В итоге прихожу в «Паб», но там ее тоже нет. Народу вообще немного – большинство, наверное, где-то на вечеринке. Заказываю пиво. Сегодня вечером в «Пабе» человек пятнадцать, кто за столиками, кто рядом с игровыми автоматами, пара девчонок около джукбокса, парочка первокурсников сидят себе в углу, обсуждают фильмы. Я расплачиваюсь за пиво и присаживаюсь за пустой столик рядом с игровыми автоматами. С наводящей тоску кристальной ясностью до меня доходит, что с тремя девчонками из тех, что сегодня в «Пабе», я переспал.
Одна из них около джукбокса. Сьюзен стоит у стойки. Еще одна девчонка с первого курса сидит на диване и разговаривает со своей подругой. И я говорю себе, что буду избегать случайного секса после пятничных вечеринок и пьяной бессмысленной ебли бесконечными субботними вечерами, и до меня доходит, что, кроме Лорен, я и не хочу никого. Джукбокс играет «Heaven» – грустную песню Talking Heads. На меня накатывает депрессия. Подходит Сьюзен.
– Привет, Шон, – говорит она.
– Привет, Сьюзен, – говорю я, надеясь, что она не присядет.
– Пойдешь на вечеринку? – спрашивает она с улыбкой и пока не садится.
– Да. Возможно, – пожимаю плечами. – Пиво только допью.
Она оглядывается.
– Да. Говорят, отличная вечеринка.
– Да?
– Да. Где Лорен? – спрашивает она.
– Там, наверное, – отвечаю наугад.
– Да, – произносит Сьюзен. – Слышала, у вас были какие-то неприятности.
– Нет. – Я трясу головой. – Вовсе нет. А где же ты это слышала?
– Да говорят.
– Да нет, – говорю я. – Не переживай.
– О’кей.
– Великолепно.
Отхлебываю пива и думаю: скольким об этом известно, скольких это волнует?
– Ну, может, увидимся позже на вечеринке, о’кей? – спрашивает она, стоя и до смерти желая присесть рядом.
– О’кей, конечно, – киваю, мне не удается вспомнить, как у нас это было, улыбаюсь.
Она стоит еще какое-то время. Поднимаю глаза и улыбаюсь еще раз.
В конце концов она возвращается к своей подруге.
Надеюсь, что с Лорен у меня никогда не будет такого разговора – поверхностного, тоскливого, безнадежного. И я так ужасно по ней скучаю и хочу, чтобы мы были вместе, что желание обнять ее и почувствовать пронзает меня насквозь, ослепляя на долю секунды, и я быстро допиваю пиво, чувствуя себя лучше, поскольку уверен, что она чувствует себя так же. Один из парней, играющих в «Кристал каслз», бьет ногой по автомату и рычит:
– Сука, нахуй.
Продолжает звучать «Heaven».
Есть вещи, которые я никогда не сделаю: никогда не куплю сырный попкорн в «Пабе». Никогда не пошлю видеоигру на хуй. Никогда не сотру надписи в мой адрес, которые попадаются мне в туалетах в кампусе. Ни с кем не буду спать, кроме Лорен. Никогда не швырну тыкву ей в дверь. Никогда не включу «Вurning Down the House» на джукбоксе.
Пол
Делаю вид, что просматриваю старые смятые и запачканные заметки со встречи студсовета за прошлую неделю, валяющиеся на грязном полу перед задним сиденьем в машине Лиззи. Рядом со мной сидит Джеральд и пытается мне подрочить, мы оба затиснуты сзади. Каким-то образом на переднее сиденье огромного «бьюика» запихнули Шона, а кроме него еще пятерых – в общей сложности в тачку забились одиннадцать человек. Все пьяны, и никто не знает, куда мы едем, все поддались смутной идее дорожного приключения. Джеральд продолжает тереть мои бедра. Я дико мерзну. Мы заблудились.
Последний раз, когда я видел Шона, он зашел ко мне в комнату примерно в середине ноября. Я сидел за столом, ничего не делал и услышал стук в дверь.
– Входите, – произнес я.
Последовала тишина, затем в дверь постучались еще раз, на этот раз громче.
– Входите, – повторил я и поднялся.
Дверь открылась. Он вошел. Я сел обратно. Сидел, глядя на него, и затем очень медленно встал.
– Привет, Шон, – сказал я.
– Привет, Дент, – сказал он.
Дент? Называл ли он меня так когда-нибудь? Я размышлял об этом, пока мы ехали в город, поужинали, вернулись обратно в кампус. Он припарковался перед Бутом. Мы пошли наверх к нему. Его комната выглядела больше и пустее, чем я ее помнил. Узкая кровать, стол, кресло, шкафчик с ящиками, сломанный проигрыватель, никаких постеров, никаких фотографий, у стены в углу множество пластинок. На следующее утро я проснулся на маленьком матрасе. Он уже поднялся и, сидя в кресле, пялился в окно на утренний снегопад. Ему надо было побриться, волосы стояли торчком. Я тихо оделся. В комнате было жарко. Он помалкивал. Просто сидел в кресле и курил «Парламент». Я подошел сзади, сказать, что ухожу. Я стоял так близко, что мог бы прикоснуться к его щеке, шее, но не сделал этого. Я просто вышел. Затем, стоя в коридоре, услышал, как он запер дверь…
До Джеральда доходит, что интереса я не проявляю, но он не прекращает попыток. Смотрю в окно на снег, думаю, как меня сюда занесло. Я не знаком и с половиной пассажиров: героиновые торчки, какой-то первогодка, парочка, живущая в городе, какая-то работница закусочной, Лиззи, Джеральд, мы с Шоном и кореец.
Я слежу за корейцем – азиатским панком с искусствоведческого, с которым я, кажется, целовался в прошлом семестре, и пишет он только портреты своего пениса. Он сидит рядом со мной с другой стороны, под кайфом и все время повторяет слово «вау». Лиззи не останавливается и кружит по Мейн-стрит, затем выезжает на хайвей в сторону от Кэмдена, в поисках открытого заведения, где можно купить пиво. По кругу идет косяк, затем еще один. Мы снова теряемся. Играют Smiths, и кто-то произносит: «Выключи эту пидорскую смурь». Их сменяют Replacements с песней «Unsatisfied». Ни у кого нет удостоверения личности, так что, по общему мнению, пива не купить, поскольку у студентов Кэмдена почти всегда спрашивают удостоверение. Нас чуть не останавливает полиция. Лиззи чуть не увозит нас в озеро. Кореец все время орет: «Давайте назовем это искусством», а я все нашептываю ему в моменты затишья: «Приходи ко мне в комнату». Но когда мы возвращаемся в кампус и я жду его у себя, вместо него появляется Джеральд и раздевается; это означает, полагаю, что мне тоже надо раздеться.
Потом, когда мы в кровати, мы слышим, как кто-то стучится.
Джеральд выдает:
– Ш-ш-ш.
Я поднимаюсь, натягиваю джинсы и свитер. Открываю дверь. Это Шон, а не кореец. Он держит бутылку «Джек Дэниеле» и мафон, играющий Smiths.
– Можно? – шепчет он.
– Погоди. – За мной темнота. Ему ничего не видно. – Сейчас выйду, – говорю.
Закрываю дверь, надеваю ботинки и выхватываю пальто, какое придется, из тьмы гардероба.
– Кого там черт принес? – спрашивает Джеральд.
– Через минуту буду, – говорю.
– Ты уж постарайся, – отвечает он.
В итоге мы с Шоном бредем через лес рядом с кампусом. Идет легкий снежок и не слишком холодно, полная луна высоко в небе, и от этого земля мерцает белым светом. Smiths поют «Reel Around the Fountain». Он передает мне боттл. Я говорю:
– Я ловлю себя на мысли, что говорю с тобой, когда тебя нет. Просто разговариваю. Веду беседы.
На самом деле – ничего подобного, но мне просто кажется, что именно это и надо сказать, кроме того, он несравнимо симпатичнее Джеральда.
– Лучше б ты не втирал мне такую хуйню, – говорит он. – Как-то это мерзко. Сбивает с толку.
Потом мы занимаемся любовью в снегу. После этого я говорю ему, что у меня есть билеты на концерт REM в Ганновере на следующей неделе. Он закрывает лицо руками.
– Слушай, – говорит он, поднимаясь. – Ты прости.
– Не стоит, – говорю я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Одна из них около джукбокса. Сьюзен стоит у стойки. Еще одна девчонка с первого курса сидит на диване и разговаривает со своей подругой. И я говорю себе, что буду избегать случайного секса после пятничных вечеринок и пьяной бессмысленной ебли бесконечными субботними вечерами, и до меня доходит, что, кроме Лорен, я и не хочу никого. Джукбокс играет «Heaven» – грустную песню Talking Heads. На меня накатывает депрессия. Подходит Сьюзен.
– Привет, Шон, – говорит она.
– Привет, Сьюзен, – говорю я, надеясь, что она не присядет.
– Пойдешь на вечеринку? – спрашивает она с улыбкой и пока не садится.
– Да. Возможно, – пожимаю плечами. – Пиво только допью.
Она оглядывается.
– Да. Говорят, отличная вечеринка.
– Да?
– Да. Где Лорен? – спрашивает она.
– Там, наверное, – отвечаю наугад.
– Да, – произносит Сьюзен. – Слышала, у вас были какие-то неприятности.
– Нет. – Я трясу головой. – Вовсе нет. А где же ты это слышала?
– Да говорят.
– Да нет, – говорю я. – Не переживай.
– О’кей.
– Великолепно.
Отхлебываю пива и думаю: скольким об этом известно, скольких это волнует?
– Ну, может, увидимся позже на вечеринке, о’кей? – спрашивает она, стоя и до смерти желая присесть рядом.
– О’кей, конечно, – киваю, мне не удается вспомнить, как у нас это было, улыбаюсь.
Она стоит еще какое-то время. Поднимаю глаза и улыбаюсь еще раз.
В конце концов она возвращается к своей подруге.
Надеюсь, что с Лорен у меня никогда не будет такого разговора – поверхностного, тоскливого, безнадежного. И я так ужасно по ней скучаю и хочу, чтобы мы были вместе, что желание обнять ее и почувствовать пронзает меня насквозь, ослепляя на долю секунды, и я быстро допиваю пиво, чувствуя себя лучше, поскольку уверен, что она чувствует себя так же. Один из парней, играющих в «Кристал каслз», бьет ногой по автомату и рычит:
– Сука, нахуй.
Продолжает звучать «Heaven».
Есть вещи, которые я никогда не сделаю: никогда не куплю сырный попкорн в «Пабе». Никогда не пошлю видеоигру на хуй. Никогда не сотру надписи в мой адрес, которые попадаются мне в туалетах в кампусе. Ни с кем не буду спать, кроме Лорен. Никогда не швырну тыкву ей в дверь. Никогда не включу «Вurning Down the House» на джукбоксе.
Пол
Делаю вид, что просматриваю старые смятые и запачканные заметки со встречи студсовета за прошлую неделю, валяющиеся на грязном полу перед задним сиденьем в машине Лиззи. Рядом со мной сидит Джеральд и пытается мне подрочить, мы оба затиснуты сзади. Каким-то образом на переднее сиденье огромного «бьюика» запихнули Шона, а кроме него еще пятерых – в общей сложности в тачку забились одиннадцать человек. Все пьяны, и никто не знает, куда мы едем, все поддались смутной идее дорожного приключения. Джеральд продолжает тереть мои бедра. Я дико мерзну. Мы заблудились.
Последний раз, когда я видел Шона, он зашел ко мне в комнату примерно в середине ноября. Я сидел за столом, ничего не делал и услышал стук в дверь.
– Входите, – произнес я.
Последовала тишина, затем в дверь постучались еще раз, на этот раз громче.
– Входите, – повторил я и поднялся.
Дверь открылась. Он вошел. Я сел обратно. Сидел, глядя на него, и затем очень медленно встал.
– Привет, Шон, – сказал я.
– Привет, Дент, – сказал он.
Дент? Называл ли он меня так когда-нибудь? Я размышлял об этом, пока мы ехали в город, поужинали, вернулись обратно в кампус. Он припарковался перед Бутом. Мы пошли наверх к нему. Его комната выглядела больше и пустее, чем я ее помнил. Узкая кровать, стол, кресло, шкафчик с ящиками, сломанный проигрыватель, никаких постеров, никаких фотографий, у стены в углу множество пластинок. На следующее утро я проснулся на маленьком матрасе. Он уже поднялся и, сидя в кресле, пялился в окно на утренний снегопад. Ему надо было побриться, волосы стояли торчком. Я тихо оделся. В комнате было жарко. Он помалкивал. Просто сидел в кресле и курил «Парламент». Я подошел сзади, сказать, что ухожу. Я стоял так близко, что мог бы прикоснуться к его щеке, шее, но не сделал этого. Я просто вышел. Затем, стоя в коридоре, услышал, как он запер дверь…
До Джеральда доходит, что интереса я не проявляю, но он не прекращает попыток. Смотрю в окно на снег, думаю, как меня сюда занесло. Я не знаком и с половиной пассажиров: героиновые торчки, какой-то первогодка, парочка, живущая в городе, какая-то работница закусочной, Лиззи, Джеральд, мы с Шоном и кореец.
Я слежу за корейцем – азиатским панком с искусствоведческого, с которым я, кажется, целовался в прошлом семестре, и пишет он только портреты своего пениса. Он сидит рядом со мной с другой стороны, под кайфом и все время повторяет слово «вау». Лиззи не останавливается и кружит по Мейн-стрит, затем выезжает на хайвей в сторону от Кэмдена, в поисках открытого заведения, где можно купить пиво. По кругу идет косяк, затем еще один. Мы снова теряемся. Играют Smiths, и кто-то произносит: «Выключи эту пидорскую смурь». Их сменяют Replacements с песней «Unsatisfied». Ни у кого нет удостоверения личности, так что, по общему мнению, пива не купить, поскольку у студентов Кэмдена почти всегда спрашивают удостоверение. Нас чуть не останавливает полиция. Лиззи чуть не увозит нас в озеро. Кореец все время орет: «Давайте назовем это искусством», а я все нашептываю ему в моменты затишья: «Приходи ко мне в комнату». Но когда мы возвращаемся в кампус и я жду его у себя, вместо него появляется Джеральд и раздевается; это означает, полагаю, что мне тоже надо раздеться.
Потом, когда мы в кровати, мы слышим, как кто-то стучится.
Джеральд выдает:
– Ш-ш-ш.
Я поднимаюсь, натягиваю джинсы и свитер. Открываю дверь. Это Шон, а не кореец. Он держит бутылку «Джек Дэниеле» и мафон, играющий Smiths.
– Можно? – шепчет он.
– Погоди. – За мной темнота. Ему ничего не видно. – Сейчас выйду, – говорю.
Закрываю дверь, надеваю ботинки и выхватываю пальто, какое придется, из тьмы гардероба.
– Кого там черт принес? – спрашивает Джеральд.
– Через минуту буду, – говорю.
– Ты уж постарайся, – отвечает он.
В итоге мы с Шоном бредем через лес рядом с кампусом. Идет легкий снежок и не слишком холодно, полная луна высоко в небе, и от этого земля мерцает белым светом. Smiths поют «Reel Around the Fountain». Он передает мне боттл. Я говорю:
– Я ловлю себя на мысли, что говорю с тобой, когда тебя нет. Просто разговариваю. Веду беседы.
На самом деле – ничего подобного, но мне просто кажется, что именно это и надо сказать, кроме того, он несравнимо симпатичнее Джеральда.
– Лучше б ты не втирал мне такую хуйню, – говорит он. – Как-то это мерзко. Сбивает с толку.
Потом мы занимаемся любовью в снегу. После этого я говорю ему, что у меня есть билеты на концерт REM в Ганновере на следующей неделе. Он закрывает лицо руками.
– Слушай, – говорит он, поднимаясь. – Ты прости.
– Не стоит, – говорю я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64