Через весь лагерь проходила дорога, изолированная от каждой секции бараков двумя рядами колючей проволоки. По этой дороге привозили баланду и хлеб к воротам секций, а также привозили или увозили пленных. На работу из нашей секции не водили, из других, вроде, тоже. Говорили, что это пересыльный лагерь. В лагере этом я находился с 25 декабря 1943 года по 16 февраля 1944 года.
16 февраля 1944 года нас, 400 человек из нашей секции, машинами перевезли в другой лагерь возле городка Седлец, северо-западнее Кракова. Лагерь также состоял из нескольких секций. В нашей секции было человек 400. Все мы жили в громадной кирпичной конюшне с центральным проходом и несколькими воротами. Спали все на полу, в соломе. На работу почти не гоняли. Тех же, кого отправляли на работу, использовали в сельском хозяйстве.
В каждом из лагерей, в которых я находился, ежедневно обязательно делали четыре построения всего лагеря на плаце. После каждого построения обязательно докладывали коменданту о результате пересчёта людей. Первое построение - пересчёт и получение утренней баланды. После завтрака построение, пересчёт и развод на работу. В обед - третье построение, пересчёт и получение обеденной порции баланды. Вечером - четвёртое построение, пересчёт и получение ужина. Когда комендант лагеря не приходил во время, то приходилось стоять час-два на ветру и в снегу. Котёл или бидон с баландой устанавливали возле ворот. Из строя, шеренгой в 24 человека с котелками (с котелком никто ни на минуту не расставался) шли к воротам, получали баланду и шли в конюшню есть. Это была, как бы, постоянная группа, она делилась на три восьмёрки, и в каждой восьмёрке был старший. Он получал хлеб на восемь человек: булку утром, булку в обед и булку вечером. Старший приносил в конюшню хлеб. Булку клали на специальную тряпочку. Очень аккуратно разрезали на восемь кусочков. Все кусочки взвешивались. Почти каждая восьмёрка имела свои самодельные весы.
Весы делались так. В тонкую, деревянную пластинку, на равных расстояниях друг от друга, втыкались три обломка иголки. На иголки надевались, так называемые, "шинельные петли", то есть, такие "закорючки" из твёрдой проволоки, за которые, при застёгивании солдатской шинели, цепляются такие же твёрдые проволочные крючки. К петлям привязывались верёвочки. За среднюю верёвочку "весы" подвешивались или держались в руке. К крайним верёвочкам привязывались деревянные колышки, которые втыкались во взвешиваемые кусочки. В середине булки кусочки были, как правило, равновесны, а горбушки, зачастую, приходилось подрезать.
После того, как кусочки были уравновешены и разложены на тряпочке, предстояло ещё определить, кому какой кусочек отдать: кому горбушку, кому серединку. Существовало два метода! Упрощённый состоял в том, что каждому человеку присваивался номер - от 1 до 8. Одному надевали шапку на глаза, ставили спиной к хлебу. Другой, показывая пальцем на кусочек хлеба, спрашивал: "Кому?" Тот, что с шапкой на глазах, должен был назвать номер. К примеру, он говорил: "Четвёртому". Человек, с присвоенным ему номером 4, получал этот кусочек. Существовал и другой метод, он был в нашей восьмёрке. Из дощечки вырезались 16 абсолютно одинаковых квадратиков, примерно 2 на 2 сантиметра. Получалось два комплекта по 8 штук. На них писались цифры от 1 до 8. Один комплект клали на кусочки: на каждый кусочек по цифре. Другой комплект опускали в глубокую шапку, трясли и давали каждому тянуть свой номер. Всё это делалось потому, что очень мало давали хлеба, люди были голодны. Хорошо ещё, что люди стремились к какой-то справедливости, перед которой, даже в наших условиях, мускулы оказывались бессильны. Многие стремились растянуть время общения с полученным кусочком. Одни ели баланду без хлеба, а потом отламывали маленькие кусочки хлеба и бросали в рот, сосали кусочки, как конфеты, продляя процесс приёма еды. Другие, съев баланду, наливали в котелки воды, размачивали в ней оставленный хлеб и ели эту новую порцию баланды ложкой.
Ложки у некоторых пленных были искусно вырезаны из дерева. Были и такие умельцы, которые очень искусно вырезали из дерева всевозможные игрушки и продавали конвойным немцам за порцию хлеба или за табак. Изготавливали и очень красивые шкатулки, оклеенные разноцветной соломкой. Были в ходу самодельные игральные карты. Но мы в азартные игры почти не играли. Были среди нас и мастера-портные. Помню такой случай. В Седлеце пленных направляли на работы вне лагеря. Естественно, что при их возвращении, чего только в лагерь не попадало. Раз с работы принесли в лагерь мешок из белого брезента-полотна. На мешке, как принято у немцев, была, печатно, нанесена государственная эмблема - орёл с распростёртыми крыльями, держащий в когтях свастику! Один умелец - по-видимому, до армии был портным - сшил красивые белые штаны. А раскроил их так, что орёл оказался на ягодицах с клювом в попе. При ходьбе крылья шевелились, и весь лагерь ходил смотреть на это изделие. На другой день, при утреннем разводе, этого парня забрали в комендатуру, на свидание к коменданту лагеря. Там его изрядно избили, но выдали другие штаны.
В концлагерях сильно изношенную одежду заменяли другой, армейской, бывшей в употреблении. Одежда эта была не немецкой, а других вражеских армий: итальянской, румынской и других. Шинели выдавались: голубые, зелёные, жёлтые. Нижнее бельё, как правило, было новое, со штампом "кригсгефанген", что на немецком языке означает "военнопленный". Заменяли и рваную обувь на обувь бывшую в употреблении, но добротную. Один раз повезло и мне. Мне выдали хорошие, почти новые ботинки, взамен моих полностью развалившихся сапог, которые я латал, и перелатывал, и подвязывал проволокой отвалившуюся подошву. Эти ботинки ещё сыграют положительную роль в моей дальнейшей судьбе.
Водопровод или бочка с краном были почти в каждом лагере. Туалет на улице, русский, несколько очков.
В этом седлецком лагере со мной произошёл случай, который можно считать характерным и для состояния немецкой экономики того периода, и для немецкого характера вообще. Однажды скомандовали: построиться на плацу, с собой взять посуду под "баланду". При построении сразу прошёл слух: "Будут забирать алюминиевые котелки". Шёл 1944 год, у немцев стало туго с цветными металлами, и они решили изъять у военнопленных алюминиевые вещи. Потом я слышал, что это они проделывали и на всей оккупированной территории, и в самой Германии.
Немец шёл по рядам, у кого видел алюминиевую посуду - отправлял в другой строй. У меня был алюминиевый котелок с крышкой, и мне очень не хотелось с ним расставаться. Но немец подошёл, увидел алюминий и отправил меня в другой строй. Я подождал, когда он отойдёт подальше и отвернётся, и незаметно прошмыгнул в группу проверенных, у которых были железные котелки. Закончив проверку, нашу группу отпустили в конюшню, где мы и жили. Пленных же с алюминиевой посудой повели к воротам лагеря и там, отобрав котелки, вручили всем картонные миски, покрытые фольгой. Я уже успокоился, но немец, видно, спохватился. То ли у него не сошёлся счёт, то ли он заметил, что в его команде нет солдата в танковом шлеме. По конюшне сразу разнеслось: "Немец ищет в танковом шлеме". Я только один был в танковом шлеме. Я снял шлем и сел у стены на солому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
16 февраля 1944 года нас, 400 человек из нашей секции, машинами перевезли в другой лагерь возле городка Седлец, северо-западнее Кракова. Лагерь также состоял из нескольких секций. В нашей секции было человек 400. Все мы жили в громадной кирпичной конюшне с центральным проходом и несколькими воротами. Спали все на полу, в соломе. На работу почти не гоняли. Тех же, кого отправляли на работу, использовали в сельском хозяйстве.
В каждом из лагерей, в которых я находился, ежедневно обязательно делали четыре построения всего лагеря на плаце. После каждого построения обязательно докладывали коменданту о результате пересчёта людей. Первое построение - пересчёт и получение утренней баланды. После завтрака построение, пересчёт и развод на работу. В обед - третье построение, пересчёт и получение обеденной порции баланды. Вечером - четвёртое построение, пересчёт и получение ужина. Когда комендант лагеря не приходил во время, то приходилось стоять час-два на ветру и в снегу. Котёл или бидон с баландой устанавливали возле ворот. Из строя, шеренгой в 24 человека с котелками (с котелком никто ни на минуту не расставался) шли к воротам, получали баланду и шли в конюшню есть. Это была, как бы, постоянная группа, она делилась на три восьмёрки, и в каждой восьмёрке был старший. Он получал хлеб на восемь человек: булку утром, булку в обед и булку вечером. Старший приносил в конюшню хлеб. Булку клали на специальную тряпочку. Очень аккуратно разрезали на восемь кусочков. Все кусочки взвешивались. Почти каждая восьмёрка имела свои самодельные весы.
Весы делались так. В тонкую, деревянную пластинку, на равных расстояниях друг от друга, втыкались три обломка иголки. На иголки надевались, так называемые, "шинельные петли", то есть, такие "закорючки" из твёрдой проволоки, за которые, при застёгивании солдатской шинели, цепляются такие же твёрдые проволочные крючки. К петлям привязывались верёвочки. За среднюю верёвочку "весы" подвешивались или держались в руке. К крайним верёвочкам привязывались деревянные колышки, которые втыкались во взвешиваемые кусочки. В середине булки кусочки были, как правило, равновесны, а горбушки, зачастую, приходилось подрезать.
После того, как кусочки были уравновешены и разложены на тряпочке, предстояло ещё определить, кому какой кусочек отдать: кому горбушку, кому серединку. Существовало два метода! Упрощённый состоял в том, что каждому человеку присваивался номер - от 1 до 8. Одному надевали шапку на глаза, ставили спиной к хлебу. Другой, показывая пальцем на кусочек хлеба, спрашивал: "Кому?" Тот, что с шапкой на глазах, должен был назвать номер. К примеру, он говорил: "Четвёртому". Человек, с присвоенным ему номером 4, получал этот кусочек. Существовал и другой метод, он был в нашей восьмёрке. Из дощечки вырезались 16 абсолютно одинаковых квадратиков, примерно 2 на 2 сантиметра. Получалось два комплекта по 8 штук. На них писались цифры от 1 до 8. Один комплект клали на кусочки: на каждый кусочек по цифре. Другой комплект опускали в глубокую шапку, трясли и давали каждому тянуть свой номер. Всё это делалось потому, что очень мало давали хлеба, люди были голодны. Хорошо ещё, что люди стремились к какой-то справедливости, перед которой, даже в наших условиях, мускулы оказывались бессильны. Многие стремились растянуть время общения с полученным кусочком. Одни ели баланду без хлеба, а потом отламывали маленькие кусочки хлеба и бросали в рот, сосали кусочки, как конфеты, продляя процесс приёма еды. Другие, съев баланду, наливали в котелки воды, размачивали в ней оставленный хлеб и ели эту новую порцию баланды ложкой.
Ложки у некоторых пленных были искусно вырезаны из дерева. Были и такие умельцы, которые очень искусно вырезали из дерева всевозможные игрушки и продавали конвойным немцам за порцию хлеба или за табак. Изготавливали и очень красивые шкатулки, оклеенные разноцветной соломкой. Были в ходу самодельные игральные карты. Но мы в азартные игры почти не играли. Были среди нас и мастера-портные. Помню такой случай. В Седлеце пленных направляли на работы вне лагеря. Естественно, что при их возвращении, чего только в лагерь не попадало. Раз с работы принесли в лагерь мешок из белого брезента-полотна. На мешке, как принято у немцев, была, печатно, нанесена государственная эмблема - орёл с распростёртыми крыльями, держащий в когтях свастику! Один умелец - по-видимому, до армии был портным - сшил красивые белые штаны. А раскроил их так, что орёл оказался на ягодицах с клювом в попе. При ходьбе крылья шевелились, и весь лагерь ходил смотреть на это изделие. На другой день, при утреннем разводе, этого парня забрали в комендатуру, на свидание к коменданту лагеря. Там его изрядно избили, но выдали другие штаны.
В концлагерях сильно изношенную одежду заменяли другой, армейской, бывшей в употреблении. Одежда эта была не немецкой, а других вражеских армий: итальянской, румынской и других. Шинели выдавались: голубые, зелёные, жёлтые. Нижнее бельё, как правило, было новое, со штампом "кригсгефанген", что на немецком языке означает "военнопленный". Заменяли и рваную обувь на обувь бывшую в употреблении, но добротную. Один раз повезло и мне. Мне выдали хорошие, почти новые ботинки, взамен моих полностью развалившихся сапог, которые я латал, и перелатывал, и подвязывал проволокой отвалившуюся подошву. Эти ботинки ещё сыграют положительную роль в моей дальнейшей судьбе.
Водопровод или бочка с краном были почти в каждом лагере. Туалет на улице, русский, несколько очков.
В этом седлецком лагере со мной произошёл случай, который можно считать характерным и для состояния немецкой экономики того периода, и для немецкого характера вообще. Однажды скомандовали: построиться на плацу, с собой взять посуду под "баланду". При построении сразу прошёл слух: "Будут забирать алюминиевые котелки". Шёл 1944 год, у немцев стало туго с цветными металлами, и они решили изъять у военнопленных алюминиевые вещи. Потом я слышал, что это они проделывали и на всей оккупированной территории, и в самой Германии.
Немец шёл по рядам, у кого видел алюминиевую посуду - отправлял в другой строй. У меня был алюминиевый котелок с крышкой, и мне очень не хотелось с ним расставаться. Но немец подошёл, увидел алюминий и отправил меня в другой строй. Я подождал, когда он отойдёт подальше и отвернётся, и незаметно прошмыгнул в группу проверенных, у которых были железные котелки. Закончив проверку, нашу группу отпустили в конюшню, где мы и жили. Пленных же с алюминиевой посудой повели к воротам лагеря и там, отобрав котелки, вручили всем картонные миски, покрытые фольгой. Я уже успокоился, но немец, видно, спохватился. То ли у него не сошёлся счёт, то ли он заметил, что в его команде нет солдата в танковом шлеме. По конюшне сразу разнеслось: "Немец ищет в танковом шлеме". Я только один был в танковом шлеме. Я снял шлем и сел у стены на солому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19