Из прослушанных курсов я вынес, что животные - это «хозяйственные единицы» с определенным сроком годности. Как только он подходил к концу, животное подлежало уничтожению. В ходе обучения я наблюдал, как обращаются с животными на фермах, как они страдают и как беспощадно их калечат без какой-либо анестезии в рамках сложного процесса, призванного минимизировать затраты на производство мяса, яиц и молочных продуктов.
Печальный момент заключался в том, что эта часть процедуры считалась за форму искусства, тогда как другие виды пыток подавались, как старомодные, экономически неактуальные и конкурентно несостоятельные. Чем больше я узнавал, тем глубже убеждался в том, что животноводство - это зло. Я быстро понял, что низкие цены на мясо, которые мы видим на прилавках, объясняются жуткими страданиями живых существ, и больше не мог оставаться частью этого.
Ориентировочно на третьем курсе вуза, мне в руке попала книга Джона Роббинса «Диета для Новой Америки». Это книга вызвала во мне трепет, и я понял, что единственный реальный выход для меня - это отказаться от мяса и рыбы. С этой точкой зрения я прожил 6-7 лет, будучи ово-лакто вегетарианцем. Со временем, мне кажется, моя диета перестала быть идеей и превратилось в банальную привычку. В какой-то момент я уже не мог вспомнить, почему стал вегетарианцем.
В результате я стал прибегать к тому, что сейчас меня просто бесит: я начал изредка есть мясо - преимущественно в отпуске. Оглядываясь назад, могу сказать, что частично такое поведение было вызвано желанием угодить окружающим, частично мотивировано неготовностью обламываться, частично продиктовано элементарной ленью и частично объяснялось тем, что я забыл, по каким причинам отказался от мяса. Кроме того, я во всеуслышание поддерживал веганов, но в душе думал, что они зашли слишком далеко.
На данном этапе позиционирование веганов, как потусторонних фриков, стало моей традицией, направленной на умасливание совести. Я считал веганов маргиналами, что помогало мне оправдаться перед самим собой. Это абсурдное предубеждение находило поддержку в лице нескольких схваток с нахальными, мерзкими веганами, которые третировали и чморили меня за то, что я был вегетарианцем.
Начав преподавать, я провел несколько лекций о мясоедстве, вегетарианстве и этике. Я напомнил себе, зачем стал вегетарианцем и по-новому взглянул на веганов. В качестве новогодней резолюции, я решил пересмотреть свое вегетарианство. Заново воодушевленный, я твердо вознамерился углубиться в вопросы прав животных и обложился тоннами книг по этической теории.
Я проглотил «Освобождение животных» Питера Сингера и был совершенно ошеломлен непробиваемостью его аргументов в пользу веганизма. Наконец появился кто-то, кто не мямлил, а убеждал. Его мотивировка была неоспорима. Его логика была безупречна, и тогда я понял, что эксплуатация животных неправильна в корне. Не было ни малейшего смысла - за исключением кайфа от вкуса молока, сыра и яиц - в том, чтобы животные умирали ради наших удовольствий.
Что мне оставалось? У меня не было иного шанса остаться в ладах с самим собой, как бросить яйца и молочку. Как человек, ратующий за права животных, я бы стал не кем иным, как лицемером, если бы продолжил есть яйца и пить молоко, принимая в расчет число убийств и пыток, которые я тем самым продолжал бы поддерживать. Для тех, кто сомневается, открою секрет: когда срок годности коровы, играющей роль молочной машины, истекает, ее отправляют на бойню. Экономика. В мире не существует тихих пастбищ для коров на пенсии, если только ты не считаешь приятным времяпрепровождением превращение в говяжий фарш. Потребители молочных продуктов непосредственным образом поддерживают мясную индустрию, несущественно сокращая число смертей и страданий (это относится и к любителям органического молока). Производство яиц тоже непостижимо жестоко. Куры-несушки проводят всю жизнь в узких железных клетках. Они почти не видят дневного света и редко (а то и никогда) получают возможность расправить крылья или размять ноги (мы расскажем об этом подробно в следующей главе).
Короче, я сделал то, что должен был: я перестал есть продукты животного происхождения как таковые и принялся методично выбрасывать из своей жизни все другие товары, полученные посредством эксплуатации животных, будь то шампунь, протестированный на кролике, или презервативы (об этом позже). В течение нескольких лет мое отношение к веганам кардинально изменилось. Я перестал считать их развязными, маргинальными чудилами, которые не знают, чем заняться, кроме как прогонять лекции вегетарианцам. Я рад, что смог избавиться от химер своего заблуждения.
Часто встречаемое клише гласит, что человек не живет на необитаемом острове. И это действительно так. Три вещи помогли мне понять это. Во-первых, мне очень повезло, что я пообщался с Дженной на тему изменений в сознании, и мы оба решили стать веганами.
Во-вторых, нам посчастливилось стать лучшими друзьями Дэна Пейзера, которому эта книга частично посвящена. Дэн - веган, мой студент-коммунист из Вермонта. Он не только показал себя самым лучшим знатоком Маркса, какого мне доводилось встречать, но и всегда был так же последователен, спокоен и терпелив в вопросах веганизма, которые мы с ним обсуждали. С ним было комфортно говорить о веганизме, он никогда не читал лекций и не пытался обращать в свою веру. Он изящно спускал на тормозах острые беседы, которые сейчас выводят меня самого из себя. Например, как-то я сказал Дэну, что буду веганом «во всем, кроме сливок в кофе». Кажется, еще я интересовался у него, как буду есть пиццу без сыра, что мне делать без йогурта и куда мне пойти на завтрак, если в закусочную теперь нельзя.
Вспоминая об этих абсурдных вопросах, я наполняюсь чувством стыда и представляю, как раздражал ими Дэна, особенно вспоминая мои виртуозные (хоть и жалкие) отговорки по поводу того, почему я не смогу стать веганом. Я наболтал ему массу вещей, о которых сейчас жалею едва ли не каждый день. Дэн, если ты читаешь это, знай, я - твой большой должник, и до сих пор не понимаю, как ты удержался и не задушил меня тогда.
Третьей причиной послужило то, что мы взяли щенка. У нас много лет жил кот, но кот - довольно независимое животное. Безусловно, он нуждается в ежедневной дозе любви, но чаще всего это очень хорошо скрывает. К тому же меня не покидает ощущение, что я постоянно вторгаюсь в его личную жизнь, мешаю его сладким снам и посягаю на территорию. Он - любимый, великолепный, лохматый, счастливый кот, но он - кот, такова его натура.
Общение с щенком дарит принципиально иной опыт. Щенки нуждаются во многом, чего котам не требуется. Когда мы его принесли, ему было всего несколько недель, и он полностью от нас зависел. Я провел с щенком три недели, выполняя функции его мамы и растя его так, будто он был моим собственным четвероногим детенышем. В какой-то момент мы оба почувствовали, что связаны друг с другом. Так же, как и в случае с котом, мы приняли его, как члена семьи, и научились угадывать его настроение, желания и поводы для восторга. Аналогичным образом он приноровился к нам, и мы стали развиваться вместе.
Получив опыт общения с котом и щенком, мы существенно обогатились эмоционально, получив новый спектр ощущений - от страха и подавленности до безграничного счастья - и осознали, что другие животные тоже испытывают все возможные чувства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41