Но к тому времени подразделения Люфтваффе приступили к перевооружению на более совершенные машины — „Мессершмитты Ме-109Г….“
(цитирую по: М. Спик. «Асы Люфтваффе». Смоленск. Русич. 1999. А. С.)
На ваш взгляд, почему такая различная оценка этого истребителя?
— То, что союзники считают, что на Р-40 вести воздушный бой нецелесообразно и почти невозможно, я узнал еще во время войны. У нас же Р-40 считался вполне приличным истребителем. Когда мы стали эксплуатировать Р-40, то сразу выявили у него два недостатка, которые снижали его ценность как истребителя.
1. Р-40 был «туповат» на разгоне, медленно скорость набирал. Слабая динамика разгона, а отсюда и низковатая боевая скорость.
2. Слабоват на вертикали, особенно «томахаук».
И то и другое было следствием недостаточной тяговооруженности. Мы поступили просто. Первый недостаток устранили тем, что стали держать обороты «повыше», летать на повышенных скоростях. Второй — облегчили самолет, сняв пару пулеметов.
И все. Истребитель стал «на уровне». Теперь уже все от тебя самого зависело, главное — не «зевай», да ручкой работай поинтенсивней. Правда, надо сказать, двигатели от наших «непредусмотренных» режимов у него «летели», 50 часов работы — это был предел, а часто и меньше. Обычно двигателя хватало часов на 35, потом меняли.
Я считаю, что основная разница в оценке боевых возможностей Р-40 идет от того — что мы и союзники совершенно по-разному эксплуатировали самолеты. У них — вот как в инструкции написано, так и эксплуатируй, в сторону от буквы инструкции ни-ни.
У нас же, как я говорил выше, главное правило — взять от машины все, что можно, и еще немного. А вот сколько его этого «все», в инструкции не напишут, часто даже и сам конструктор самолета об этом не догадывается. Это только в бою выясняется.
Кстати, все сказанное и к «аэрокобре» относится. Если бы мы летали на тех режимах, что американцы в инструкции указали — посбивали бы нас сразу, на «родных» режимах истребитель был «никакой». А на «наших» режимах нормально вели бой хоть с «мессером», хоть с «фоккером», но, бывало, 3 — 4 таких воздушных боя, и все — «меняй двигатель».
— Вы не могли бы привести пример воздушного боя на Р-40? Такого показательного, какой бы вы на «харрикейнах» провести бы не смогли.
— Могу. Этот бой произошел примерно в то время, когда мы окончательно перевооружились на Р-40, «харрикейнов» в полку уже не осталось. Мы четверкой «томахауков» вступили в бой с шестеркой Ме-109Ф. Мы сбили троих, не потеряв ни одного своего. Тут мы применили правильную тактику, и самолеты не подкачали. Дело было так. Мы шли на высоте 3 — 4 тысячи, а немцы, на Me-109Ф, были метров на 500 ниже. Мы атаковали внезапно, со стороны солнца, на хорошей скорости, они нас не видели. Мы сразу сбили двоих. Осталось их четверо. Они здорово подрастерялись, «рассыпались» на пары и попытались навязать нам бой на вертикалях, рассчитывая на превосходство «мессера» в этом маневре. Мы тоже разделились. И пошел бой «пара против пары», ну это же «наш» бой! Мы сразу же сбили третьего, поскольку в маневренном бою мы оказались явно сильнее, на горизонталях Р-40 превосходил «мессер» и на вертикали не уступал (запас скорости у нас был хороший). Тут они совсем упали духом — врассыпную, форсаж и на крутом пикировании оторвались.
На «харрикейнах» мы бы просто не сумели навязать противнику такой активный наступательный бой. Главная сила Р-40 — скорость!
На «томахауке» я сбил Ме-109Ф. Я ведомым был, немец атаковал моего ведущего, меня то ли не увидел, то ли просто в расчет не принял. Видимо, все-таки не видел.
Я-то его издалека разглядел. Вижу, заходит он на моего ведущего. Я уже опыт неплохой имел, возможности и привычки немецких летчиков знал хорошо. Будь у меня опыта поменьше, я бы обычный заградительный огонь открыл, просто отогнал бы фрица, и все, но я решил его сбить. Примерно рассчитал, откуда он огонь будет открывать, и построил свой маневр так, чтобы его подловить. Конечно, это был серьезный риск. Ошибусь — потеряю ведущего, позор — несмываемый! Вот и пришлось маневрировать с таким расчетом, чтобы ведущего не терять и в любой момент можно было бы открыть заградительный огонь. В общем, когда немец вышел на позицию открытия огня, а это в метрах 100 сзади от моего ведущего, я был в метрах 25 сзади от немца. Я огонь открыл раньше, опередил… Два крупнокалиберных пулемета, в упор… Это сейчас рассказывать долго, а в бою это все в секунды уложилось.
И меня на Р-40 один раз серьезно подбили, но до аэродрома я дотянул. Я был ведущим пары, на Р-40 «томахаук», прикрывали штурмовиков. Идем. Появились «мессеры».
Вижу, пара «мессеров» заходит в атаку, я им навстречу, в лоб. Ракурс вышел очень неудобный, но даю короткую очередь, не столько, чтобы попасть, сколько показать: «Я тебя вижу, отваливай!»
Обычно немцы отваливали, а тут смотрю — немец-ведущий дымком покрылся, ну, огонь открыл. Я еще успел подумать: «Не попадет» — и тут вспышка, грохот, треск, дым! Несколько секунд ступора, потом прихожу в себя. Так — лечу, истребитель трясет, приборная доска вдребезги, вся посечена осколками. Подергал ручку, поработал педалями — машина управляется, но триммер не работает.
Стал разбираться, почему трясет? Выяснилось, что винт «затяжелел» и «облегчаться» не хочет ни в какую. Сбросил обороты, «блинчиком» развернулся и на бреющем долетел до своего аэродрома. Там уже выяснилось, что попал в меня «мессер» двумя снарядами. Первый попал в кок винта и вывел из строя механизм управления шагом, а второй — точно в кабину, в левый борт. И только на земле понял, что вся левая сторона тела (но в основном рука и бедро) посечена мелкими осколками. С сотню осколков я получил. А ведь пока летел, даже особой боли не чувствовал. Нет, понимал, что ранен, но не думал, что так сильно. Правда. Спасла меня одна интересная конструктивная особенность Р-40. У него триммер управлялся такой крупной, сантиметров 8 — 10 в диаметре, стальной шестерней, и толщина у нее была сантиметра 1,5 — 2 от нее уже на триммера шла цепочка Гали. Эта шестерня как раз была под левую руку. В нее и попал немецкий снаряд. Шестерню снаряд не пробил, и из-за этого все осколки пошли не вглубь кабины, а вдоль левого борта. Мне досталось по касательной.
Меня в Североморск, в госпиталь ВВС. Часть осколков, что покрупнее, вынули, а большая часть, мелкие, до сих пор в теле сидят. Слава богу, глубоко проникших было совсем мало. Пролежал несколько дней, и тут повезли в госпиталь спасенных с конвоя PQ-17, почти всех с переохлаждением. Ими тогда все госпитали и больницы заполнены были. Меня и спросили, мол, не против ли я, чтобы меня выписали на долечивание в нашу санчасть? Каждая койка была на счету. Конечно, я был только «за».
Как только вернулся, сразу продолжил полеты, особо не долечивался. Я ж опытный летчик был, не салага, кому воевать, как не мне.
— Когда вы начали воевать на Р-39 «аэрокобра»?
— На «кобре» я начал летать с ноября 1942-го. Первые самолеты мы получали в Москве. Собирали и на них же учились. Это были P-39Q, наверное, 1-го или 2-го типа, из «английского заказа». В желтом камуфляже. Учили серьезно. Инструкторы, литература самая разная. С переучиванием уложились быстро, дней в пять-шесть. Потом уже нам «кобры» перегоняли или мы брали в Красноярске, это были типы Q-5, Q-10, Q-25, Q-30 и Q-35.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
(цитирую по: М. Спик. «Асы Люфтваффе». Смоленск. Русич. 1999. А. С.)
На ваш взгляд, почему такая различная оценка этого истребителя?
— То, что союзники считают, что на Р-40 вести воздушный бой нецелесообразно и почти невозможно, я узнал еще во время войны. У нас же Р-40 считался вполне приличным истребителем. Когда мы стали эксплуатировать Р-40, то сразу выявили у него два недостатка, которые снижали его ценность как истребителя.
1. Р-40 был «туповат» на разгоне, медленно скорость набирал. Слабая динамика разгона, а отсюда и низковатая боевая скорость.
2. Слабоват на вертикали, особенно «томахаук».
И то и другое было следствием недостаточной тяговооруженности. Мы поступили просто. Первый недостаток устранили тем, что стали держать обороты «повыше», летать на повышенных скоростях. Второй — облегчили самолет, сняв пару пулеметов.
И все. Истребитель стал «на уровне». Теперь уже все от тебя самого зависело, главное — не «зевай», да ручкой работай поинтенсивней. Правда, надо сказать, двигатели от наших «непредусмотренных» режимов у него «летели», 50 часов работы — это был предел, а часто и меньше. Обычно двигателя хватало часов на 35, потом меняли.
Я считаю, что основная разница в оценке боевых возможностей Р-40 идет от того — что мы и союзники совершенно по-разному эксплуатировали самолеты. У них — вот как в инструкции написано, так и эксплуатируй, в сторону от буквы инструкции ни-ни.
У нас же, как я говорил выше, главное правило — взять от машины все, что можно, и еще немного. А вот сколько его этого «все», в инструкции не напишут, часто даже и сам конструктор самолета об этом не догадывается. Это только в бою выясняется.
Кстати, все сказанное и к «аэрокобре» относится. Если бы мы летали на тех режимах, что американцы в инструкции указали — посбивали бы нас сразу, на «родных» режимах истребитель был «никакой». А на «наших» режимах нормально вели бой хоть с «мессером», хоть с «фоккером», но, бывало, 3 — 4 таких воздушных боя, и все — «меняй двигатель».
— Вы не могли бы привести пример воздушного боя на Р-40? Такого показательного, какой бы вы на «харрикейнах» провести бы не смогли.
— Могу. Этот бой произошел примерно в то время, когда мы окончательно перевооружились на Р-40, «харрикейнов» в полку уже не осталось. Мы четверкой «томахауков» вступили в бой с шестеркой Ме-109Ф. Мы сбили троих, не потеряв ни одного своего. Тут мы применили правильную тактику, и самолеты не подкачали. Дело было так. Мы шли на высоте 3 — 4 тысячи, а немцы, на Me-109Ф, были метров на 500 ниже. Мы атаковали внезапно, со стороны солнца, на хорошей скорости, они нас не видели. Мы сразу сбили двоих. Осталось их четверо. Они здорово подрастерялись, «рассыпались» на пары и попытались навязать нам бой на вертикалях, рассчитывая на превосходство «мессера» в этом маневре. Мы тоже разделились. И пошел бой «пара против пары», ну это же «наш» бой! Мы сразу же сбили третьего, поскольку в маневренном бою мы оказались явно сильнее, на горизонталях Р-40 превосходил «мессер» и на вертикали не уступал (запас скорости у нас был хороший). Тут они совсем упали духом — врассыпную, форсаж и на крутом пикировании оторвались.
На «харрикейнах» мы бы просто не сумели навязать противнику такой активный наступательный бой. Главная сила Р-40 — скорость!
На «томахауке» я сбил Ме-109Ф. Я ведомым был, немец атаковал моего ведущего, меня то ли не увидел, то ли просто в расчет не принял. Видимо, все-таки не видел.
Я-то его издалека разглядел. Вижу, заходит он на моего ведущего. Я уже опыт неплохой имел, возможности и привычки немецких летчиков знал хорошо. Будь у меня опыта поменьше, я бы обычный заградительный огонь открыл, просто отогнал бы фрица, и все, но я решил его сбить. Примерно рассчитал, откуда он огонь будет открывать, и построил свой маневр так, чтобы его подловить. Конечно, это был серьезный риск. Ошибусь — потеряю ведущего, позор — несмываемый! Вот и пришлось маневрировать с таким расчетом, чтобы ведущего не терять и в любой момент можно было бы открыть заградительный огонь. В общем, когда немец вышел на позицию открытия огня, а это в метрах 100 сзади от моего ведущего, я был в метрах 25 сзади от немца. Я огонь открыл раньше, опередил… Два крупнокалиберных пулемета, в упор… Это сейчас рассказывать долго, а в бою это все в секунды уложилось.
И меня на Р-40 один раз серьезно подбили, но до аэродрома я дотянул. Я был ведущим пары, на Р-40 «томахаук», прикрывали штурмовиков. Идем. Появились «мессеры».
Вижу, пара «мессеров» заходит в атаку, я им навстречу, в лоб. Ракурс вышел очень неудобный, но даю короткую очередь, не столько, чтобы попасть, сколько показать: «Я тебя вижу, отваливай!»
Обычно немцы отваливали, а тут смотрю — немец-ведущий дымком покрылся, ну, огонь открыл. Я еще успел подумать: «Не попадет» — и тут вспышка, грохот, треск, дым! Несколько секунд ступора, потом прихожу в себя. Так — лечу, истребитель трясет, приборная доска вдребезги, вся посечена осколками. Подергал ручку, поработал педалями — машина управляется, но триммер не работает.
Стал разбираться, почему трясет? Выяснилось, что винт «затяжелел» и «облегчаться» не хочет ни в какую. Сбросил обороты, «блинчиком» развернулся и на бреющем долетел до своего аэродрома. Там уже выяснилось, что попал в меня «мессер» двумя снарядами. Первый попал в кок винта и вывел из строя механизм управления шагом, а второй — точно в кабину, в левый борт. И только на земле понял, что вся левая сторона тела (но в основном рука и бедро) посечена мелкими осколками. С сотню осколков я получил. А ведь пока летел, даже особой боли не чувствовал. Нет, понимал, что ранен, но не думал, что так сильно. Правда. Спасла меня одна интересная конструктивная особенность Р-40. У него триммер управлялся такой крупной, сантиметров 8 — 10 в диаметре, стальной шестерней, и толщина у нее была сантиметра 1,5 — 2 от нее уже на триммера шла цепочка Гали. Эта шестерня как раз была под левую руку. В нее и попал немецкий снаряд. Шестерню снаряд не пробил, и из-за этого все осколки пошли не вглубь кабины, а вдоль левого борта. Мне досталось по касательной.
Меня в Североморск, в госпиталь ВВС. Часть осколков, что покрупнее, вынули, а большая часть, мелкие, до сих пор в теле сидят. Слава богу, глубоко проникших было совсем мало. Пролежал несколько дней, и тут повезли в госпиталь спасенных с конвоя PQ-17, почти всех с переохлаждением. Ими тогда все госпитали и больницы заполнены были. Меня и спросили, мол, не против ли я, чтобы меня выписали на долечивание в нашу санчасть? Каждая койка была на счету. Конечно, я был только «за».
Как только вернулся, сразу продолжил полеты, особо не долечивался. Я ж опытный летчик был, не салага, кому воевать, как не мне.
— Когда вы начали воевать на Р-39 «аэрокобра»?
— На «кобре» я начал летать с ноября 1942-го. Первые самолеты мы получали в Москве. Собирали и на них же учились. Это были P-39Q, наверное, 1-го или 2-го типа, из «английского заказа». В желтом камуфляже. Учили серьезно. Инструкторы, литература самая разная. С переучиванием уложились быстро, дней в пять-шесть. Потом уже нам «кобры» перегоняли или мы брали в Красноярске, это были типы Q-5, Q-10, Q-25, Q-30 и Q-35.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113