Он разорвал на мелкие кусочки розовую бумажку с надписью «Провиденс, Род-Айленд» и бросил их назад в железный ящик, который поставил вертикально на землю. Дэвид подумал, что никогда не был в Провиденс на Род-Айленд. Он поставил палку на место в каменный сарай, где стоял и его гоночный велосипед, которому надо было бы подкачать шины, прошел через пустую кухню и вернулся в бар к Кэтрин.
— Убедился, что все так, как я сказала? — спросила Кэтрин.
— Да, — сказал Дэвид. Он облокотился на стойку.
— Наверное, достаточно было сжечь только газетные вырезки, — сказала Кэтрин. — Но я решила уничтожить все подчистую.
— Да, ты постаралась, — сказал Дэвид.
— Теперь ты можешь спокойно работать над повестью о нашем путешествии, и тебе ничто не помешает.
— Конечно, — сказал Дэвид.
— Хорошо, что ты рассуждаешь здраво, — сказала Кэтрин. — Ты даже не представляешь себе, какие они были плохие. Я должна была доказать тебе.
— Разве нельзя было сохранить хотя бы рассказ про Кибо? Он же тебе нравился.
— Я же сказала, что пыталась найти рассказ. Но если хочешь написать заново, я могу повторить его слово в слово.
— Любопытно получится.
— Действительно любопытно. Увидишь. Могу пересказать тебе его прямо сейчас. Начнем, если хочешь.
— Нет, — сказал Дэвид. — Не сейчас. Может быть, ты его запишешь?
— На бумаге у меня ничего не получается. Ты же знаешь. А пересказать могу в любой момент. Ведь другие рассказы тебе ни к чему? Они были совсем никудышные.
— Все-таки зачем ты это сделала?
— Чтобы помочь тебе. Ты поедешь в Африку и напишешь все заново. Теперь ты стал взрослым и сумеешь во всем разобраться. Природа не могла сильно измениться. Впрочем, лучше бы ты написал что-нибудь об Испании. Ты говорил, что природа там напоминает Африку, но зато в Испании говорят на нормальном языке.
Дэвид налил себе виски, отыскал бутылку минеральной воды и долил немного в стакан. Он вспомнил тот день и то место в долине по дороге в Ле-Гро-дю-Руа, когда они набрали в бутылки такой же минеральной воды и как…
— Давай не будем говорить о писательстве, — сказал он Кэтрин.
— Но я хочу, — сказала Кэтрин. — Только о настоящей, нужной работе. У тебя так хорошо получалось, пока ты не начал писать эти рассказы. Отвратительнее всего было читать о грязи, о мухах, о жестокости и зверствах. Ты, похоже, просто погряз в них. А эта ужасная сцена бойни в кратере и бессердечность твоего отца?
— Можно сейчас не говорить об этом? — спросил Дэвид.
— Нет, я буду говорить, — сказала Кэтрин. — Я хочу, чтобы ты понял, почему я должна была их сжечь!
— Напиши все, что хочешь сказать, — сказал Дэвид. Я бы предпочел тебя не слышать.
— На бумаге у меня ничего не получится, Дэвид.
— Получится.
— Нет. Но я могу пересказать их кому-нибудь, кто сможет записать, — сказала Кэтрин. — Если бы ты относился ко мне получше, ты бы сам записал. Если бы ты любил меня, то был бы рад помочь.
— У меня только одно желание — убить тебя, — сказал Дэвид. — И я не делаю этого только потому, что ты — сумасшедшая.
— Ты не смеешь так говорить со мной, Дэвид.
— Неужели?
— Нет. Не смеешь. Не смеешь. Слышишь?
— Слышу.
— Тогда запомни, ты не смеешь говорить мне такое. Не смеешь говорить такие гадости.
— Слышу, слышу, — сказал Дэвид.
— Не смеешь. Я не потерплю. Я разведусь с тобой.
— Буду только рад.
— Тогда я останусь и не дам тебе развода.
— Тоже неплохо.
— Я сделаю с тобой все, что захочу.
— Уже сделала.
— Я убью тебя.
— Наплевать, — сказал Дэвид.
— Даже в такую минуту ты не способен выражаться как джентльмен.
— Интересно, что сказал бы джентльмен в такую минуту?
— Что он сожалеет.
— Ладно, — сказал Дэвид. — Я сожалею… Я сожалею, что встретил тебя. Я сожалею, что женился на тебе.
— Я тоже.
— Заткнись, будь добра. Расскажи это кому-нибудь другому, кто сможет изложить все на бумаге. Я сожалею, что твоя мать встретила твоего отца и они зачали тебя. Я сожалею, что ты родилась и выросла. Я сожалею обо всем, что мы делали вместе, — и плохом, и хорошем…
— Неправда.
— Ладно, — сказал он. — Заткнусь я. Я не собираюсь произносить речей.
— Тебе просто жаль самого себя.
— Возможно, — сказал Дэвид. — Но, черт возьми, дьяволенок, зачем тебе понадобилось их сжигать? Мои рассказы?
— Я должна была, Дэвид, — сказала она. — Жаль, если ты не понимаешь.
На самом деле он все понял еще раньше, и его вопрос, теперь это было ясно, был чисто риторическим. Он не любил пустых фраз, не доверял фразерам, и ему стало стыдно за свою слабость. Он неторопливо пил виски с содовой, думая о том, как ошибаемся мы, считая, что, поняв, можно все простить, и постарался внутренне собраться, как в былые времена, когда вместе с механиком и каптенармусом проверял перед вылетом самолет, его мотор и вооружение. Тогда в этом не было необходимости, потому что они и так превосходно делали свое дело, но для него это был способ не думать о предстоящем и, как ни сентиментально это звучит, хоть как-то утешало. Сейчас это было необходимо, потому что он искренне был готов убить Кэтрин. Ему было стыдно за последовавшую за этими словами тираду. Но все сказанное было правдой, и теперь нужно было взять себя в руки на случай, если он вдруг начнет терять контроль над собой. Он налил еще виски, добавил минеральной воды и стал смотреть, как поднимаются и лопаются крошечные пузырьки воздуха. «Чтоб ее черти взяли», — подумал он, но вслух сказал:
— Извини, я погорячился. Конечно же, я понимаю.
— Очень рада, Дэвид, — сказала она. — Утром я уезжаю.
— Далеко?
— В Андай, а оттуда в Париж, чтобы найти художников для книги.
— Вот как?
— Да. По-моему, надо ехать. Мы и так потеряли много времени, а сегодня мне столько удалось сделать, что не хочется сбавлять темп.
— Как ты поедешь?
— На «бугатти».
— Не стоит ехать одной.
— Но я хочу.
— Не стоит, дьяволенок, поверь мне. Я не отпущу тебя.
— А поездом можно? Есть поезд прямо до Байонна. А там или в Биаррице я могу взять напрокат машину.
— Давай поговорим об этом утром.
— Но я хочу сейчас.
— Тебе не следует ехать, дьяволенок.
— Я поеду, — сказала она. — И ты меня не остановишь.
— Я только думаю о том, как тебе лучше добраться.
— Нет. Неправда. Ты не хочешь, чтобы я ехала.
— Если подождешь немного, мы можем поехать вместе.
— Я не хочу ехать вместе. Я хочу поехать завтра на машине. Если ты против, я поеду поездом. Ты не можешь помешать мне уехать на поезде. Я уже достаточно взрослая, а быть твоей женой еще не значит быть твоей рабой или твоей собственностью. Я еду, и ты меня не остановишь.
— Ты вернешься?
— Думаю, да.
— Понятно.
— Ничего тебе не понятно, но это не важно. План очень разумный и правильный. Из него уже ничего не выбросишь…
— В мусорную корзину, — подсказал Дэвид, но тут же вспомнил о самообладании и сделал глоток виски. — Хочешь в Париже посоветоваться со своими адвокатами? — спросил он.
— Если понадобится. Обычно я с ними советуюсь. Раз у тебя нет адвокатов, это еще не значит, что другим возбраняется их иметь. Или ты хочешь обратиться к моим?
— Нет, — сказал Дэвид. — К черту твоих адвокатов.
— Как у тебя с деньгами?
— С деньгами все в порядке.
— Нет, правда, Дэвид? Рассказы, должно быть, немало стоили. Мне это не давало покоя, но я свои обязательства помню. Я все выясню и сделаю что положено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
— Убедился, что все так, как я сказала? — спросила Кэтрин.
— Да, — сказал Дэвид. Он облокотился на стойку.
— Наверное, достаточно было сжечь только газетные вырезки, — сказала Кэтрин. — Но я решила уничтожить все подчистую.
— Да, ты постаралась, — сказал Дэвид.
— Теперь ты можешь спокойно работать над повестью о нашем путешествии, и тебе ничто не помешает.
— Конечно, — сказал Дэвид.
— Хорошо, что ты рассуждаешь здраво, — сказала Кэтрин. — Ты даже не представляешь себе, какие они были плохие. Я должна была доказать тебе.
— Разве нельзя было сохранить хотя бы рассказ про Кибо? Он же тебе нравился.
— Я же сказала, что пыталась найти рассказ. Но если хочешь написать заново, я могу повторить его слово в слово.
— Любопытно получится.
— Действительно любопытно. Увидишь. Могу пересказать тебе его прямо сейчас. Начнем, если хочешь.
— Нет, — сказал Дэвид. — Не сейчас. Может быть, ты его запишешь?
— На бумаге у меня ничего не получается. Ты же знаешь. А пересказать могу в любой момент. Ведь другие рассказы тебе ни к чему? Они были совсем никудышные.
— Все-таки зачем ты это сделала?
— Чтобы помочь тебе. Ты поедешь в Африку и напишешь все заново. Теперь ты стал взрослым и сумеешь во всем разобраться. Природа не могла сильно измениться. Впрочем, лучше бы ты написал что-нибудь об Испании. Ты говорил, что природа там напоминает Африку, но зато в Испании говорят на нормальном языке.
Дэвид налил себе виски, отыскал бутылку минеральной воды и долил немного в стакан. Он вспомнил тот день и то место в долине по дороге в Ле-Гро-дю-Руа, когда они набрали в бутылки такой же минеральной воды и как…
— Давай не будем говорить о писательстве, — сказал он Кэтрин.
— Но я хочу, — сказала Кэтрин. — Только о настоящей, нужной работе. У тебя так хорошо получалось, пока ты не начал писать эти рассказы. Отвратительнее всего было читать о грязи, о мухах, о жестокости и зверствах. Ты, похоже, просто погряз в них. А эта ужасная сцена бойни в кратере и бессердечность твоего отца?
— Можно сейчас не говорить об этом? — спросил Дэвид.
— Нет, я буду говорить, — сказала Кэтрин. — Я хочу, чтобы ты понял, почему я должна была их сжечь!
— Напиши все, что хочешь сказать, — сказал Дэвид. Я бы предпочел тебя не слышать.
— На бумаге у меня ничего не получится, Дэвид.
— Получится.
— Нет. Но я могу пересказать их кому-нибудь, кто сможет записать, — сказала Кэтрин. — Если бы ты относился ко мне получше, ты бы сам записал. Если бы ты любил меня, то был бы рад помочь.
— У меня только одно желание — убить тебя, — сказал Дэвид. — И я не делаю этого только потому, что ты — сумасшедшая.
— Ты не смеешь так говорить со мной, Дэвид.
— Неужели?
— Нет. Не смеешь. Не смеешь. Слышишь?
— Слышу.
— Тогда запомни, ты не смеешь говорить мне такое. Не смеешь говорить такие гадости.
— Слышу, слышу, — сказал Дэвид.
— Не смеешь. Я не потерплю. Я разведусь с тобой.
— Буду только рад.
— Тогда я останусь и не дам тебе развода.
— Тоже неплохо.
— Я сделаю с тобой все, что захочу.
— Уже сделала.
— Я убью тебя.
— Наплевать, — сказал Дэвид.
— Даже в такую минуту ты не способен выражаться как джентльмен.
— Интересно, что сказал бы джентльмен в такую минуту?
— Что он сожалеет.
— Ладно, — сказал Дэвид. — Я сожалею… Я сожалею, что встретил тебя. Я сожалею, что женился на тебе.
— Я тоже.
— Заткнись, будь добра. Расскажи это кому-нибудь другому, кто сможет изложить все на бумаге. Я сожалею, что твоя мать встретила твоего отца и они зачали тебя. Я сожалею, что ты родилась и выросла. Я сожалею обо всем, что мы делали вместе, — и плохом, и хорошем…
— Неправда.
— Ладно, — сказал он. — Заткнусь я. Я не собираюсь произносить речей.
— Тебе просто жаль самого себя.
— Возможно, — сказал Дэвид. — Но, черт возьми, дьяволенок, зачем тебе понадобилось их сжигать? Мои рассказы?
— Я должна была, Дэвид, — сказала она. — Жаль, если ты не понимаешь.
На самом деле он все понял еще раньше, и его вопрос, теперь это было ясно, был чисто риторическим. Он не любил пустых фраз, не доверял фразерам, и ему стало стыдно за свою слабость. Он неторопливо пил виски с содовой, думая о том, как ошибаемся мы, считая, что, поняв, можно все простить, и постарался внутренне собраться, как в былые времена, когда вместе с механиком и каптенармусом проверял перед вылетом самолет, его мотор и вооружение. Тогда в этом не было необходимости, потому что они и так превосходно делали свое дело, но для него это был способ не думать о предстоящем и, как ни сентиментально это звучит, хоть как-то утешало. Сейчас это было необходимо, потому что он искренне был готов убить Кэтрин. Ему было стыдно за последовавшую за этими словами тираду. Но все сказанное было правдой, и теперь нужно было взять себя в руки на случай, если он вдруг начнет терять контроль над собой. Он налил еще виски, добавил минеральной воды и стал смотреть, как поднимаются и лопаются крошечные пузырьки воздуха. «Чтоб ее черти взяли», — подумал он, но вслух сказал:
— Извини, я погорячился. Конечно же, я понимаю.
— Очень рада, Дэвид, — сказала она. — Утром я уезжаю.
— Далеко?
— В Андай, а оттуда в Париж, чтобы найти художников для книги.
— Вот как?
— Да. По-моему, надо ехать. Мы и так потеряли много времени, а сегодня мне столько удалось сделать, что не хочется сбавлять темп.
— Как ты поедешь?
— На «бугатти».
— Не стоит ехать одной.
— Но я хочу.
— Не стоит, дьяволенок, поверь мне. Я не отпущу тебя.
— А поездом можно? Есть поезд прямо до Байонна. А там или в Биаррице я могу взять напрокат машину.
— Давай поговорим об этом утром.
— Но я хочу сейчас.
— Тебе не следует ехать, дьяволенок.
— Я поеду, — сказала она. — И ты меня не остановишь.
— Я только думаю о том, как тебе лучше добраться.
— Нет. Неправда. Ты не хочешь, чтобы я ехала.
— Если подождешь немного, мы можем поехать вместе.
— Я не хочу ехать вместе. Я хочу поехать завтра на машине. Если ты против, я поеду поездом. Ты не можешь помешать мне уехать на поезде. Я уже достаточно взрослая, а быть твоей женой еще не значит быть твоей рабой или твоей собственностью. Я еду, и ты меня не остановишь.
— Ты вернешься?
— Думаю, да.
— Понятно.
— Ничего тебе не понятно, но это не важно. План очень разумный и правильный. Из него уже ничего не выбросишь…
— В мусорную корзину, — подсказал Дэвид, но тут же вспомнил о самообладании и сделал глоток виски. — Хочешь в Париже посоветоваться со своими адвокатами? — спросил он.
— Если понадобится. Обычно я с ними советуюсь. Раз у тебя нет адвокатов, это еще не значит, что другим возбраняется их иметь. Или ты хочешь обратиться к моим?
— Нет, — сказал Дэвид. — К черту твоих адвокатов.
— Как у тебя с деньгами?
— С деньгами все в порядке.
— Нет, правда, Дэвид? Рассказы, должно быть, немало стоили. Мне это не давало покоя, но я свои обязательства помню. Я все выясню и сделаю что положено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46