужие печали и радости.
VI. ДЕТИ О СМЕРТИ
Восьмилетний октябренок сказал:
- Аня, я десять раз смотрел "Чапаева", и все он утопает. Может быть, пойти с папой?
Ему хочется думать, что гибель Чапаева - киноошибка и что эту грустную киноошибку он может исправить, добившись, чтобы Чапаев остался в живых. В понимании ребенка счастье - это норма бытия, и оттого трагический конец фильма о любимом герое показался ему противоестественным.
Тем персонажам, которые милы ребенку, все на свете должно удаваться, и никоим образом нельзя допускать, чтобы они умирали, так как, повторяю, с ними он чаще всего отождествляет себя.
Замечательны в этом отношении поправки, которые в разное время внесли два трехлетних мальчугуна в рассказанную им "Красную Шапочку".
Один из них, Андрейка, тотчас же нарисовал иллюстрацию к сказке в виде какой-то бесформенной глыбы и объяснил окружающим:
- Это камень, за ним спряталась бабушка. Волк не нашел ее и не съел.
Второй мальчуган, Никита (по-домашнему - Китя), обеспечил себе такую же уверенность в полном благополучии мира, выбросив из сказки все то, что казалось ему грустным и пугающим. Правда, сказка вышла чересчур уж короткая, но зато вполне утешительная. Китя рассказал ее так:
- Жила-была девочка-шапочка и пошла и открыла дверь. Все. Я больше не знаю!
- А волк?
- А волка не надо. Я его боюсь.
"Волка не надо!" Спрашивается: может ли такой оптимист, не приемлющий ни малейших упоминаний о страхах и горестях жизни, ввести в свое сознание трагическую мысль о смерти - чьей бы то ни было, но говоря уже о собственной?
Если вы вздумаете рассказать ребенку всю правду о смерти, он, из вечного детского стремления к счастью, немедленно примет все меры, чтобы заменить эту правду соответственным мифом.
Вася Катанян, четырех лет, недоверчиво спросил свою мать:
- Мама, все люди умирают?
- Да.
- А мы?
- Мы тоже умрем.
- Это неправда. Скажи, что ты шутишь.
Он плакал так энергично и жалостно, что мать, испугавшись, стала уверять его, что она пошутила.
Он успокоился сразу:
- Конечно, пошутила. Я же знал. Сначала мы будем старенькие, а потом опять станем молоденькими.
Таким образом, он почти насильно вернул себе необходимый ему оптимизм.
А.Шаров в своей интересной статье "Языки окружающего мира" приводит следующий рассказ педагога о трехлетнем Коле:
- Когда мы первый раз выезжали на дачу и воспитательница повела малышовую группу на прогулку, Коля шел позади. Потом вдруг остановился и склонился к траве. Воспитательница подошла и поторопила: "Идем, идем!" Он показал на мертвую синичку и спросил.
- Почему она не летит?
- Птица дохлая, - сказала воспитательница и прикрикнула: - Да иди же ты!
Всю прогулку мальчик был молчалив, задумчив. Утром проснулся раньше всех. Босиком побежал к опушке леса. Синички там не оказалось. Он бегом вернулся и, дождавшись воспитательницы, задыхающимся, немыслимо счастливым голосом воскликнул:
- Тетя Маша! Все-таки она улетела!..
Мальчик так и не принял смерти. Так и утвердил вечность жизни*.
______________
* "Новый мир", 1964, № 4, стр. 143.
Вспоминается Егорушка из чеховской "Степи":
"Вообразил он мертвыми мамашу, о.Христофора, графиню Драницкую, Соломона. Но, как он ни старался вообразить себя самого в темной могиле, вдали от дома, брошенным, беспомощным и мертвым, это не удавалось ему: лично для себя он не допускал возможности умереть и чувствовал, что никогда не умрет..." (гл. VI).
Оптимизм нужен ребенку, как воздух. Казалось бы, мысли о смерти должны нанести этому оптимизму сильнейший удар. Но, как мы только что видели, ребенок чудесно забронирован от подобных скорбей. В его душевном арсенале есть достаточно средств для защиты необходимого ему оптимизма. Едва только, на исходе четвертого года, ребенок убеждается в неотвратимости смерти для всего существующего, он торопится тотчас же уверить себя, что сам он вовеки пребудет бессмертен.
В автобусе круглоглазый мальчишка лет четырех с половиною глядит на похоронную процессию и говорит с удовольствием:
- Все умрут, а я останусь.
Великолепно выражена эта детская жажда бессмертия в той же повести Веры Пановой "Сережа":
"- Мы, что ли, все умрем? [- спросил у взрослых шестилетний малыш.]
Они смутились так, будто он спросил что-то неприличное. А он смотрел и ждал ответа.
Коростелев ответил:
- Нет. Мы не умрем. Тетя Тося как себе хочет, а мы не умрем, и, в частности, ты, я тебе гарантирую.
- Никогда не умру? - спросил Сережа.
- Никогда! - твердо и торжественно пообещал Коростелев.
И Сереже сразу стало легко и прекрасна. От счастья он покраснел покраснел пунцово - и стал смеяться. Он вдруг ощутил нестерпимую жажду: ведь ему еще когда хотелось пить, а он забыл. И он выпил много воды, пил и стонал, наслаждаясь. Ни малейшего сомнения не было у него в том, что Коростелев сказал правду: как бы он жил, зная, что умрет? И мог ли не поверить тому, кто сказал: ты не умрешь!"
- Мама, - говорит четырехлетняя Анка, - все люди умрут. Так должен же будет кто-нибудь вазочку (урну) последнего человека на место поставить. Пусть это буду я, ладно?
Замечательны те многообразные и хитроумные способы, при помощи которых ребенок отгоняет от себя мысль о смерти.
Самообслуживание оптимизмом - могучий закон детской жизни.
Таточка Харитон услыхала от няни песню:
И никто не узнает,
Где могилка моя.
И стала петь ее так:
И никто не узнает,
Где могилка твоя.
Няня говорит:
- Ты неверно поешь. Нужно петь: "Где могилка моя".
- Я так и пою: "Где могилка твоя"*.
______________
* Возможно, Таточкин вариант этого двустишия был связан также и с тем обстоятельством, что маленькие дети еще не тверды в правильном применении слов "я" и "ты" (см. рассказ Л.Пантелеева "Буква "ты").
Бабушка умерла. Ее сейчас закопают. Но трехлетняя Нина не слишком-то предается печали:
- Ничего! Она из этой ямки переляжет в другую, полежит-полежит и выздоровеет!
Мертвые для маленьких бессмертны.
Л.М.Николаенко повела трехлетнюю Марину на кладбище и посадила на могиле ее бабушки клен. Вернувшись, девочка сказала с удовольствием:
- Наконец-то я увидела бабушку Лиду!
- Что ты, Мароша! Ты видела только ее могилку.
- Нет, я видела, как она сама выглядывала в ту ямку, в которую вы сажали деревце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83