Противник бежал.
Плацдарм на р. Нейссе был очень маленький, он простреливался даже пулеметным огнем, а артиллерия «долбила» нас и днем и ночью. Солдаты говорили, что обстрел вел бронепоезд, но я не был уверен в этом. Расширить плацдарм у нас уже не было сил, а немцы подбросили резервы, правда, тоже малочисленные и в основном пехоту, танков у них не было, видимо, они понесли в них слишком большие потери. Простояли мы на этом плацдарме дней пять или шесть, и немцы не давали нам передышки ни днем, ни даже ночью. Немцы располагались в посадках не более чем в 50 метрах от нашей роты и кидались в атаку по нескольку раз за день и ночь. Но бойцы моего взвода каждый раз открывали сильный огонь, а пулемет лейтенанта Гущенкова косил их безжалостно, и они откатывались назад, неся потери. Днем нас бомбила авиация, сбрасывая бомбы на мост, но, к нашему счастью, все мимо, а по реке немцы даже пускали торпеды по опорам моста. Их заряд имел большую разрушительную силу, но все торпеды проходили мимо, ударялись в берег и взрывались недалеко от моста. Против нашей пехоты немцы применили новшество, во всяком случае я такого еще не встречал. С самолетов сбрасывались ящики, контейнеры, которые в воздухе раскрывались на две половинки, и оттуда высыпались маленькие бомбочки, наподобие наших гранат Ф-1, и поражали значительную площадь. Опять, к нашему счастью, они нас миновали, видимо, немцы не знали точно нашего расположения. Окопаться нам не было возможности, грунтовые воды подходили близко к поверхности земли, и мы вырывали окопы только для стрельбы лежа, не глубже. Но в итоге все обошлось благополучно, и потерь мы не несли.
Мы с ординарцем Андреем Дроздом спали по очереди, недалеко от берега мы обнаружили бетонные кольца, которые идут на облицовку колодцев, и это было хорошее укрытие от осколков снарядов и бомб. Там мы и отдыхали, когда немцы не атаковали. Отдых – это два-три часа поспать, а так все время на ногах. Видимо, немцам здорово попало от пулеметчиков Гущенкова, который вел огонь в упор, кося атакующих. В результате фрицы прекратили атаки на нашу роту, и два-три дня было тихо. Бойцы смогли в спокойной обстановке привести себя в порядок, хотя бы побриться, кто уже брился, или умыться. Батальонная кухня приезжала к нам через мост утром перед рассветом и вечером с наступлением сумерек, и мы целый день подкреплялись только остатками трофейных продуктов. А когда немцы успокоились, старшина роты Михаил Братченко организовал прием пищи и днем, в обед. Они с ротным Гришей Вьюновым занимали отдельно стоящий домик недалеко от переднего края и там организовали кухню. Там же находились санинструктор, писарь, ординарец, иногда туда захаживал и Александр Гущенков. Уже имея 4 или 5 ранений разной тяжести, в этой операции он впервые не был ранен.
Формирование
24 февраля 1945 года нас сменили стрелковые части общевойсковой армии, а бригада ушла в город Обер (Оберау) на пополнение. Офицеры, которые стали принимать от нас участок обороны, узнав, что мы из 4-й танковой армии, заявили: «А-а, бандиты генерала Лелюшенко!» Мы не поняли. Они разъяснили нам, что по немецкому радио было специальное обращение к немецкому народу: «Немцы, спасайтесь, на вас идут бандиты – танкисты генерала Лелюшенко». Можно сделать вывод, что наша 4-я танковая армия, в том числе и наша бригада, в боях по разгрому немецких войск сыграла значительную роль, если так напугала верхушку фашистов. В Обере мы простояли до 11 или 12 апреля 1945 года, когда началась Берлинская операция – последний этап войны. Мы так устали, что первые два-три дня спали беспробудно. После завтрака ложились спать до обеда, а после обеда опять спали. Вечером могли поиграть в карты или написать письма, а затем опять одолевал сон до утра. Интересно, что вся рота расположилась в одном доме. Две комнаты заняли бойцы, а в третьей, на втором этаже, разместились командиры взводов – Гущенков, Михеев, я, вернувшийся из госпиталя Петр Шакуло и старшина роты Братченко. У меня была отдельная кровать, над которой на стене я повесил немецкий автомат, командир роты Вьюнов и Шакуло тоже имели кровати, а Михеев и Гущенков спали вместе на широком диване. У всех нас, в том числе солдат, были перины и подушки.
За Висло-Одерскую операцию многие офицеры, а также рядовой состав были награждены орденами и медалями, в том числе и я был награжден орденом Отечественной войны II степени – это был третий мой орден за войну. За бои в Польше и разгром немецкой колонны меня обещали представить к званию Героя Советского Союза – майор А.Д.Столяров лично сказал мне об этом. Но, как я позже узнал от писаря штаба бригады Чулкина (он был моим солдатом с 1943 года), представление потом заменили на орден Красного Знамени, а уже из штаба нашего 6-го Гвардейского мехкорпуса наградной лист вернули с указанием представить меня к ордену Отечественной войны II степени. Бог с ними. Сам я всегда старался представить к наградам как можно больше бойцов взвода, и большая часть награждений проходила, тем более что командир бригады имел право награждать медалями и орденом Красной Звезды.
Приказом Народного комиссара обороны СССР от 17 марта 1945 года нашей танковой армии было присвоено звание Гвардейской – она была преобразована в 4-ю Гвардейскую танковую армию. Наша 49-я механизированная бригада была преобразована в 35-ю Гвардейскую Каменец-Подольскую механизированную бригаду, и мы стали получать денежное довольствие в повышенном размере (я, например, – 1200 рублей, из них 600 руб. по должности, 300 руб. фронтовые и 300 руб. гвардейские). Дело, впрочем, не в деньгах. Престижно быть гвардейцем. Все мы в ту пору были молодыми, и нам ничто человеческое не было чуждо. Нам много чего хотелось – могли посидеть за столом, вкусно поесть, порой и выпить, поговорить, вспомнить пережитое в мирное время и за время войны, помянуть погибших и убывших по ранению.
В один из солнечных дней к нам пришел командир батальона со своим заместителем по политчасти и сказал, что пора кончать спать, надо делом заниматься – проводить занятия с личным составом. Да и начеку надо быть, кругом бродят недобитые немцы, которые, выходя из различных «котлов», стремятся на запад. Нескольких таких бежавших фрицев взял в плен Леша Беляков со своими бойцами, а часть была уничтожена при оказании сопротивления. Мы начали ходить на находящееся неподалеку поле на занятия, но занимались только для проформы, а в основном отдыхали, – пополнения еще не было. Настоящие занятия еще будут впереди, когда прибудет пополнение, вот тогда надо учить новичков тому, что пригодится в боях. А пока нас было очень мало – от батальона не осталось почти ничего. Шел уже март, в Германии установилась хорошая, теплая погода, и вскоре мы получили летнее обмундирование, сбросив старое, которое мы носили с ноября 1944-го, более четырех месяцев. Белье, правда, мы меняли часто, в основном носили немецкое, шелковое, этого добра было много в покинутых немцами домах. Тем не менее на фотографиях под Прагой после возвращения из госпиталя (май 1945 г.) я одет в суконные брюки и гимнастерку, видимо, не переоделся – я мог позволить себе такое, а командование батальона терпело мое самовольство, зная, что я любил тепло. В Обере я, как и многие, пошил себе из кожи сапоги, а из сукна – фуражку, хотя летом обычно мы все носили пилотки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Плацдарм на р. Нейссе был очень маленький, он простреливался даже пулеметным огнем, а артиллерия «долбила» нас и днем и ночью. Солдаты говорили, что обстрел вел бронепоезд, но я не был уверен в этом. Расширить плацдарм у нас уже не было сил, а немцы подбросили резервы, правда, тоже малочисленные и в основном пехоту, танков у них не было, видимо, они понесли в них слишком большие потери. Простояли мы на этом плацдарме дней пять или шесть, и немцы не давали нам передышки ни днем, ни даже ночью. Немцы располагались в посадках не более чем в 50 метрах от нашей роты и кидались в атаку по нескольку раз за день и ночь. Но бойцы моего взвода каждый раз открывали сильный огонь, а пулемет лейтенанта Гущенкова косил их безжалостно, и они откатывались назад, неся потери. Днем нас бомбила авиация, сбрасывая бомбы на мост, но, к нашему счастью, все мимо, а по реке немцы даже пускали торпеды по опорам моста. Их заряд имел большую разрушительную силу, но все торпеды проходили мимо, ударялись в берег и взрывались недалеко от моста. Против нашей пехоты немцы применили новшество, во всяком случае я такого еще не встречал. С самолетов сбрасывались ящики, контейнеры, которые в воздухе раскрывались на две половинки, и оттуда высыпались маленькие бомбочки, наподобие наших гранат Ф-1, и поражали значительную площадь. Опять, к нашему счастью, они нас миновали, видимо, немцы не знали точно нашего расположения. Окопаться нам не было возможности, грунтовые воды подходили близко к поверхности земли, и мы вырывали окопы только для стрельбы лежа, не глубже. Но в итоге все обошлось благополучно, и потерь мы не несли.
Мы с ординарцем Андреем Дроздом спали по очереди, недалеко от берега мы обнаружили бетонные кольца, которые идут на облицовку колодцев, и это было хорошее укрытие от осколков снарядов и бомб. Там мы и отдыхали, когда немцы не атаковали. Отдых – это два-три часа поспать, а так все время на ногах. Видимо, немцам здорово попало от пулеметчиков Гущенкова, который вел огонь в упор, кося атакующих. В результате фрицы прекратили атаки на нашу роту, и два-три дня было тихо. Бойцы смогли в спокойной обстановке привести себя в порядок, хотя бы побриться, кто уже брился, или умыться. Батальонная кухня приезжала к нам через мост утром перед рассветом и вечером с наступлением сумерек, и мы целый день подкреплялись только остатками трофейных продуктов. А когда немцы успокоились, старшина роты Михаил Братченко организовал прием пищи и днем, в обед. Они с ротным Гришей Вьюновым занимали отдельно стоящий домик недалеко от переднего края и там организовали кухню. Там же находились санинструктор, писарь, ординарец, иногда туда захаживал и Александр Гущенков. Уже имея 4 или 5 ранений разной тяжести, в этой операции он впервые не был ранен.
Формирование
24 февраля 1945 года нас сменили стрелковые части общевойсковой армии, а бригада ушла в город Обер (Оберау) на пополнение. Офицеры, которые стали принимать от нас участок обороны, узнав, что мы из 4-й танковой армии, заявили: «А-а, бандиты генерала Лелюшенко!» Мы не поняли. Они разъяснили нам, что по немецкому радио было специальное обращение к немецкому народу: «Немцы, спасайтесь, на вас идут бандиты – танкисты генерала Лелюшенко». Можно сделать вывод, что наша 4-я танковая армия, в том числе и наша бригада, в боях по разгрому немецких войск сыграла значительную роль, если так напугала верхушку фашистов. В Обере мы простояли до 11 или 12 апреля 1945 года, когда началась Берлинская операция – последний этап войны. Мы так устали, что первые два-три дня спали беспробудно. После завтрака ложились спать до обеда, а после обеда опять спали. Вечером могли поиграть в карты или написать письма, а затем опять одолевал сон до утра. Интересно, что вся рота расположилась в одном доме. Две комнаты заняли бойцы, а в третьей, на втором этаже, разместились командиры взводов – Гущенков, Михеев, я, вернувшийся из госпиталя Петр Шакуло и старшина роты Братченко. У меня была отдельная кровать, над которой на стене я повесил немецкий автомат, командир роты Вьюнов и Шакуло тоже имели кровати, а Михеев и Гущенков спали вместе на широком диване. У всех нас, в том числе солдат, были перины и подушки.
За Висло-Одерскую операцию многие офицеры, а также рядовой состав были награждены орденами и медалями, в том числе и я был награжден орденом Отечественной войны II степени – это был третий мой орден за войну. За бои в Польше и разгром немецкой колонны меня обещали представить к званию Героя Советского Союза – майор А.Д.Столяров лично сказал мне об этом. Но, как я позже узнал от писаря штаба бригады Чулкина (он был моим солдатом с 1943 года), представление потом заменили на орден Красного Знамени, а уже из штаба нашего 6-го Гвардейского мехкорпуса наградной лист вернули с указанием представить меня к ордену Отечественной войны II степени. Бог с ними. Сам я всегда старался представить к наградам как можно больше бойцов взвода, и большая часть награждений проходила, тем более что командир бригады имел право награждать медалями и орденом Красной Звезды.
Приказом Народного комиссара обороны СССР от 17 марта 1945 года нашей танковой армии было присвоено звание Гвардейской – она была преобразована в 4-ю Гвардейскую танковую армию. Наша 49-я механизированная бригада была преобразована в 35-ю Гвардейскую Каменец-Подольскую механизированную бригаду, и мы стали получать денежное довольствие в повышенном размере (я, например, – 1200 рублей, из них 600 руб. по должности, 300 руб. фронтовые и 300 руб. гвардейские). Дело, впрочем, не в деньгах. Престижно быть гвардейцем. Все мы в ту пору были молодыми, и нам ничто человеческое не было чуждо. Нам много чего хотелось – могли посидеть за столом, вкусно поесть, порой и выпить, поговорить, вспомнить пережитое в мирное время и за время войны, помянуть погибших и убывших по ранению.
В один из солнечных дней к нам пришел командир батальона со своим заместителем по политчасти и сказал, что пора кончать спать, надо делом заниматься – проводить занятия с личным составом. Да и начеку надо быть, кругом бродят недобитые немцы, которые, выходя из различных «котлов», стремятся на запад. Нескольких таких бежавших фрицев взял в плен Леша Беляков со своими бойцами, а часть была уничтожена при оказании сопротивления. Мы начали ходить на находящееся неподалеку поле на занятия, но занимались только для проформы, а в основном отдыхали, – пополнения еще не было. Настоящие занятия еще будут впереди, когда прибудет пополнение, вот тогда надо учить новичков тому, что пригодится в боях. А пока нас было очень мало – от батальона не осталось почти ничего. Шел уже март, в Германии установилась хорошая, теплая погода, и вскоре мы получили летнее обмундирование, сбросив старое, которое мы носили с ноября 1944-го, более четырех месяцев. Белье, правда, мы меняли часто, в основном носили немецкое, шелковое, этого добра было много в покинутых немцами домах. Тем не менее на фотографиях под Прагой после возвращения из госпиталя (май 1945 г.) я одет в суконные брюки и гимнастерку, видимо, не переоделся – я мог позволить себе такое, а командование батальона терпело мое самовольство, зная, что я любил тепло. В Обере я, как и многие, пошил себе из кожи сапоги, а из сукна – фуражку, хотя летом обычно мы все носили пилотки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57