Бахтин посветил фонарем, нащупал лучом дверь. Там, за ней, спал человек, с которым он вел многолетний бой. В котором пока всегда выигрывал Рубин. Но теперь козырные карты были на руках у Бахтина.
– Он там, – шепнул Бахтин и уперся лучом в дверь спальни. – Давай.
Бахтин ворвался в комнату и прыгнул на кровать. Он чувствовал, как бьется, крутится под ним чужое жаркое тело. Привычно заломив руки за спину, он защелкнул наручники. – Засвети, Василий Борисович, лампу.
Под потолком вспыхнула керосиновая лампа, осветила Рубина в разорванном белье и нехорошо усмехающегося Бахтина. Он скинул пальто, подошел к Рубину и ударил его в челюсть. Лимон отлетел к стене, сбивая стулья и тумбочки. – Где архив, Гриша? Лимон молчал, сплевывая кровь. Бахтин подошел и ударил его ногой по ребрам. – О-о-ох, – застонал Рубин. – Ты меня знаешь. Я тебя долго бить буду. – Твоя взяла, сука. В шкафу.
Бахтин подошел к шкафу, вделанному в стену. Выкинул костюмы и белье и увидел деревянную стенку. Нажал на нее и отодвинул.
На столе в гостиной лежали папки, стояли красивые вещи, которые с любовью сделал великий ювелир Фаберже. Наверное, их трогала Лена. Брала в руки и разглядывала внимательно и долго. На полу стоял саквояж. Бахтин открыл замок. Внутри лежали пачки долларов, франков, фунтов стерлингов. Избитый Рубин сидел на диване, и его трясла мелкая противная дрожь.
– Ну вот видишь, Лимон, я обещал, что доберусь до тебя.
– Зачем это тебе, Бахтин, у меня в Париже и Стокгольме много денег. Я озолочу тебя. Помогу свалить из России.
– Ты знаешь, друг Гриша, может, месяц назад я бы и послушал тебя. Но Семен из банды вашей шепнул, что ты первый изнасиловал жену Кручинина. Насиловал и приговаривал, что это ты меня имеешь. А потом бандюгам ее отдал. Да не трясись ты. Будь мужчиной. Ты тихо умрешь, без мук. Бахтин выстрелил. Рубин дернулся и затих. – Точно в сердце, – одобрительно крикнул Чечель. Бахтин подошел к телефону:
– Барышня, 26-665. Мартынов… Это Бахтин. Федор Яковлевич, приезжайте в Петровский парк, дача шесть. Здесь и архив, и ценности Кручининых. Бахтин повесил трубку. В машине Кузьмин спросил Бахтина: – Саша, может быть, ты скажешь, куда мы едем? Бахтин закурил, помолчал, повернулся к Кузьмину:
– Наш план таков: постараемся доехать до Клина, благо Василий Борисович нашел у Рубина в гараже еще один бидон газолина. Там сядем на любой поезд до Петербурга. – А почему не здесь?
– Боюсь, что нас могут искать. Поэтому не хочу рисковать. В Петербурге есть человек, который за деньги переправит нас за границу.
– Ну что ж, – вмешался в разговор Чечель, – план хорош, едем.
На выезде из Москвы Бахтин затормозил и вылез из машины. – Ты чего, Саша? – крикнул Кузьмин. – Подожди, Женя, я сейчас.
Бахтин смотрел в темноту. Туда, где остался город, к которому на всю жизнь он прикипел сердцем. Снежная поземка била в лицо морозной крупой, а он все смотрел в черную бесконечность, и память услужливо подсказывала ему любимые улицы, переулки, бульвары. Он прощался с Москвой. Уезжал в неизвестность, еще не зная, доберется до места или нет. Ну что ж, он выполнил все, о чем лихорадочно думал страшными тюремными ночами.
Кажется, Дантон сказал, что нельзя унести родину на подошвах сапог. На подошвах нельзя, а в сердце можно. Где бы он ни оказался, его город будет всегда с ним.
Поземка била по лицу, глаза стали влажными. И Бахтин никак не мог понять, откуда взялись слезы, от снега или печали.
До Клина они добрались к трем часам следующего дня. Горючего хватило как раз до вокзала. Напредстанционной площади бушевал базар. По нынешним тяжелым временам волокли люди сюда все, что когда-то украшало их скромные жилища. Часы с боем, граммофоны, фарфоровые сервизы, картины, одежду. Ходили мимо продавцов мужики и бабы из соседних сел, выменивали на сало, картошку, муку, скатерти и гобелены, теплые чиновничьи шинели и бархатные женские шубы. Нужда и горе правили здесь бал. Не от хорошей жизни пришли сюда люди. Бахтин со спутниками протолкались через толпу и прошли в здание вокзала. Обходя людей, лежащих вповалку на полу, они подошли к дверям с надписью: «Военный комендант». В комнате, синей от махорочного дыма, сидел чудовищно уставший человек и орал в телефонную трубку. – Нет!.. Нет!.. Запрещаю! Комендант положил трубку и спросил недовольно: – Ну чего вам?
Видимо, барский вид Бахтина не внушал ему доверия. – Мы из ЧК. – Бахтин протянул мандат. Комендант прочел его и вскочил, поправляя пояс. – Чем могу помочь, товарищи? – Нам в Питер нужно.
– Ну что ж. На третьем пути стоит товарняк, он скоро должен отойти. Пошли устрою.
Они шагали по обледенелым шпалам, лезли под вагонами и наконец добрались до товарного состава. Комендант повел их к пыхтящему паровозу. – Климыч! – крикнул он. Из будки высунулся машинист. – Чего, Андреич? – Спустись. Машинист спустился, вытер ветошью руки.
– Климыч, возьми товарищей чекистов до Питера.
– Чего не взять, если сам комендант просит, – улыбнулся машинист в прокуренные усы. – У меня два вагона с сеном. Даже хорошо, что вооруженные люди поедут. А то на полустанках мужики шалят. Только, товарищи чекисты, чур, не курить.
Когда поезд тронулся, Чечель подтянул к себе мешок: – Закусим.
Он вытащил полбуханки хлеба и две банки консервов.
Бахтин случайно заглянул в мешок и увидел пачки денег. – Это что, Василий Борисович? – Те самые франки. – Так ведь расписка. – Слышали такое слово «конспирация»? – И вы ни копейки не истратили?
– Так они же казенные, – искренне удивился полковник. – И что вы с ними будете делать?
– Поеду в Стокгольм. Там, говорят, мой начальник генерал Батюшев, сдам ему.
Дверь им открыл капитан Немировский. Был он в кителе с каким-то замысловатым морским значком на груди.
– Не надо пароля. Я вас сразу признал, господин Бахтин. Меня Дранков предупредил, что вы приедете. Дядюшка мой очень о вас тепло вспоминал. – Как его здоровье?
– Прекрасно. Он в Париже. У него ювелирное дело. Проходите, отдыхайте, сейчас соображу вам поесть.
Когда они вошли, разделись, Немировский пригласил Бахтина в другую комнату. – Понимаете, господин Бахтин…
– Понимаю, – Бахтин расстегнул саквояж, достал пачку долларов, – хватит? – Более чем. – Тогда тронемся? – Документы у вас надежные? – Более чем, – в тон ему ответил Бахтин.
Они вымылись, побрились, поели и привели в порядок платье. Немировский ушел. А они легли спать. Когда стемнело, капитан сказал: – Пора.
Во дворе стоял военный зеленый мотор. Немировский сел за руль, а Бахтин с силой крутанул ручку стартера. Двигатель молчал. Он крутанул еще. Машина чихнула и заработала басовито и гулко. Улицы Питера были перегорожены баррикадами, по темным мостовым шли вооруженные отряды, скакали всадники, ползли броневики.
– Белые наступают, – пояснил Немировский.
Но людям в машине это было безразлично. Белые, красные. Это была не их война. Трижды мотор останавливали и проверяли документы. Но мандат с подписью самого Дзержинского производил магическое действие. Миновав заставу, Немировский остановил машину и дважды мигнул фарами. К машине подошел человек в армяке. – Привезли? -Да.
Дальше они ехали в розвальнях. По каким-то проселкам, рощам, даже по льду озера. Когда езда эта стала уже нестерпимой, возница сказал: – Тихо теперь. Граница.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96