Действительно, ходил такой слух, что раньше там располагалось
семейное кладбище Трокмортонов; однако, изучив документы более тщательно, я
обнаружил, что все могилы давным-давно были перенесены на Северное кладбище,
то, что находится на Потакет-Уэст-Роуд.
Потом вдруг я наткнулся на одно свидетельство (благодаря редкостной
случайности, ибо оно отсутствовало в основном массиве документов и легко
могло быть упущено из виду), которое возбудило во мне живейший интерес,
поскольку замечательно согласовывалось с некоторыми наиболее туманными
аспектами проблемы. Это был договор, составленный в 1697 году и
предоставлявший в аренду клочок земли некоему Этьену Руле с женой.
Наконец-то появился французский след а, помимо него, еще один, и намного
более значительный, нежели все прежние, налет ужасного, который имя это
вызвало из самых отдаленных уголков моего разнородного чтения в области
жуткого и сверхъестественного, и я лихорадочно бросился изучать план
участка, сделанный еще до прокладывания и частичного выпрямления Бэк-стрит
между 1747 и 1758 гг. Я сразу нашел то, чего наполовину ждал, а именно: на
том самом месте, где теперь стоял страшный дом, Руле с женой в свое время
разбили кладбище (прямо за тогдашним одноэтажным домиком с мансардой), и не
существовало никакой записи, в которой упоминалось бы о переносе могил.
Заканчивался документ совершенной неразберихой, и я вынужден был обыскать
библиотеки Шепли и Исторического Общества штата Род-Айленд, прежде чем мне
удалось найти местную дверь, которая отпиралась именем Этьена Руле. В конце
концов, мне-таки удалось кое-что откопать, и хотя это кое-что было весьма
смутным, оно имело настолько чудовищный смысл, что я немедленно приступил к
обследованию подвала страшного дома с новой и тревожной скрупулезностью.
Руле прибыли в эти края году этак в 1696 из Ист-Гринуича, спустившись
вдоль западного побережья залива Наррагансетт. Они были гугенотами из Кода и
столкнулись с немалым противодействием со стороны членов городской управы,
прежде чем им позволили поселиться в Провиденсе. Неприязнь окружающих
преследовала их еще в Ист-Гринуиче, куда они приехали в 1686 году после
отмены Нантского эдикта; носились слухи, будто неприязнь эта выходила за
рамки обычных национальных и расовых предрассудков и не имела отношения даже
к спорам из-за дележа земли, вовлекавшим иных французских переселенцев в
такие стычки с англичанами, которые не мог замять сам губернатор Эндрос.
Однако их ярый протестантизм слишком ярый, как утверждали некоторые, и та
наглядная нужда, которую они испытывали после того, как их, в буквальном
смысле, вытолкали взашей из поселка, помогли им снискать убежище в
Провиденсе. Этьен Руле, склонный не столько к земледелию, сколько к чтению
непонятных книжек и черчению непонятных схем, получил место канцеляриста на
складе пристани Пардона Тиллингаста в южном конце Таун-стрит. Именно в этом
месте спустя много лет возможно что лет через сорок, то есть, уже после
смерти Руле-старшего произошел какой-то бунт или что-то в этом роде, со
времени которого о семействе Руле, похоже, ничего больше не было слышно.
Впрочем, еще столетие с лишком эту семью частенько вспоминали, как
яркий эпизод в спокойной, размеренной жизни новоанглийского приморского
городка. Сын Этьена Поль, неприятный малый, чье сумасбродное поведение,
вероятно, и спровоцировало тот бунт, что сгубил семью, вызывал особый
интерес, и хотя Провиденс никогда не разделял ужаса перед черной магией со
своими пуританскими соседями, широкое распространение в нем получили
россказни о том, что Руле-младший и произносил-то свои молитвы не в урочное
время, и направлял-то их не по тому адресу. Именно этот слух, вероятно, лег
в основу той легенды, о которой знала старуха Роббинс. Какое отношение это
имело к французским бредням Роуби Гаррис и других обитателей страшного дома,
можно было либо вообразить, либо определить путем дальнейших изысканий. Я
задавался вопросом, многие ли из тех, кто знал эту легенду, принимали во
внимание ее дополнительную связь с ужасным, которая была мне известна
благодаря моей начитанности. Я имею в виду ту полную зловещего значения
запись в анналах чудовищного ужаса, которая повествует о некоем Жаке Руле из
Кода, приговоренном в 1598 году к костру за бесноватость, а затем
помилованном французским парламентом и заключенном в сумасшедший дом. Он
обвинялся в том, что был застигнут в лесу, весь в крови и в клочьях мяса,
вскоре после того, как два волка задрали мальчугана, причем очевидцы видели,
как один из волков убегал вприпрыжку целым и невредимым. Такая вот милая
домашняя сказочка, приобретающая, впрочем, зловещий смысл, если принять во
внимание имя персонажа и место действия. Я, тем не менее, пришел к выводу,
что кумушки из Провиденса в большинстве своем ничего не слыхали о ней.
Поскольку если бы слыхали, то совпадение имен наверняка повлекло бы за собой
какие-нибудь решительные действия, продиктованные страхом. А в самом деле:
что, если какие-то не имевшие широкого хождения слухи о Жаке Руле и привели
к финальному бунту, стершему французское семейство с лица городской земли?
Я стал посещать проклятое место все чаще и чаще, изучая нездоровую
растительность в саду, осматривая стены здания и внимательно обследуя каждый
дюйм земляного пола в погребе. Испросив разрешения у Кэррингтона Гарриса, я
подобрал ключ к неиспользуемой двери, ведущей из погреба прямо на
Бенефит-стрит; я сделал это потому, что предпочитал иметь более близкий
доступ во внешний мир, нежели тот, что могли предоставить неосвещенная
лестница, прихожая на первом этаже и парадный вход. Там, где пагубность
таилась в наиболее концентрированном виде, я проводил долгие послеполуденные
часы, обшаривая каждую пядь, заглядывая в каждый уголок, и солнечные лучи
просачивались внутрь сквозь щели в затканной паутиной наземной двери,
благодаря которой лишь несколько шагов отделяло меня от безопасного уличного
тротуара. Но увы! старания мои не были вознаграждены новыми находками:
кругом была все та же угнетающая затхлость, едва уловимые болезнетворные
запахи и все те же очертания на полу. Представляю, с каким любопытством
разглядывали меня многочисленные прохожие через пустые оконные проемы!
Наконец, по наущению дядюшки, я решил обследовать место в темное время
суток и однажды в непогожую ночь сноп света из моего электрического фонарика
метался по заплесневелому полу с жуткими фигурами на нем и причудливо
искривленными слабо фосфоресцирующими грибами. В ту ночь обстановка
подействовала на меня настолько удручающе, что я был почти готов к тому, что
увидел, если только это мне не показалось, а именно: очертания скрючившейся
фигуры , отчетливо выделявшиеся среди белесоватых наростов. Это была та
самая фигура, о существовании которой я слышал еще мальчишкой. Ясность и
отчетливость ее были поразительны и бесподобны и, глядя на нее, я снова
разглядел то слабое желтоватое мерцающее испарение, которое ужаснуло меня в
дождливый день много лет тому назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11