Эль-Темин продолжал:
— Я и не подумал отговаривать моего друга сдержать клятву, а ответил ему просто: «Мы вместе исполним то дело, которому вы хотите посвятить вашу жизнь; но если вы желаете, чтобы экспедиция удалась, вы должны предоставить мне руководить ею».
Всякий чужестранец, не исповедывающий ислама, узнанный в Тимбукту, непременно будет убит. Даже всякий магометанин, не тамошний, приезжающий как путешественник, а не как купец, будет принят за шпиона, отправленного из Марокко, чтобы способствовать завоеванию, и подвергнется той же участи. Следовательно, мы должны отправиться туда не только как магометане, но и с товаром как купцы.
Теперь можем ли мы присоединиться к одному из караванов, отправляющихся из Марокко к берегам Нигера? Это решительно невозможно; какую цену ни заплатили бы за молчание, всегда найдется кто-нибудь, кто предаст нас из религиозного фанатизма. В самом деле, какой магометанин, зная, что мы неверные, может молчать, когда увидит, что мы входим в тимбуктуские мечети и совершаем молитвы по закону пророка? Поэтому ради нашей безопасности мы должны выдавать себя за ревностных мусульман.
Следовательно, мы вынуждены составить наш караван сами, и не иметь в нем ни одного изменника, ни одного сомнительного человека. Ну, этот караван у меня под рукой. Мои двенадцать негров, которым я приказал перейти в исламизм, завтра они сделаются буддистами, если я им прикажу, говорят теперь довольно бегло по-арабски; это будут вожаки верблюдов, словом слуги; купцов будут представлять Барте, вы, я, два мавра — повар и метрдотель, которых я изучаю уже два года, впрочем обещание громадной суммы в случае успеха, сделает из них людей, на которых мы будем в состоянии положиться вполне; я нанял двух мавров, оттого что они были уже в Тимбукту с караванами пустыни; они еще не подозревают наших планов. Хоаквин мажордом, который говорит на всех мароккских языках, и, что еще важнее, на разных наречиях Сахары, будет служить нам переводчиком в дороге. Добрый мусульманин обязан не знать другого языка, кроме арабского. Когда придет время, я отправлю двух мавров, Хоаквина и негров в провинцию Сус, на границах Марокко; они купят верблюдов и устроят караван. Когда все будет готово, в одну прекрасную ночь мы тайно уедем из Танжера и присоединимся к нашим людям в костюмах кочующих купцов пустыни… С той минуты ни одно слово, ни одно движение не должны обнаружить наше звание. Как только мы перейдем мароккскую границу и вступим в Сахару, малейшее неблагоразумие среди племен, не знающих других законов, кроме силы и хитрости, повлечет за собой смерть… Но я не должен скрывать от вас, что опасности в дороге ничего не значат в сравнении с теми, которые ожидают нас в Тимбукту, особенно ввиду цели, которой мы желаем достигнуть.
Если мы достигнем нашей цели, мы отправимся назад по берегу Нигера до тех пор, пока не встретим «Ивонну», которая войдет вверх по реке так далеко, как позволит глубина воды.
— Ваш план удивительно составлен, но…
— Не прерывайте меня, доктор. Когда я кончу, вы можете делать какие хотите возражения, но многие, может быть, получат ответ прежде, чем вы сделаете их. Барте и я живем уже два года в Танжере, приготовляя все для этой экспедиции; мы употребляем наше свободное время на изучение арабского языка, а я еще с помощью моего друга пополняю мои недостаточные познания в географии. Барте хотел начать предприятие в этом году, но я потребовал от него четыре года, чтобы сформировать на «Ивонне» испытанный экипаж и придать маленькому отряду, который должен составлять караван, ту тесную связь, которая возникает от продолжительной жизни вместе; притом мы сами обязаны чисто говорить по-арабски и вполне изучить нравы страны, так что это замедление необходимо…
Месяц тому назад, когда мы разговаривали как сегодня на этой террасе, нам пришло в голову присоединить врача к нашей экспедиции; мы извлечем из этого тройную пользу: у нас будет лишний собеседник, а это большой отдых для ума в продолжительных путешествиях, где часто слишком скучно вдвоем в часы грусти; потом он будет лечить нас и наших людей, наблюдать за состоянием нашего каравана, и, наконец, — так как всякий врач есть и естествоиспытатель, — мы воспользуемся его специальными познаниями и изучим флору и фауну Сахары и стран, орошаемых Нигером.
Тогда я почувствовал горячее желание увидеть Францию хоть на двое суток, и мы решили, что я поеду в Париж за нашим новым спутником. С Марокканским паспортом, под именем эль-Темина, я поехал в Испанию с Кунье и Йомби, а «Ивонне» приказал ждать в Марселе, чтобы везти нас обратно.
Как только я приехал во Францию, как почувствовал тоску по солнцу; началась ранняя зима, и когда в Марокко везде еще была зелень и цветы, там земля исчезла под снегом; притом опасение быть узнанным и привлеченным к военному суду, отравляло мое удовольствие. По приезде в Париж, я отправился к нотариусу Лонге, которого я никогда не видал, но через которого уже два года пересылал безымянные подарки моим родным; он сделал всех моих братьев и сестер богатыми фермерами; все мои племянницы получили в приданое по сто тысяч франков; все бедствия в деревне Плуаре он обязан исправлять, ибо там я родился и там похоронена моя мать.
Эль-Темин произнес последние слова с сильным волнением.
— Я кончу в двух словах, — продолжал он через несколько минут. — Узнав о моих желаниях, нотариус взялся напечатать известное вам объявление и отвечать на различные вопросы, которые будут предлагать ему. Ни под каким предлогом не должен он был говорить мое настоящее имя; в том положении, в каком я находился, я не мог обнаружить его всем тем, кого могли привлечь мои предложения… К тому же осуждение меня военным судом не позволяло мне подписать контракт, по которому могли меня узнать; следовательно, обнаруживать имени нельзя было… И, наконец, — простите, если я настойчиво повторяю, — это имя не существует больше ни для кого, я не хочу быть никем иным как эль-Темином…
На другой же день я уехал в Танжер через Кадикс. Вид этого суетливого общества, торопящегося наслаждаться, которое топчет под ногами нищету, порождаемую им самим, эта жизнь, сотканная из шелка для одних и страданий для других, излечила меня от желания жить в Европе… На востоке, по крайней мере, человек, забытый обществом, живет пригоршней фиников и спокойно засыпает на углу длинной белой стены… Кунье и Йомби были моими доверенными лицами и должны были привезти сюда на «Ивонне» доктора, который не побоится принять наше предложение, несмотря на несколько странные обстоятельства, сопровождающие его… Вот, любезный доктор, объяснения, которых вы имели право ждать от нас, и которых ранее мы не могли вам дать. Оно не полно в том смысле, что оставляет в тени и без ответа самый важный вопрос, который вы могли бы задать мне: «Что мы будем делать в Тимбукту? « В этом отношении я могу ответить вам только одно: тут есть тайна, которая принадлежит не мне, и открыть ее — значит совершенно уничтожить наши планы. Мы с Барте будем счастливы, если вы никогда не будете делать ни малейшего намека на это, если согласитесь помогать нам вашим знанием и ученым опытом, в пять предстоящих лет… Я сказал все. Теперь говорить надо вам, любезный доктор;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38