Ох, тоска. В темных дебрях неискушенного разума слабо, точно просвет
в непроглядных тучах, брезжило сознание человеческой неустроенности.
Хищные звери. Черная хворь. Откуда все это, зачем это все?
То один, то другой страж поднимался беспокойно, подбрасывал в костер
сучья и ветви, всматривался при свете загудевшего пламени в неподвижные
лица спящих. Только убедившись, что все на месте, что он не покинут, не
оставлен, с ним - товарищи, соплеменники, сак умиротворенно ложился в
пахучую полынь.
Терпите. Опирайтесь, как путники в бурю, друг на друга, один на всех
и все на одного - и обретете силу противостоять Пятнистой смерти, что
глядит, ощерив клыки, пристально, с неумолимостью убийцы, из угрюмой
чангалы.

...И опять - утро.
Саки, обнаженные до пояса, пали на колени, обратили к солнцу очи - и
оно ободряюще протянуло к ним теплые лучи.
Словно ветви приземистых деревьев, взметенные мощным порывом ветра в
одну сторону, в едином взмахе поднялись наискось десятки рук. Черно-синие
в сумрачном свете чангалы, они резко выделялись на ликующе-розовом поле
сияния, все ярче разгоравшегося на востоке.
Остро звякнул, задребезжал, мягко загудел медный гонг. И медленно
поплыл к горизонту хрипловатый, гортанный, низкий, как гул урагана,
рыдающий от избытка радости, напряженно колеблющийся голос жреца.
Хвала тебе, Митра. Ты взошел, засверкал, как всегда. Пятнистая смерть
может убить одного Наутара.
Сто и тысячу Наутаров. Но кто убьет бога Митру, само лучезарное
солнце? Пока ж не погаснет солнце, не погибнет и сакский род.
Белый отец отозвал сына за куст.
- Для чего я взял тебя с собой? Старайся понять. Не поймешь -
пропадешь. Скажу напоследок: слушайся Томруз, Хугаву слушайся. Ясно?
Прощай.
Старый вождь прижал на миг сына к плечу, оттолкнул, с юношеской
ловкостью вскочил на лошадь. И был таков Белый отец.
Шестерка уцелевших собак, наконец, разгадала хитрую уловку хищницы. У
бугра, заросшего ежевикой, собакам удалось сообща навалиться на Пятнистую
смерть. Разбойница очутилась в капкане из шести клыкастых пастей.
Попалась?!
С ревом подскочила Пятнистая смерть кверху на пять локтей. С визгом
грянулась Пятнистая смерть сверху вниз, на поляну. Упала на спину, подмяла
собак под себя. Пасти разомкнулись. Пятнистая смерть совершила длинный
прыжок и с маху одолела крутой бугор.
Пока псы обегали препятствие с двух сторон - не дать хищнице
увернуться, обогнув возвышение! - зверь взлетел в новом невообразимом
прыжке, теперь уже обратном, и кинулся к реке, стремясь оставить гончих
далеко за собой.
Устала Пятнистая смерть - ей не пришлось сегодня подкрепиться горячей
кровью. Она укрылась в гуще гребенчука, торопливо облизала грудь и бока.
Собаки приближались. Она хорошо слышала их прерывистый лай и визг,
переходящий в жалобный скулеж - гончие тоже неимоверно утомились. Псы уже
не пугали чудовище - краткий отдых вернул ему добрую часть иссякших сил.
Но до Пятнистой смерти вдруг дошли отовсюду иные, более страшные
звуки: шум, треск, топот, гвалт, сердитые возгласы людей. Окружена. Что
делать? Уничтожить собак. Без собак люди, как без глаз - попробуй отыщи
лукавую хозяйку чангалы в топких зарослях, раскинувшихся на много дней
пути. Легче найти блоху в шкуре верблюда.
Пятнистая смерть подтянулась, угрожающе ворча.
Пятнистая смерть напрягла мышцы упруже и тверже виноградной лозы.
Пятнистая смерть легко, как птица, вспорхнула на перистый ясень.
Собаки, тесня друг друга, подступили к дереву. И гигантской
бело-желтой, в черных цветах, невиданной бабочкой пала на них Пятнистая
смерть. Пестрая молния!
Две гончих забились с переломанными хребтами. У третьей во всю длину
было вспорото брюхо. Четвертая, с разорванной глоткой, судорожно, как
обезглавленная курица, кувыркалась в молодой осоке. Пятая и шестая
шлепнулись в мутную заводь.
И тут в правый бок Пятнистой смерти, расщепив ребро, воткнулась
оперенная стрела.
Человек?
Хищница зарычала - стонуще, с болью, и повернулась с такой быстротой,
что казалось - она и не шевелилась, так и стояла тут сейчас, мордой к
лучнику.
Вторая стрела продырявила левое плечо убийцы.
Дрожь ярости пробежала по узорчатой шкуре Пятнистой смерти - как
частая рябь по осенней воде, осыпанной желтыми листьями, как ледяной
порывистый вихрь по меху пестрых выгоревших трав. Будто глубоко под кожу
хищнице запустил хобот железный овод.
Не сводя с охотника злобно сверкавших глаз, разбойница захлестала
хвостом о бока, вытянула шею над самой землей, выгнала спину, припала к
траве.
Спрятав когти, она коротко перебирала вздрагивающими лапами, словно
играющий котенок.
Человек отшвырнул трехслойный лук, выдернул из глины копье.
Он упер тупой конец оружия в круто вывернутую ступню отведенной назад
правой ноги, намертво впился в древко, прижал его для верности к
выдвинутому вперед согнутому левому колену.
Так напряженно сжался, перегнулся и скорчился человек, что стал
похожим на корягу, из которой косо торчит в сторону прямая голая ветвь.
Скрестились с беззвучным лязгом, брызнув горстью искр, как два ножа,
два ненавидящих взгляда.
Эй, берегись!
Пятнистая смерть стремительной эфой-змеей распрямилась в прыжке,
сгустком огня полыхнула над влажной лужайкой, горячей бронзовой глыбой
обрушилась на человека.

СКАЗАНИЕ ВТОРОЕ. ЦАРЬ И СОЛОВЕЙ
Старая эра. Год пятьсот двадцать девятый. Рим, возникший на семи
холмах, пока что томится под властью этрусков и не смеет даже мечтать о
великих завоеваниях. Лишь через двести лет покорит Согдиану пьяный деспот
Искандер Двурогий. О гуннах Атиллы еще и слуха не было, а нашествие
Чингисхана - дело столетий столь отдаленных, что человеку страшно в них
заглянуть.
Но уже давным-давно облупилась зеркальная облицовка египетских
пирамид, простоявших к тому времени три долгих тысячелетия, и эпоха
фараона Хеопса кажется ветхой, непостижимой уму, сказочной древностью. И
уже давно появились жадность, жестокость и глупость. Знать накопила
огромный опыт истребительных войн и грабежей. Вряд ли кого удивишь
кандалами и батогами.
Однако, существует не только насилие - издревле крепнет
противодействие ему. Есть разум. Есть труд. Есть борьба за лучшую долю.
Народ Лагаша сверг царя Лугальанду.
Вельможа Ипусер, спрятавшись от мятежников в катакомбах, торопливо
писал: "Воистину, чиновники убиты. Зерно Египта сделалось общим
достоянием. Свитки законов судебной палаты выброшены на площадь".
"Рабы восстали, принялись дома разрушать, господ своих продавать,
проливать их кровь", - сетовал хеттский правитель Телепин.
В государстве Чжоу при владыке Ли Ване чернь захватила столицу.
Нищий индиец Макхали Госала - в коровьем стойле рожденный - первым в
мире сказал: "Нет бога и божественных духов. Толкующие о них - лжецы".
Год пятьсот двадцать девятый. На первый взгляд, ничем
непримечательный, обычный в длинной череде веков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52