Они быстро загораются и тут же отходят. Таких встреча со смертью редко ранит. Иван же по натуре спокоен, уравновешен. Его не так-то просто выбить из колеи. Но уж когда таких, как он, жизнь здорово тряхнет, для них это редко проходит бесследно. Как этот полет отразится на нем? Трудно сказать, понял ли он состояние товарищей, но, поправив на себе обмундирование и приняв бравый вид, четко подошел к майору Воронину и без всякого заикания доложил о выполнении задания, спросив, какие будут замечания по его действиям в полете.
Да, фронт, товарищи, время здорово изменили Ивана Андреевича. Давно исчезла кажущаяся неповоротливость, в движениях появилась ловкость. И все же друзья долго видели человека таким, каким он показался в полку в первый раз, — чуточку угловатого увальня. К тому же у Ивана Андреевича осталось заикание. И, очевидно, поэтому многие не замечали происходящие в человеке перемены. А вот сейчас, когда у него и следа не осталось от дефекта речи, все вдруг увидели будто бы другого — стройного, сильного Ивана Андреевича с волевым и чуть строгим лицом.
Кто мог подумать, что тяжелый полет окончательно излечит его? Очевидно, для некоторых людей борьба со смертью и счастливый исход ее — незаменимое лекарство. Воронин в радостном удивлении разглядывал «нового» Ивана и на его вопрос о замечаниях в полете, кроме одобрительной улыбки, ничего и не мог ответить. Тот тоже улыбался широко и радостно.
— Замечания, замечания… — после паузы на радостях проговорил Петр. — Да какие тут могут быть замечания! Дай-ка я лучше тебя обниму! — расчувствовался комэск. — Как ты себя чувствуешь?
Иван молодцевато подвигал своими мощными плечами:
— Ничего, хорошо: ведь я в этом полете как будто бы немного поспал.
* * *
Все засмеялись. Кто-то предложил качать его, но он моляще поднял руку:
— Братцы, да причем тут я? — и он повернулся к своему истребителю. — Вот кого нужно качать.
Внимательно стали осматривать машину. Снаряд разорвался сзади летчика. Массу осколков приняла на себя бронеспинка. Она и спасла Ивана от смерти. В крыльях было множество рваных дыр от осколков. Повреждено управление, два лонжерона фюзеляжа и изрешечен хвост.
— Что бы про «як» ни говорили, а машина надежная, — с любовью отозвался Лазарев. — Кроме «ила» не знаю, какой бы еще самолет смог выдержать такую пытку.
* * *
Полтора часа до рассвета, а летчиков уже разбудил дежурный по полку. Они поднимаются не спеша, беззаботно. По всему видно, что им, не знающим, что готовит грядущий день, спалось спокойно. И сейчас у них мысль еще дремала. О предстоящем задании знают только командиры.
— После завтрака полетим сопровождать бомбардировщики. Они должны нанести удар по Львовскому аэродрому, — сказал Воронин тихо, спокойно, нарочито растягивая слова, но по комнате сразу будто прошелся ветерок, все заторопились. Вялости как не бывало.
Лететь за сто километров в тыл врага через все аэродромы его истребительной авиации — задача не из легких. Тем более каждый ясно понимал, что на них, истребителях, лежит основная тяжесть борьбы с авиацией противника. А удобнее всего уничтожать ее на аэродромах.
За завтраком все молчаливы и сосредоточены. Так бывает всегда, когда летчики внутренне собраны и настроены на боевой вылет. В такую рань обычно нет аппетита. Сейчас же, понимая, что для большого полета потребуется много сил, все старались подкрепиться и выпили дополнительно по стакану крепкого чая.
Темны предрассветные минуты. При побудке луна еще виднелась на горизонте, а сейчас скрылась. С трудом майор Воронин находит свой «як». Тишина. Никакого движения кругом. Только что прогретый мотор, остывая, как бы слегка похрапывает.
Мушкин расстелил под крылом зимний чехол мотора, намереваясь отдохнуть. Как хорошо на рассвете спится. В эти минуты вся природа в наиполнейшем покое. И только война не спит.
Летчики в кабинах «яков». Прохладно. На востоке замаячила заря. Сколько раз приходилось ее наблюдать! И никогда она не оставляет тебя равнодушным. Суть не только в изумительной, неповторимой ее красоте: она часто является для летчиков и верным метеорологом. Вечером предсказывает погоду на завтра, утром уточняет свои предсказания.
Сейчас нигде ни тучки. Восток золотисто-розовый, предвещающий ясный день. Впрочем, война все приметы путает. Фронт своей гарью часто так загрязняет воздух, что сквозь него и небо кажется не таким, какое оно есть на самом деле.
Где-то над головой Воронина, заливаясь, поет жаворонок. Долго Петр не мог обнаружить этого азартного певца. Подумалось даже, что нет никакого жаворонка, просто звенит сама тишина. Только когда солнце позолотило в вышине беззаботную птаху, Воронин заметил ее. Жаворонок висел неподвижно. Видимо, он, как и летчик, любовался зарей и восходом солнца.
Наконец взвились две ракеты. Через три минуты все были уже в воздухе. Бомбардировщики появились колонной из восьми девяток па высоте пяти километров, как и договаривались, — дивизия. Истребителей — полк. Так и положено, прикрытие один к трем. Удар по аэродрому должен быть мощным и неотразимым.
Майор Воронин летит со своей эскадрильей рядом с командиром бомбардировщиков. С ним установлена надежная радиосвязь. Сзади и с превышением идет эскадрилья Александра Выборнова. Выше всех летит эскадрилья Михаила Сачкова. «Яки», широко расплывшись по небу над всей колонной бомбардировщиков, подобно огромному щиту, надежно закрыли ее сверху и с боков. Откуда бы истребители противника ни сунулись, везде их встретит огонь. Правда, внизу никого из наших нет, но противник оттуда и нападать не будет. Атака же сверху — молниеносна и неотразима.
Впереди воздушным боем «Лавочкиных» с «мессершмиттами» обозначился фронт. Значит, «Лавочкины» прокладывают нашим дорогу.
И вот внизу — фронт. Небо рябят разрывы зениток. Истребители резким маневром уходят от их огня. И бомбардировщики меняют курс, маневрируют. Однако они не такие юркие, как «яки». Наконец разрывы снарядов начали отставать. Но четыре снаряда — удар батареи вдогон — разорвались у самого хвоста последней девятки. Она расстроилась. Видно, как из плотного строя отваливает и разворачивается бомбардировщик, а второй с разбитым крылом срывается в штопор.
В эфире напряженное траурное молчание. Густая синева давит своей враждебностью. Внизу земля — чужая, черная. Она вот-вот снова ударит залпом огня. Сзади не ласковое солнце; того и гляди из него выскочат истребители врага…
Майор Воронин, стиснув зубы, зорко осматривает небо: вот-вот должны показаться истребители врага. Так и есть. Показалась пара «фоккеров», за ней вторая и третья. Только сейчас он вспомнил, что подбитую машину, вышедшую из строя, вражеские истребители могут добить. А ведь об этом надо было подумать раньше.
— Сергей! Проводи с напарником бомбардировщик в безопасный район, — приказывает Лазареву.
— Понял! Выполняю! А вам счастливого пути! — И после паузы спросил: — Разрешите потом догнать вас?
— Разрешаю, — ответил Воронин, уже разворачивая свою группу против «фоккеров».
Короткая схватка — и вражеские истребители ушли вниз.
Опасность делает людей более собранными. Через минуту-две бомбардировщики плотно сомкнули свои ряды. Строй выровнялся. Истребители тоже приняли более строгий порядок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Да, фронт, товарищи, время здорово изменили Ивана Андреевича. Давно исчезла кажущаяся неповоротливость, в движениях появилась ловкость. И все же друзья долго видели человека таким, каким он показался в полку в первый раз, — чуточку угловатого увальня. К тому же у Ивана Андреевича осталось заикание. И, очевидно, поэтому многие не замечали происходящие в человеке перемены. А вот сейчас, когда у него и следа не осталось от дефекта речи, все вдруг увидели будто бы другого — стройного, сильного Ивана Андреевича с волевым и чуть строгим лицом.
Кто мог подумать, что тяжелый полет окончательно излечит его? Очевидно, для некоторых людей борьба со смертью и счастливый исход ее — незаменимое лекарство. Воронин в радостном удивлении разглядывал «нового» Ивана и на его вопрос о замечаниях в полете, кроме одобрительной улыбки, ничего и не мог ответить. Тот тоже улыбался широко и радостно.
— Замечания, замечания… — после паузы на радостях проговорил Петр. — Да какие тут могут быть замечания! Дай-ка я лучше тебя обниму! — расчувствовался комэск. — Как ты себя чувствуешь?
Иван молодцевато подвигал своими мощными плечами:
— Ничего, хорошо: ведь я в этом полете как будто бы немного поспал.
* * *
Все засмеялись. Кто-то предложил качать его, но он моляще поднял руку:
— Братцы, да причем тут я? — и он повернулся к своему истребителю. — Вот кого нужно качать.
Внимательно стали осматривать машину. Снаряд разорвался сзади летчика. Массу осколков приняла на себя бронеспинка. Она и спасла Ивана от смерти. В крыльях было множество рваных дыр от осколков. Повреждено управление, два лонжерона фюзеляжа и изрешечен хвост.
— Что бы про «як» ни говорили, а машина надежная, — с любовью отозвался Лазарев. — Кроме «ила» не знаю, какой бы еще самолет смог выдержать такую пытку.
* * *
Полтора часа до рассвета, а летчиков уже разбудил дежурный по полку. Они поднимаются не спеша, беззаботно. По всему видно, что им, не знающим, что готовит грядущий день, спалось спокойно. И сейчас у них мысль еще дремала. О предстоящем задании знают только командиры.
— После завтрака полетим сопровождать бомбардировщики. Они должны нанести удар по Львовскому аэродрому, — сказал Воронин тихо, спокойно, нарочито растягивая слова, но по комнате сразу будто прошелся ветерок, все заторопились. Вялости как не бывало.
Лететь за сто километров в тыл врага через все аэродромы его истребительной авиации — задача не из легких. Тем более каждый ясно понимал, что на них, истребителях, лежит основная тяжесть борьбы с авиацией противника. А удобнее всего уничтожать ее на аэродромах.
За завтраком все молчаливы и сосредоточены. Так бывает всегда, когда летчики внутренне собраны и настроены на боевой вылет. В такую рань обычно нет аппетита. Сейчас же, понимая, что для большого полета потребуется много сил, все старались подкрепиться и выпили дополнительно по стакану крепкого чая.
Темны предрассветные минуты. При побудке луна еще виднелась на горизонте, а сейчас скрылась. С трудом майор Воронин находит свой «як». Тишина. Никакого движения кругом. Только что прогретый мотор, остывая, как бы слегка похрапывает.
Мушкин расстелил под крылом зимний чехол мотора, намереваясь отдохнуть. Как хорошо на рассвете спится. В эти минуты вся природа в наиполнейшем покое. И только война не спит.
Летчики в кабинах «яков». Прохладно. На востоке замаячила заря. Сколько раз приходилось ее наблюдать! И никогда она не оставляет тебя равнодушным. Суть не только в изумительной, неповторимой ее красоте: она часто является для летчиков и верным метеорологом. Вечером предсказывает погоду на завтра, утром уточняет свои предсказания.
Сейчас нигде ни тучки. Восток золотисто-розовый, предвещающий ясный день. Впрочем, война все приметы путает. Фронт своей гарью часто так загрязняет воздух, что сквозь него и небо кажется не таким, какое оно есть на самом деле.
Где-то над головой Воронина, заливаясь, поет жаворонок. Долго Петр не мог обнаружить этого азартного певца. Подумалось даже, что нет никакого жаворонка, просто звенит сама тишина. Только когда солнце позолотило в вышине беззаботную птаху, Воронин заметил ее. Жаворонок висел неподвижно. Видимо, он, как и летчик, любовался зарей и восходом солнца.
Наконец взвились две ракеты. Через три минуты все были уже в воздухе. Бомбардировщики появились колонной из восьми девяток па высоте пяти километров, как и договаривались, — дивизия. Истребителей — полк. Так и положено, прикрытие один к трем. Удар по аэродрому должен быть мощным и неотразимым.
Майор Воронин летит со своей эскадрильей рядом с командиром бомбардировщиков. С ним установлена надежная радиосвязь. Сзади и с превышением идет эскадрилья Александра Выборнова. Выше всех летит эскадрилья Михаила Сачкова. «Яки», широко расплывшись по небу над всей колонной бомбардировщиков, подобно огромному щиту, надежно закрыли ее сверху и с боков. Откуда бы истребители противника ни сунулись, везде их встретит огонь. Правда, внизу никого из наших нет, но противник оттуда и нападать не будет. Атака же сверху — молниеносна и неотразима.
Впереди воздушным боем «Лавочкиных» с «мессершмиттами» обозначился фронт. Значит, «Лавочкины» прокладывают нашим дорогу.
И вот внизу — фронт. Небо рябят разрывы зениток. Истребители резким маневром уходят от их огня. И бомбардировщики меняют курс, маневрируют. Однако они не такие юркие, как «яки». Наконец разрывы снарядов начали отставать. Но четыре снаряда — удар батареи вдогон — разорвались у самого хвоста последней девятки. Она расстроилась. Видно, как из плотного строя отваливает и разворачивается бомбардировщик, а второй с разбитым крылом срывается в штопор.
В эфире напряженное траурное молчание. Густая синева давит своей враждебностью. Внизу земля — чужая, черная. Она вот-вот снова ударит залпом огня. Сзади не ласковое солнце; того и гляди из него выскочат истребители врага…
Майор Воронин, стиснув зубы, зорко осматривает небо: вот-вот должны показаться истребители врага. Так и есть. Показалась пара «фоккеров», за ней вторая и третья. Только сейчас он вспомнил, что подбитую машину, вышедшую из строя, вражеские истребители могут добить. А ведь об этом надо было подумать раньше.
— Сергей! Проводи с напарником бомбардировщик в безопасный район, — приказывает Лазареву.
— Понял! Выполняю! А вам счастливого пути! — И после паузы спросил: — Разрешите потом догнать вас?
— Разрешаю, — ответил Воронин, уже разворачивая свою группу против «фоккеров».
Короткая схватка — и вражеские истребители ушли вниз.
Опасность делает людей более собранными. Через минуту-две бомбардировщики плотно сомкнули свои ряды. Строй выровнялся. Истребители тоже приняли более строгий порядок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47