Да и как его оставишь? Он тотчас побежит следом".
Однажды Саша увидела мальчика лет двенадцати, который вышел из калитки евлампиевского дома. Накрапывал дождь, но мальчика это не тревожило. Он был ухоженный, румяный и крепкий, в добротном пальто, в блестящих новых калошах.
Да, - подумала Саша, - ты кормленый мальчик. И, наверно, ты не знаешь, что такое щи из кислых помидоров. Но ты румяный и веселый. Может, ты и добрый?
Она шла с базара и несла в кошелке полстакана меду. И поэтому думала обо всех хорошо.
- Послушай, - сказала она мальчику, - хочешь щенка?
Он остановился и взглянул на нее внимательно. Он стоял, глубоко засунув руки в карманы серого толстого пальто, и смотрел Саше прямо в глаза черными пристальными глазами.
- Порода? - спросил он коротко.
- Порода? Я думаю, доберман-пинчер. - Саша кривила душой. Она этого не думала.
- Цена? - спросил сын доктора Евлампиева.
- Ну, какая цена? - удивилась Саша. - Возьми так. И поняла, что совершила промах, - мальчик тотчас потерял интерес к разговору. Ничего не ответив, он пошел дальше.
- Видишь ли, - сказала Саша, идя рядом и решив действовать напрямик, скажу тебе правду: нам просто нечем его кормить. А то бы я нипочем его не отдала.
Он опять остановился, и снова из-под бровей блеснул его пристальный взгляд. Пожевал губами, потом вытянул их в трубочку, потом сказал:
- Ладно. Постучите в дверь и скажите, чтоб позвали Жору. Жора - это я. Постойте, - крикнул он Саше вдогонку, - а он что-нибудь умеет делать?
- Он подает лапу.
- И все?
- Все.
- Ладно, приносите.
На другой день она подошла к белому дому и постучала. Дружок сидел у нес па руках и оглядывался по сторонам. Говорят, собаки чуют, когда им грозит опасность. Дружок ничего не чуял, он был спокоен, а, если и чуял, может, просто не жалел о разлуке.
- Вы думаете, он действительно пинчер? - спросил Жора, глядя на Дружка, который стоял на крыльце у Сашиных ног и весело помахивал хвостом.
- Не знаю, - сквозь зубы ответила Саша. - Не хочешь - не бери.
- Беру! - сказал Жора и, подхватив Дружка, захлопнул за собой дверь.
Саша шла домой, не позволяя себе думать. Она знала, что поступила правильно, и не желала больше терзаться.
- Перестань плакать, - говорила она Ане, - ему у нас было плохо, а там будет хорошо.
- Не правда, - рыдала Аня, - ему было хорошо у нас. Я знаю. Мы его любили... А тот мальчишка... Он не будет... не будет... любить...
Ну что я маюсь, - думала Саша, лежа ночью в постели, - ведь там ему будет хорошо. Он будет сыт.
Рядом лежала уснувшая в слезах Аня. Она судорожно всхлипывала во сне.
В шестом часу Саша встала и вышла с ведрами к колонке. Неподалеку от забора сидел Дружок. При виде Саши он поднялся, завилял хвостом и как ни в чем не бывало пошел ей навстречу.
- О, чтоб тебя! - сказала она, беря его на руки. - О, чтоб тебя!
Он лизал ей щеки, губы, глаза своим горячим языком и тыкался в шею холодным носом.
- Я не намерен! - кричал доктор Юсупов, выходя из кабинета главного врача. - Я не намерен больше оставаться здесь. Я хирург, наконец! Мое место там!
"Мое место там, - повторяла про себя и Саша. - Я не Юсупов, меня легко заменить, меня отпустят. Аня... Как же мне быть? Аня... Но ведь все равно она целыми днями одна. Я вижу ее рано утром спящую. И вечером. Целый день одна! Голодная, холодная. Ей в детском доме будет гораздо лучше, чем со мной. Сытней, теплей. Но как же отдать ее чужим? Дружка - и того не было сил отдать. Но ведь не Жоре Евлампиеву я Аню отдам? Я отдам ее в детский дом, к детям".
В одном детском доме, на Паркентской, заведующая сказала ей отрывисто:
- Не выдумывайте. Слышать не хочу!
"Почему?" - хотела спросить Саша, встретилась с ней глазами и не спросила. Глаза у женщины были злые, горячие, губы бледные.
- Выбрось это из головы, слышишь? - сказала она, вдруг переходя на "ты". - У меня вот тоже... такая... Сразу после десятого класса. В первом же бою убили, понимаешь? В первом же бою...
А в другом... в другом доме ее спокойно слушала высокая исхудалая старуха. Коричневое платье ее было ушито крупными стежками и все равно болталось, как на вешалке. Прежде она, должно быть, была толстая, большая, об этом говорили крупные руки и крупные морщины на руках. Сейчас она высохла, щеки у нее втянулись, и сухая кожа на руках просвечивала.
- Ну что ж... Если все оформите... Если РОНО не будет возражать... Если принесете справку из военкомата...
Они сидели в кабинете заведующей - маленькой, чистой и чинной комнатке. За соседним облупленным столиком что-то быстро писала девочка-подросток... Услышав про военкомат, она подняла глаза и посмотрела на Сашу.
- Постойте! - услышала Саша, выйдя в коридор. - Это вы очень правильно решили... на фронт! - сказала
Девочка, догнав ее. - Это очень хорошо! А за дочку не беспокойтесь, она будет моя. У всех больших воспитанников есть свой маленький. Я возьму вашу дочку. Я буду так заботиться, ну, вы даже не представляете. Приведите ее к нам, вы сами увидите... Я буду писать вам на фронт через день! Нет, каждый день, вот увидите! Вы откуда - из Москвы? А я из Ленинграда. Я жила на Загородном проспекте. Вы приведете свою дочку? Меня зовут Кира, у нас в доме только одна Кира, Галь у нас четыре, Оль - шесть, а Кира одна.
Спасибо! Сказала Саша. - Большое тебе спасибо! И на другой день пришла с Аней.
Кира бережно взяла Аню за руку и осторожно, даже как-то торжественно ступая, повела к детям. Аня обернулась, Саша помахала ей, и дверь за девочками закрылась.
Вечером, придя за Аней, Саша сразу попала в какую-то веселую суету: ребята играли в жмурки, Аня бегала вместе со всеми и громко кричала:
- А ну поймай, поймай!
Ей весело, - подумала Саша. - Ну, слава Богу! И вдруг Аня ее увидела. Она не сказала: "Мама!" Она не кинулась к ней. Она крикнула:
- Где мое пальто?! Где мое пальто? - лихорадочно повторяла она. - Мама, скорее! - Дрожащими рукам ни на кого не глядя, она застегивала пуговицы своего короткого пальтишка.
- Анюта, да что с тобой, скажи ребятам "до свиданья"!
- До свиданья! - сказала Анюта, не поднимая глаз. Дети молча столпились вокруг. Кира наклонилась к Ане
И поцеловала ее.
- Ты придешь к нам еще? - спросила она. Аня потянула мать к дверям.
- Тебе не понравилось у детей? - спросила Саша на улице.
- Понравилось. Нам давали суп рисовый, кашу рисовую и кисель. Сладкий.
- А Кира тебе понравилась?
- Понравилась. Она пела мне песни, и читала книжки, и дала мне ягоду вот! - Аня разжала кулак: на ладони лежал сморщенный липкий урюк.
- Весело тебе было?
- С тобой веселее. - Аня крепко сжала Сашину руку.
- Хочешь, завтра опять придем сюда?
- Я хочу с тобой.
- Но ведь с детьми веселее, правда?
- Мне с тобой веселее.
- Но ведь меня целый день нету дома!
- А вечером ты приходишь.
- А кисель? - тихо спросила Саша. Аня ничего не ответила.
...Ночью Аня проснулась с плачем.
- Что с тобой? Ты испугалась? - спрашивала Саша, утирая мокрые Анины щеки. - Ну расскажи, что тебе снилось?
- Мне снилось... что ты меня отдала... Я не хочу... Я не хочу киселя.
Никуда я ее не отдам, - с отчаянием подумала Саша, - не смогу... Эх, я...
Скоро Саша променяла или продала на рынке все, что можно было. У них осталось одно полотенце, две простыни и две наволочки и то платье, которое было на Саше. По ночам Саша записывала в тетрадь, которую привезла из дому:
"Ночью Аня проснулась и спросила:
- Мама, а правда, я в Москве брала сахара, сколько хотела?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Однажды Саша увидела мальчика лет двенадцати, который вышел из калитки евлампиевского дома. Накрапывал дождь, но мальчика это не тревожило. Он был ухоженный, румяный и крепкий, в добротном пальто, в блестящих новых калошах.
Да, - подумала Саша, - ты кормленый мальчик. И, наверно, ты не знаешь, что такое щи из кислых помидоров. Но ты румяный и веселый. Может, ты и добрый?
Она шла с базара и несла в кошелке полстакана меду. И поэтому думала обо всех хорошо.
- Послушай, - сказала она мальчику, - хочешь щенка?
Он остановился и взглянул на нее внимательно. Он стоял, глубоко засунув руки в карманы серого толстого пальто, и смотрел Саше прямо в глаза черными пристальными глазами.
- Порода? - спросил он коротко.
- Порода? Я думаю, доберман-пинчер. - Саша кривила душой. Она этого не думала.
- Цена? - спросил сын доктора Евлампиева.
- Ну, какая цена? - удивилась Саша. - Возьми так. И поняла, что совершила промах, - мальчик тотчас потерял интерес к разговору. Ничего не ответив, он пошел дальше.
- Видишь ли, - сказала Саша, идя рядом и решив действовать напрямик, скажу тебе правду: нам просто нечем его кормить. А то бы я нипочем его не отдала.
Он опять остановился, и снова из-под бровей блеснул его пристальный взгляд. Пожевал губами, потом вытянул их в трубочку, потом сказал:
- Ладно. Постучите в дверь и скажите, чтоб позвали Жору. Жора - это я. Постойте, - крикнул он Саше вдогонку, - а он что-нибудь умеет делать?
- Он подает лапу.
- И все?
- Все.
- Ладно, приносите.
На другой день она подошла к белому дому и постучала. Дружок сидел у нес па руках и оглядывался по сторонам. Говорят, собаки чуют, когда им грозит опасность. Дружок ничего не чуял, он был спокоен, а, если и чуял, может, просто не жалел о разлуке.
- Вы думаете, он действительно пинчер? - спросил Жора, глядя на Дружка, который стоял на крыльце у Сашиных ног и весело помахивал хвостом.
- Не знаю, - сквозь зубы ответила Саша. - Не хочешь - не бери.
- Беру! - сказал Жора и, подхватив Дружка, захлопнул за собой дверь.
Саша шла домой, не позволяя себе думать. Она знала, что поступила правильно, и не желала больше терзаться.
- Перестань плакать, - говорила она Ане, - ему у нас было плохо, а там будет хорошо.
- Не правда, - рыдала Аня, - ему было хорошо у нас. Я знаю. Мы его любили... А тот мальчишка... Он не будет... не будет... любить...
Ну что я маюсь, - думала Саша, лежа ночью в постели, - ведь там ему будет хорошо. Он будет сыт.
Рядом лежала уснувшая в слезах Аня. Она судорожно всхлипывала во сне.
В шестом часу Саша встала и вышла с ведрами к колонке. Неподалеку от забора сидел Дружок. При виде Саши он поднялся, завилял хвостом и как ни в чем не бывало пошел ей навстречу.
- О, чтоб тебя! - сказала она, беря его на руки. - О, чтоб тебя!
Он лизал ей щеки, губы, глаза своим горячим языком и тыкался в шею холодным носом.
- Я не намерен! - кричал доктор Юсупов, выходя из кабинета главного врача. - Я не намерен больше оставаться здесь. Я хирург, наконец! Мое место там!
"Мое место там, - повторяла про себя и Саша. - Я не Юсупов, меня легко заменить, меня отпустят. Аня... Как же мне быть? Аня... Но ведь все равно она целыми днями одна. Я вижу ее рано утром спящую. И вечером. Целый день одна! Голодная, холодная. Ей в детском доме будет гораздо лучше, чем со мной. Сытней, теплей. Но как же отдать ее чужим? Дружка - и того не было сил отдать. Но ведь не Жоре Евлампиеву я Аню отдам? Я отдам ее в детский дом, к детям".
В одном детском доме, на Паркентской, заведующая сказала ей отрывисто:
- Не выдумывайте. Слышать не хочу!
"Почему?" - хотела спросить Саша, встретилась с ней глазами и не спросила. Глаза у женщины были злые, горячие, губы бледные.
- Выбрось это из головы, слышишь? - сказала она, вдруг переходя на "ты". - У меня вот тоже... такая... Сразу после десятого класса. В первом же бою убили, понимаешь? В первом же бою...
А в другом... в другом доме ее спокойно слушала высокая исхудалая старуха. Коричневое платье ее было ушито крупными стежками и все равно болталось, как на вешалке. Прежде она, должно быть, была толстая, большая, об этом говорили крупные руки и крупные морщины на руках. Сейчас она высохла, щеки у нее втянулись, и сухая кожа на руках просвечивала.
- Ну что ж... Если все оформите... Если РОНО не будет возражать... Если принесете справку из военкомата...
Они сидели в кабинете заведующей - маленькой, чистой и чинной комнатке. За соседним облупленным столиком что-то быстро писала девочка-подросток... Услышав про военкомат, она подняла глаза и посмотрела на Сашу.
- Постойте! - услышала Саша, выйдя в коридор. - Это вы очень правильно решили... на фронт! - сказала
Девочка, догнав ее. - Это очень хорошо! А за дочку не беспокойтесь, она будет моя. У всех больших воспитанников есть свой маленький. Я возьму вашу дочку. Я буду так заботиться, ну, вы даже не представляете. Приведите ее к нам, вы сами увидите... Я буду писать вам на фронт через день! Нет, каждый день, вот увидите! Вы откуда - из Москвы? А я из Ленинграда. Я жила на Загородном проспекте. Вы приведете свою дочку? Меня зовут Кира, у нас в доме только одна Кира, Галь у нас четыре, Оль - шесть, а Кира одна.
Спасибо! Сказала Саша. - Большое тебе спасибо! И на другой день пришла с Аней.
Кира бережно взяла Аню за руку и осторожно, даже как-то торжественно ступая, повела к детям. Аня обернулась, Саша помахала ей, и дверь за девочками закрылась.
Вечером, придя за Аней, Саша сразу попала в какую-то веселую суету: ребята играли в жмурки, Аня бегала вместе со всеми и громко кричала:
- А ну поймай, поймай!
Ей весело, - подумала Саша. - Ну, слава Богу! И вдруг Аня ее увидела. Она не сказала: "Мама!" Она не кинулась к ней. Она крикнула:
- Где мое пальто?! Где мое пальто? - лихорадочно повторяла она. - Мама, скорее! - Дрожащими рукам ни на кого не глядя, она застегивала пуговицы своего короткого пальтишка.
- Анюта, да что с тобой, скажи ребятам "до свиданья"!
- До свиданья! - сказала Анюта, не поднимая глаз. Дети молча столпились вокруг. Кира наклонилась к Ане
И поцеловала ее.
- Ты придешь к нам еще? - спросила она. Аня потянула мать к дверям.
- Тебе не понравилось у детей? - спросила Саша на улице.
- Понравилось. Нам давали суп рисовый, кашу рисовую и кисель. Сладкий.
- А Кира тебе понравилась?
- Понравилась. Она пела мне песни, и читала книжки, и дала мне ягоду вот! - Аня разжала кулак: на ладони лежал сморщенный липкий урюк.
- Весело тебе было?
- С тобой веселее. - Аня крепко сжала Сашину руку.
- Хочешь, завтра опять придем сюда?
- Я хочу с тобой.
- Но ведь с детьми веселее, правда?
- Мне с тобой веселее.
- Но ведь меня целый день нету дома!
- А вечером ты приходишь.
- А кисель? - тихо спросила Саша. Аня ничего не ответила.
...Ночью Аня проснулась с плачем.
- Что с тобой? Ты испугалась? - спрашивала Саша, утирая мокрые Анины щеки. - Ну расскажи, что тебе снилось?
- Мне снилось... что ты меня отдала... Я не хочу... Я не хочу киселя.
Никуда я ее не отдам, - с отчаянием подумала Саша, - не смогу... Эх, я...
Скоро Саша променяла или продала на рынке все, что можно было. У них осталось одно полотенце, две простыни и две наволочки и то платье, которое было на Саше. По ночам Саша записывала в тетрадь, которую привезла из дому:
"Ночью Аня проснулась и спросила:
- Мама, а правда, я в Москве брала сахара, сколько хотела?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50