Он покинул зимние квартиры недалеко от Нейсе, где был расположен вдали от прочих войск. Лаудон только выжидал этого момента, чтобы подойти к нему с четырьмя кавалерийскими полками. Он выслал офицера, предлагавшего пруссакам сдаться, причем всем обещано было пощадить багаж; но в случае сопротивления их угрожали перебить. Полковой командир в ответ на это просил офицера лично обратиться с этим предложением к солдатам. Он вывел его перед фронтом и на нижнегерманском наречии передал своим воинам предложение и угрозу Лаудона. Дельные пруссаки дали на померанском наречии весьма невежливый, но сильный ответ, разнесшийся с быстротою молнии по всему строю и прозвучавший изо всех уст одновременно. Тогда Лаудон приказал идти к атаке, и вся кавалерия сомкнутым строем бросилась на этот полк, одиноко стоявший в чистом поле, но была отброшена градом пуль, после чего пруссаки выступили вперед. Несмотря на атаки, постоянно возобновляемые с удвоенной силой, австрийцы ничего не могли добиться на протяжении двух миль; утомленный бессильными попытками, кавалерийский корпус отступил наконец с большим уроном.
Лаудон добился теперь того, чего не удавалось австрийцам в течение четырех лет: он открыл кампанию этого года на неприятельской земле. Прусский генерал Фуке прикрывал Силезию с 13 000 человек. Он стоял у Ландсгута в укрепленном лагере на нескольких высотах. Из-за постоянно увеличивавшихся сил неприятеля положение пруссаков в этом лагере становилось весьма опасным; Фуке хотел поменять позицию и сделал по этому поводу серьезные представления королю; но Фридрих ничего не хотел знать, так как он, по совету силезского министра Шлаберндорфа, не хотел оставить без защиты доходные города, расположенные в горах. Поэтому король неоднократно высылал Фуке положительные приказы не покидать этот пост. Лаудон дождался, пока корпус этот уменьшился до 8000 человек, по причине выделения отрядов, и тогда атаковал его с 31 000 человек пятью отдельными корпусами, из пяти пунктов одновременно. Овладевши несколькими шанцами, он, как при осаде крепости, послал требование о сдаче. Фуке отвечал градом пуль и, постоянно сражаясь, отступал с одной высоты на другую до самой долины. Здесь он старался воодушевить солдат речью и, построив их четырехугольником, продолжал двигаться, защищаясь с необыкновенной храбростью, пока наконец войска его, окруженные со всех сторон, перестреляв весь порох в течение восьмичасовой битвы, не в состоянии были защищаться надлежащим образом и принуждены были уступить численности. Сам Фуке был опасно ранен в голову и полетел на землю вместе с убитой лошадью. Многие из самых храбрых его солдат пытались спасти своего полководца и сражались до тех пор, пока не пали возле него. Он получил еще два удара саблей в руку и в спину, и один австрийский всадник собирался уже покончить с ним, но редкая самоотверженность простого конюха, по имени Траучке, спасла жизнь героя. Он прикрыл своим телом Фуке и принял удар, предназначаемый тому. Но раны оказались не смертельными, он выздоровел, и подвиг его был награжден.
Однако Фуке все еще угрожала смерть, если бы на крик Траучке: «Как, вы хотите убить командира!» – не прискакал полковник Левенштейновских драгун, Вуа, и не спас его. Истекающий кровью полководец, сделавший все, что только повелевало благоразумие, военный опыт и храбрость в таком положении, и павший, как Леонид, внушал врагам уважение. Высокопоставленные и простые офицеры склонялись перед ним и наперерыв старались выразить ему свое почтение. Полковник Вуа велел привести свою парадную лошадь и просил Фуке сесть на нее. Но генерал этот отказался, говоря, что испачкает своей кровью красивое седло. Вуа отвечал, что оно несравненно выиграет, будучи обагрено кровью героя. Один только австрийский офицер настолько был низок, что осмелился в лицо вышучивать пленного полководца за его поражение. Но тут же все стали его порицать за это. Фуке заметил при этом: «Дайте ему говорить, господа! На войне ведь так: сегодня мне, завтра тебе».
Еще остался непобежденным один небольшой отряд прусской пехоты под начальством полковника Белова. Построившись четырехугольником на равнине, он отражал все атаки кавалерии и некоторое время продвигался, несмотря на все могущество победителя. Но на помощь драгунам и гусарам подоспели кроаты, бросившись на пруссаков с фронта, с фланга и с тыла одновременно; тогда пехота сложила орудие и просила пощады. Но что за ужасное зрелище! Большая часть этих храбрых и теперь беззащитных воинов пала все же под ударами разъяренных врагов.
Фуке был взят в плен с 4000 человек почти одной пехоты. 6000 пруссаков остались на поле битвы, а 1800 человек было ранено. Конница пробилась и, вместе с небольшой частью пехоты, пользовавшейся ее защитой, благополучно достигла Бреславля. Австрийцы насчитывали до 3000 убитыми и ранеными. Однако Лаудон опозорил свою победу постыднейшим грабежом Ландсгута. Город этот не был защищен и пользовался цветущим благосостоянием, благодаря своей торговле полотнами. Австрийцы поступили с ним словно с крепостью, взятою штурмом, производя ужасные бесчинства. Такими варварскими средствами хотели вознаградить храбрость солдат и приохотить их к будущим подвигам.
Важнейшим последствием Ландсгутского сражения было завоевание Глаца, самой значительной, после Магдебурга, прусской крепости. Она была в избытке снабжена снарядами и провиантом, но слабый гарнизон ее из 2400 человек составляли по большей части перебежчики и иностранцы, к тому же комендантом ее оказался недостойный человек, итальянец д’О, случайно попавший на этот пост. Бедственное положение увеличивало еще удаление короля. И вот в июле эта главная крепость Силезии была осаждена генералом Гаршем. Австрийцы соорудили лишь немного батарей, надеясь на поддержку иезуитов и других монахов этого города, склонивших на их сторону католических солдат гарнизона. Действительно, лишь только появился неприятель, как пруссаки покинули некоторые наружные укрепления. Кроаты тотчас же овладели ими, и, ободренные столь быстрым успехом, на шестой день после открытия траншей, они бросились на приступ главных укреплений. Гарнизон, составленный из всякого сброда, поднял бунт, целые взводы бросали оружие, и через 4 часа вся крепость была в руках австрийцев. Оборона небольшого отдельного отряда ни к чему не повела, старый форт был взят штурмом, а новый сдался на волю победителей, которые нашли тут громадные запасы живности, благодаря чему стали твердою ногой в Силезии. Вообще вся эта провинция, не защищенная прусскими войсками, находилась к их услугам, и Лаудон мог выбрать любую крепость для осады.
Фридрих, ничего еще не знавший о накоплении стольких неудач, но все же очень озабоченный Силезией, намеревался выступить туда; но при этом ему не хотелось оставлять армии Дауна в Саксонии. Но он рисковал очутиться между двух огней, привлекая, с одной стороны, Дауна, а с другой – Лаудона, тем более что имперские войска тоже шли в Саксонию. Блокада Глаца, к которой Лаудон приступил еще до Ландсгутского сражения и о которой Фридрих был извещен, положила конец его нерешительности. Он выступил, переправился через Эльбу, разбил часть корпуса Ласси и подошел к главному корпусу для атаки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128