На следующий день Макдональд первым начал атаку, пытаясь охватить фланги союзников. Он ждал, что в тылу у них с часу на час появится Моро. Искусным распределением сил он достиг того, что на всех участках его войска имели численное преимущество.
Багратион стремительно ударил на обходивший правое русское крыло корпус Домбровского и рассеял его. Третье подряд поражение настолько деморализовало поляков, что они отступили за Треббию и больше не принимали участия в сражении.
Но пока войска Багратиона дрались с поляками, французские дивизии Виктора и Руска ворвались в образовавшийся просвет в русском расположении и, пользуясь четверным превосходством сил, стали теснить русские полки (дивизию Швейковского). Окруженные со всех сторон, не знавшие никогда «ретирады», солдаты дрались с бешенством отчаяния. Один гренадерский полк, зажатый в железное кольцо, повернул третью шеренгу кругом и отстреливался во все стороны. Французы ничего не могли поделать с ним, и в конце концов полк пробился из окружения. Солдаты медленно отступали, но то и дело, увлекаемые примером какого-нибудь смельчака, кидались в штыки. Трудно было понять, какая сторона является отступающей в этом вихре ярости и самоотверженного мужества.
Французы были достойными противниками. Презирая смерть, они бросались в атаки, и шаг за шагом продвигались вперед. Командовавший правым русским флангом Розенберг послал сказать, что дальнейшее сопротивление невозможно. Прибывшему офицеру Суворов указал на громадный камень, подле которого он прилег:
– Попробуйте сдвинуть этот камень. Не можете? Так же невозможно отступление.
Возвратившиеся части Багратиона ослабили остроту положения, но неравенство сил было чересчур заметным. Багратион лично прискакал с рапортом о необходимости отхода.
– Нехорошо, князь Петр, – тихо сказал Суворов.
Встав на ноги, он потребовал лошадь и поскакал на правый фланг, одновременно приказав направить туда единственкую резервную казачью батарею. Навстречу ему валила отстреливающаяся, но уже расстроенная толпа солдат. Соскочив с коня, фельдмаршал вмешался в их ряды и побежал вместе с ними.
– Шибче!.. шибче!.. – кричал он. – Заманивай их… бегом…
Потом он вдруг остановился и зычно крикнул:
– Стой!
Он остановил войска возле вызванной им из резерва и скрытой в кустах батареи и приказал открыть картечный огонь по наседавшим французам. Тотчас вслед за этим Суворов, выхватив шпагу, повернул солдат и бросил их в атаку. С соседнего участка были сняты батальон егерей и казачий полк и посланы на помощь. Атака была так стремительна, что французы в донесениях о бое указывали, что русские восстановили положение с помощью подоспевших резервов. На самом же деле это были только что отступавшие части.
Суворов поскакал вдоль линии фронта, под роем пуль ободряя бойцов. Следивший за ним его секретарь и биограф Фукс с удивлением видел, что стоило где-нибудь показаться белой рубахе полководца, как русские войска начинали одолевать противника. Стоявший подле Фукса Дерфельден с улыбкой заметил:
– Я эту картину видел не раз. Этот старик есть какой-то живой талисман. Достаточно развозить его по войскам, чтобы победа была обеспечена.
Дело заключалось, конечно, не в особых волшебных свойствах Суворова, а в его изумительных качествах полководца: в умении моментально ориентироваться в самой сложной обстановке боя, определить слабое место у противника и нацелить туда удар.
Натиск французов разбился о стойкость и искусство сопротивления. Одна из их лучших частей, 5-я полубригада, отличившаяся в ста сражениях, бежала, пораженная ужасом.
Любопытно, что Мелас снова ничего не понял в обстановке и выслал только половину резерва, продержав другую половину весь день в бездействии.
Ночь застала обе армии на прежних позициях. В этот момент Суворов получил известие, что в близком тылу у него появились передовые разъезды Моро. Над армией нависла угроза окружения, но это не смутило непреклонную волю полководца. Он решил на другой день, в четвертый раз, возобновить сражение, разбить Макдональда и тогда обратиться всеми силами против Моро.
Если трудно сохранять решительность при осуществлении намеченного плана, то еще труднее быстро принимать соответствующие данному случаю решения.
Суворов был великий мастер на это.
Принимая данное решение, он руководствовался своим обычным принципом: бить врага по частям, и сперва того, кто более опасен.
Однако войска Макдональда были уже разбиты. На собранном им военном совете выяснились огромные потери, расстройство полков, отсутствие снарядов у артиллерии. Все это – и в еще большей степени – имело место в войсках коалиции, но преодолевалось железным упорством старого фельдмаршала.
Не получив сведений о движении Моро, Макдональд в 12 часов ночи начал отступление. На берегах были оставлены бивачные костры, чтобы создать видимость нахождения армии.
В 5 часов утра казачьи разъезды доставили весть об уходе противника. Немедленно началось преследование. Шедшая в арьергарде дивизия Виктора была атакована и разбита; при этом была взята в плен знаменитая 17-я полубригада, считавшаяся гордостью всех французских армий. Войска Макдональда катились в Тоскану, отгрызаясь от преследователей, но не представляя уже собой серьезной военной силы.
Трехдневное сражение вырвало из рядов противника около 6 тысяч человек; во время отступления французы потеряли еще около 12 тысяч, в том числе 4 генералов и 502 офицера. Потери русских, согласно донесению Суворова Павлу I, составили 680 убитых и 2 100 раненых, потери австрийцев 350 убитых и 1 900 раненых.
Так окончилась битва при Треббии.
Даже иностранные исследователи, склонные с лупой в руках отыскивать какие-нибудь погрешности в действиях Суворова, восхищаются его поведением в этом сражении.
По выражению Моро, марш к Треббии «является верхом военного искусства» («Cest le sublime de lart militaire»). Сам Макдональд был такого же мнения. В 1807 году на приеме в Тюильри он указал русскому посланнику на увивавшуюся вокруг Наполеона толпу и промолвил:
– Не видать бы этой челяди Тюильрийского дворца, если бы у вас нашелся другой Суворов.
Несколько лет спустя, при дворе Наполеона, Макдональд сказал русскому послу, графу П. Толстому: «Хоть император Наполеон не дозволяет себе порицать кампанию Суворова в Италии, но он не любит говорить о ней. Я был очень молод во время сражения при Треббии. Эта неудача могла бы иметь пагубное влияние на мою карьеру, меня спасло лишь то, что победителем моим был Суворов».
Император Павел ничего не понимал в военном искусстве, но прислал Суворову осыпанный бриллиантами портрет и милостивый рескрипт, в котором выражал благодарность за «прославление его царствования», и заявил: «Бейте французов, а мы будем бить вам в ладоши».
Австрийцы же остались недовольны. Черная зависть и тупость окончательно возобладали в их отношении к Суворову.
Австрийский император прислал Суворову двусмысленный рескрипт, содержавший намек на то, что главную причину суворовских побед составляло «столь часто испытанное счастье ваше».
Полководец был жестоко уязвлен этим.
Русскому послу в Вене он с горечью писал: «Счастье! – говорит римский император… Ослиная в армии голова тоже говорила мне – слепое счастье!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78