Скажут: а политика? интересы государства? Но большие писатели и художники должны заниматься политикой лишь настолько, поскольку нужно обороняться от нее. Обвинителей, прокуроров, жандармов и без 274 них много и во всяком случае роль Павла им больше к лицу, чем Савла".
***
И. И. Горбунову-Посадову, 9 ноября 1898 г., Ялта.
...
"В своей жизни я ни одного человека не уважал так глубоко, можно даже сказать, беззаветно, как Льва Николаевича".
***
А. М. Пешкову (М. Горькому), 3 января 1899 г., Ялта.
..."нет сдержанности, нет грации. Когда на какое-нибудь определенное действие человек затрачивает наименьшее количество движений, то это грация. В Ваших же затратах чувствуется излишество".
..."частое уподобление человеку (антропоморфизм), когда море дышит, небо глядит, степь нежится, природа шепчет, говорит, грустит и т. п. такие уподобления делают описания несколько однотонными, иногда слащавыми, иногда неясными; красочность и выразительность в описании природы достигаются только простотой, такими простыми фразами, как "зашло солнце", "стало темно", "пошел дождь" и т. д."
..."Рассказ Чирикова наивен и фальшив, рассказ Вересаева - это грубая подделка под что-то... грубая и тоже наивная. На таких рассказах далеко не уедешь. В Вашем "Кириллке" все портит фигура земского 275 начальника... Не изображайте никогда земских начальников. Нет ничего легче, как изображать несимпатичное начальство, читатель любит это, но это самый неприятный, самый бездарный читатель. К фигурам новейшей формации, как земский начальник, я питаю такое же отвращение, как к "флирту" - и потому, быть может, я не прав. Но я живу в деревне, я знаком со всеми земскими начальниками своего и соседних уездов, знаком давно и нахожу, что их фигуры и их деятельность совсем нетипичны, вовсе неинтересны, - в этом, мне кажется, я прав".
***
"Я мирюсь в описании с "коллежским асессором" и с "капитаном второго ранга", но "флирт" и "чемпион" возбуждают (когда они в описании) во мне отвращение".
***
"Вересаев талантлив, но груб - и, кажется, умышленно. Груб зря, без надобности. Но, конечно, он гораздо талантливее и интереснее Чирикова".
***
В. Ф. Коммиссаржевской, 19 января 1899 г., Ялта.
..."Вы задали мне неразрешимую задачу. Во-первых, я во всю жизнь мою никогда не писал рецензий, для меня это китайская грамота, во-вторых, я не пишу 276 в "Новом времени". Кстати сказать, в "Новом времени" я не работаю уже давно, с 1891 года".
***
М. П. Чеховой, 20 января 1899 г., Ялта.
"Иван, вероятно, уже говорил тебе о моих переговорах с Марксом.
...Во 1-х, произведения мои будут издаваться образцово. Во-вторых, я не буду знаться с типографией, и с книжными магазинами, меня не будут обкрадывать и не будут делать мне одолжений".
***
И. А. Леонтьеву (Щеглову), 20 января 1899 г., Ялта.
..."Я далек от того, чтобы восторгаться современностью, но ведь надо быть объективным, насколько возможно справедливым. Если теперь нехорошо, если настоящее несимпатично, то прошлое было просто гадко".
***
Суворину, 6 февраля 1899 г., Ялта.
"Часто видаюсь с академиком Кондаковым, говорим об учреждении отделения изящной словесности. Он радуется, я же это отделение почитаю совершенно лишним. Оттого, что Случевский, Григорович, Голенищев-Кутузов и Потехин станут академиками, произведения русских писателей и вообще литературная деятельность в России не станут интереснее. Примешается только неприятный и всегда подозрительный элемент - жалованье. Впрочем, поживем увидим".
***
Л. А. Авиловой, 18 февраля 1899 г., Ялта.
..."Беллетрист Иван Щеглов называет меня Потемкиным и тоже восхваляет меня за уменье жить. Если я Потемкин, то зачем же я в Ялте, зачем здесь так ужасно скучно. Идет снег, метель, в окна дует, от печки идет жар, писать не хочется вовсе, и я ничего не пишу.
Вы очень добры. Я говорил уж это тысячу раз и теперь опять повторяю"
***
Орлову И. И., 22 февраля 1899 г., Ялта. ..."Ялта зимой - это марка, которую не всякий выдержит: скука, сплетни, интриги и самая бесстыдная клевета".
"На Ваше сетование относительно гувернера и всяких неудач я отвечу тоже текстом: не надейся на князи и сыны человеческие... Не гувернер, а вся интеллигенция виновата, вся, сударь мой.
Пока это еще студенты и курсистки - это честный, хороший народ, это надежда наша, это будущее России, но стоит только студентам и курсисткам выйти самостоятельно на дорогу, стать взрослыми, как и надежда наша и будущее России обращается в дым, и остаются на фильтре одни доктора, дачевладельцы, несытые чиновники, ворующие инженеры. Вспомните, что Катков, Победоносцев, Вышнеградский - это питомцы университетов, это наши профессора, отнюдь не бурбоны, а профессора, светила...
Я не поверю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю, даже когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснители выходят из ее недр. Я верую в отдельных людей, я вижу 278 спасение в отдельных личностях, разбросанных по всей России там и сям интеллигенты они или мужики, - в них сила, хотя их мало. Несть праведен пророк в отечестве своем; и отдельные личности, о которых я говорю, играют незаметную роль в обществе, они не доминируют, но работа их видна; что бы там ни было, наука все подвигается вперед и вперед, общественное самосознание нарастает, нравственные вопросы начинают приобретать беспокойный характер и т. д. и т. д. - и все это делается помимо прокуроров, инженеров, гувернеров, помимо интеллигенции en masse и несмотря ни на что".
***
Л. А. Авиловой, 9 марта 1899 г., Ялта.
..."Горький мне нравится, но в последнее время он стал писать чепуху, чепуху возмутительную, так что я скоро брошу его читать. ...Короленко чудесный писатель. Его любят - и недаром. Кроме всего прочего в нем есть трезвость и чистота.
Вы спрашиваете, жалко ли мне Суворина. Конечно, жалко. Его ошибки достаются ему недешево. Но тех, кто окружает его, мне совсем не жалко".
***
Ей же, 23 марта 1899 г., Ялта.
"С Сергеенко я учился в гимназии, и, мне кажется, я знаю его хорошо. Это по натуре веселый, смешливый человек, юморист, комик: таким он был до 30-35 лет, печатал в "Стрекозе" стихи (Эмиль Пуп), неистово шутил и в жизни и в письмах, но как-то вдруг вообразил себя большим писателем - и все пропало. Писателем он не стал и не станет, но среди писателей уже занял определенное положение: он гробокопатель".
..."Деньги мои, как дикие птенцы, улетают от меня, и через года два придется поступить в философы".
279 "Я Толстого знаю, кажется, хорошо знаю, и понимаю каждое движение его бровей, но все же я люблю его".
"В Ялте Горький. По внешности это босяк, но внутри это довольно изящный человек - и я очень рад. Хочу знакомить его с женщинами, находя это полезным для него, но он топорщится".
***
М. О. Меньшикову, 4 июня 1899 г., Мелихово. "В пушкинских праздниках я не участвовал. Во-первых нет фрака и, во-вторых, я очень боюсь речей. Как только кто за юбилейным обедом начнет говорить речь, я становлюсь несчастным, и меня тянет под стол. В этих речах, особенно московских, много сознательной лжи. ...И говорили, конечно, не литераторы, а одни только промышленники (литературные прасолы). Из всех, кого я в то время встречал в Москве, симпатичным показался только один Гольцев".
***
А. М. Пешкову (М. Горькому), 22 июня 1899 г., Москва.
"Зачем Вы все хандрите, драгоценный Алексей Максимович? Зачем Вы браните неистово своего "Фому Гордеева"?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
***
И. И. Горбунову-Посадову, 9 ноября 1898 г., Ялта.
...
"В своей жизни я ни одного человека не уважал так глубоко, можно даже сказать, беззаветно, как Льва Николаевича".
***
А. М. Пешкову (М. Горькому), 3 января 1899 г., Ялта.
..."нет сдержанности, нет грации. Когда на какое-нибудь определенное действие человек затрачивает наименьшее количество движений, то это грация. В Ваших же затратах чувствуется излишество".
..."частое уподобление человеку (антропоморфизм), когда море дышит, небо глядит, степь нежится, природа шепчет, говорит, грустит и т. п. такие уподобления делают описания несколько однотонными, иногда слащавыми, иногда неясными; красочность и выразительность в описании природы достигаются только простотой, такими простыми фразами, как "зашло солнце", "стало темно", "пошел дождь" и т. д."
..."Рассказ Чирикова наивен и фальшив, рассказ Вересаева - это грубая подделка под что-то... грубая и тоже наивная. На таких рассказах далеко не уедешь. В Вашем "Кириллке" все портит фигура земского 275 начальника... Не изображайте никогда земских начальников. Нет ничего легче, как изображать несимпатичное начальство, читатель любит это, но это самый неприятный, самый бездарный читатель. К фигурам новейшей формации, как земский начальник, я питаю такое же отвращение, как к "флирту" - и потому, быть может, я не прав. Но я живу в деревне, я знаком со всеми земскими начальниками своего и соседних уездов, знаком давно и нахожу, что их фигуры и их деятельность совсем нетипичны, вовсе неинтересны, - в этом, мне кажется, я прав".
***
"Я мирюсь в описании с "коллежским асессором" и с "капитаном второго ранга", но "флирт" и "чемпион" возбуждают (когда они в описании) во мне отвращение".
***
"Вересаев талантлив, но груб - и, кажется, умышленно. Груб зря, без надобности. Но, конечно, он гораздо талантливее и интереснее Чирикова".
***
В. Ф. Коммиссаржевской, 19 января 1899 г., Ялта.
..."Вы задали мне неразрешимую задачу. Во-первых, я во всю жизнь мою никогда не писал рецензий, для меня это китайская грамота, во-вторых, я не пишу 276 в "Новом времени". Кстати сказать, в "Новом времени" я не работаю уже давно, с 1891 года".
***
М. П. Чеховой, 20 января 1899 г., Ялта.
"Иван, вероятно, уже говорил тебе о моих переговорах с Марксом.
...Во 1-х, произведения мои будут издаваться образцово. Во-вторых, я не буду знаться с типографией, и с книжными магазинами, меня не будут обкрадывать и не будут делать мне одолжений".
***
И. А. Леонтьеву (Щеглову), 20 января 1899 г., Ялта.
..."Я далек от того, чтобы восторгаться современностью, но ведь надо быть объективным, насколько возможно справедливым. Если теперь нехорошо, если настоящее несимпатично, то прошлое было просто гадко".
***
Суворину, 6 февраля 1899 г., Ялта.
"Часто видаюсь с академиком Кондаковым, говорим об учреждении отделения изящной словесности. Он радуется, я же это отделение почитаю совершенно лишним. Оттого, что Случевский, Григорович, Голенищев-Кутузов и Потехин станут академиками, произведения русских писателей и вообще литературная деятельность в России не станут интереснее. Примешается только неприятный и всегда подозрительный элемент - жалованье. Впрочем, поживем увидим".
***
Л. А. Авиловой, 18 февраля 1899 г., Ялта.
..."Беллетрист Иван Щеглов называет меня Потемкиным и тоже восхваляет меня за уменье жить. Если я Потемкин, то зачем же я в Ялте, зачем здесь так ужасно скучно. Идет снег, метель, в окна дует, от печки идет жар, писать не хочется вовсе, и я ничего не пишу.
Вы очень добры. Я говорил уж это тысячу раз и теперь опять повторяю"
***
Орлову И. И., 22 февраля 1899 г., Ялта. ..."Ялта зимой - это марка, которую не всякий выдержит: скука, сплетни, интриги и самая бесстыдная клевета".
"На Ваше сетование относительно гувернера и всяких неудач я отвечу тоже текстом: не надейся на князи и сыны человеческие... Не гувернер, а вся интеллигенция виновата, вся, сударь мой.
Пока это еще студенты и курсистки - это честный, хороший народ, это надежда наша, это будущее России, но стоит только студентам и курсисткам выйти самостоятельно на дорогу, стать взрослыми, как и надежда наша и будущее России обращается в дым, и остаются на фильтре одни доктора, дачевладельцы, несытые чиновники, ворующие инженеры. Вспомните, что Катков, Победоносцев, Вышнеградский - это питомцы университетов, это наши профессора, отнюдь не бурбоны, а профессора, светила...
Я не поверю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю, даже когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснители выходят из ее недр. Я верую в отдельных людей, я вижу 278 спасение в отдельных личностях, разбросанных по всей России там и сям интеллигенты они или мужики, - в них сила, хотя их мало. Несть праведен пророк в отечестве своем; и отдельные личности, о которых я говорю, играют незаметную роль в обществе, они не доминируют, но работа их видна; что бы там ни было, наука все подвигается вперед и вперед, общественное самосознание нарастает, нравственные вопросы начинают приобретать беспокойный характер и т. д. и т. д. - и все это делается помимо прокуроров, инженеров, гувернеров, помимо интеллигенции en masse и несмотря ни на что".
***
Л. А. Авиловой, 9 марта 1899 г., Ялта.
..."Горький мне нравится, но в последнее время он стал писать чепуху, чепуху возмутительную, так что я скоро брошу его читать. ...Короленко чудесный писатель. Его любят - и недаром. Кроме всего прочего в нем есть трезвость и чистота.
Вы спрашиваете, жалко ли мне Суворина. Конечно, жалко. Его ошибки достаются ему недешево. Но тех, кто окружает его, мне совсем не жалко".
***
Ей же, 23 марта 1899 г., Ялта.
"С Сергеенко я учился в гимназии, и, мне кажется, я знаю его хорошо. Это по натуре веселый, смешливый человек, юморист, комик: таким он был до 30-35 лет, печатал в "Стрекозе" стихи (Эмиль Пуп), неистово шутил и в жизни и в письмах, но как-то вдруг вообразил себя большим писателем - и все пропало. Писателем он не стал и не станет, но среди писателей уже занял определенное положение: он гробокопатель".
..."Деньги мои, как дикие птенцы, улетают от меня, и через года два придется поступить в философы".
279 "Я Толстого знаю, кажется, хорошо знаю, и понимаю каждое движение его бровей, но все же я люблю его".
"В Ялте Горький. По внешности это босяк, но внутри это довольно изящный человек - и я очень рад. Хочу знакомить его с женщинами, находя это полезным для него, но он топорщится".
***
М. О. Меньшикову, 4 июня 1899 г., Мелихово. "В пушкинских праздниках я не участвовал. Во-первых нет фрака и, во-вторых, я очень боюсь речей. Как только кто за юбилейным обедом начнет говорить речь, я становлюсь несчастным, и меня тянет под стол. В этих речах, особенно московских, много сознательной лжи. ...И говорили, конечно, не литераторы, а одни только промышленники (литературные прасолы). Из всех, кого я в то время встречал в Москве, симпатичным показался только один Гольцев".
***
А. М. Пешкову (М. Горькому), 22 июня 1899 г., Москва.
"Зачем Вы все хандрите, драгоценный Алексей Максимович? Зачем Вы браните неистово своего "Фому Гордеева"?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67