— Тут нужна подготовка, и следует сначала пройти через кочегарку. Я вижу, что вы отлично понимаете меня. Вы увидите, что подвозка угля уже сама по себе научное занятие. Знаете ли, что мы взвешиваем каждый фунт сжигаемого у нас угля? Мы таким образом узнаем ценность покупаемого угля. Мы досконально, до последнего цента, знаем цену каждой статьи нашего производства. Мы узнаем, какие кочегары менее экономны и по глупости или равнодушию получают мало жара из сжигаемого ими топлива. — Заведующий опять приятно улыбнулся. — Вы видите, как важно все, что касается как будто бы незначительного вопроса об угле; чем больше вы о нем узнаете, тем лучшим вы сделаетесь работником, ценным для нас и с выгодой для самого себя. Ну, что же? Готовы ли вы приняться за работу?
— Чем раньше, тем лучше! — отважно ответил я.
— Прекрасно, — сказал он. — Приходите завтра в семь часов.
Мне объяснили, в чем будут состоять мои обязанности. Условия моей службы были следующие: десятичасовой рабочий день ежедневно, включая воскресенье и праздники, с одним свободным днем ежемесячно, с платой в тридцать долларов в месяц. Привлекательного в этом ничего не было. Уже много лет назад я зарабатывал пo доллару в день на жестяной фабрике, но я утешил себя мыслью, что не могу заработать больше, потому что я остался неквалифицированным рабочим. Теперь же все станет другим; я начинал учиться ремеслу с целью сделать карьеру, нажить состояние и добиться руки дочери заведующего.
Я начал с самого начала. Я подвозил уголь кочегарам, бросавшим его лопатами в топки, где энергия горючего претворялась в пар, который в машинном отделении перерождался в электричество. Я находил, что подвоз угля должен считаться началом всего этого, то есть, конечно, если заведующему не придет в волову неожиданная фантазия отослать меня в угольные копи, откуда доставлялся уголь, чтобы я получил еще более основательное понятие о происхождении электричества, двигавшего трамваи.
Это был ужасный труд! Я, давно работавший наравне со взрослыми мужчинами, узнал, что я и понятия не имел о настоящем труде. Десятичасовой день! При этом я подвозил уголь в дневные и ночные смены и никогда не оканчивал работы до восьми часов вечера. В общем, я работал от двенадцати до тринадцати часов в день, не получая сверхурочных, как на жестяной фабрике.
Я делал работу двух людей. До моего поступления один взрослый и здоровый рабочий работал в дневную, а второй такой же работал в ночную смену. Они получали по сорок долларов в месяц. Заведующий, ища возможность сэкономить на составе рабочих, убедил меня взять на себя работу этих двух рабочих за тридцать долларов в месяц. Я думал, что он хотел сделать из меня электротехника; на самом же деле он просто сэкономил пятьдесят долларов в месяц в пользу компании.
Я не знал, что из-за меня двое людей лишились места; никто не говорил мне этого. Заведующий даже предупредил других, чтобы мне ничего не говорили. Помню, с какой отвагой я начал работу в первый день! Я работал с высшим напряжением, наполняя железную тачку углем, подвозя ее к весам, взвешивая и отвозя дальше в кочегарку, где я сбрасывал груз на металлический пол перед топками.
Да, я работал! Я работал больше двух мужчин, потерявших из-за меня место. Они просто подвозили уголь и скидывали его перед топками. Я делал то же самое в дневную очередь, но в ночную мне приходилось убирать уголь в кучу к стене кочегарки; последняя была невелика; она была первоначально рассчитана только на ночную топку, так что мне приходилось высоко складывать ночной уголь, делая ему подпорки из толстых досок. Когда куча делалась высокой, то мне приходилось вторично пускать в ход лопату, подбрасывая уголь на самый верх.
В половине восьмого вечера я, изголодавшийся и еле державшийся на ногах, вымылся, сменил платье и потащился к трамваю. Квартира моя находилась в трех верстах от парка, и я получил карточку на проезд в вагонах с тем условием, что я буду садиться только в случае, когда не будет платных пассажиров без места. Я в изнеможении опустился на угловое наружное место, надеясь, что оно останется за мною, но вагон стал наполняться; на полдороге вошла женщина, и все места оказались занятыми. Я хотел встать и, к удивлению своему, почувствовал, что не могу. Мое утомленное тело окоченело на ветру. Я всю остальную часть дороги с трудом приводил в движение наболевшие мускулы и суставы и наконец вовремя добрался до стоячего положения на нижней ступени вагона. Когда же трамвай остановился у моего угла, то я почти свалился с ног, слезая со ступеньки.
Я проковылял до дому и, хромая, вошел в кухню. Пока мать моя готовила ужин, я набросился на хлеб с маслом; однако аппетит мой еще не был утолен, и бифштекс не успел зажариться, как я уже крепко заснул. Мать напрасно трясла меня, пытаясь довести до достаточной степени сознания, чтобы я мог съесть свой ужин. Не успев в этом, она с помощью отца довела меня до моей комнаты, где я свалился на кровать и уснул мертвым сном. Когда меня утром разбудили, это было ужасное мучение. Все тело болело, и, что хуже всего, кисти опухали. Я возместил утерянный ужин огромным завтраком; когда же я, ковыляя, бежал к своему трамваю, то нес с собой обед вдвое больше вчерашнего.
Пусть любой восемнадцатилетний юноша попытается выработать больше двух взрослых рабочих, и он поймет, что значит работа! Я съел последний кусочек моего громадного обеда далеко еще до полудня. Но я твердо решил показать, что может сделать энергичный молодой человек, намеревающийся подняться на верхи своей профессии.
Труднее всего было, что мои кисти все продолжали опухать и мешали мне. Я думаю, что многие знают, как больно ступать на вывихнутую щиколотку. Так вообразите же себе боль, вызванную накладыванием угля лопатой и толканием нагруженной тачки двумя вывихнутыми руками!
Это была страшная работа. Часто, когда никто не видел меня, я садился на пол и плакал от ярости, обиды, истощения и отчаяния. Второй день был самым тяжелым, и я вынес уголь и убрал последнюю партию в конце тринадцатичасового рабочего дня только благодаря дневному кочегару, обвязавшему мне кисти рук широкими кожаными ремнями. Они укрепляли и поддерживали кисти, а вместе с тем и задерживали возрастающую опухоль.
Вот при каких условиях я продолжал учиться быть электротехником! По вечерам я с трудом ковылял к дому, засыпал, не успев поужинать, затем меня раздевали и укладывали в постель. Утро за утром я ковылял на работу, унося с собою все большие обеды.
Я уже не читал книг, взятых в библиотеке, и не ухаживал за девушками. Я вел жизнь настоящего животного: я работал, ел и спал, а ум мой бездействовал. Это был какой-то кошмар. Я работал ежедневно, не исключая и воскресенья, и я нетерпеливо ждал единственного праздничного дня в конце месяца, решив провести его в постели и хорошенько выспаться.
Страннее всего то, что я ни разу не выпил вина и не вспомнил о нем. Однако мне было известно, что люди, делающие чрезмерную работу, почти неизменно пьют. Я видел это и сам в прошлом делал то же самое. Но организм мой определенно не требовал алкоголя, и я не подумал искать в нем облегчения. Это было тогда, но позднейшая многолетняя привычка к обществу Зеленого Змия постепенно пробудила во мне влечение к алкоголю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
— Чем раньше, тем лучше! — отважно ответил я.
— Прекрасно, — сказал он. — Приходите завтра в семь часов.
Мне объяснили, в чем будут состоять мои обязанности. Условия моей службы были следующие: десятичасовой рабочий день ежедневно, включая воскресенье и праздники, с одним свободным днем ежемесячно, с платой в тридцать долларов в месяц. Привлекательного в этом ничего не было. Уже много лет назад я зарабатывал пo доллару в день на жестяной фабрике, но я утешил себя мыслью, что не могу заработать больше, потому что я остался неквалифицированным рабочим. Теперь же все станет другим; я начинал учиться ремеслу с целью сделать карьеру, нажить состояние и добиться руки дочери заведующего.
Я начал с самого начала. Я подвозил уголь кочегарам, бросавшим его лопатами в топки, где энергия горючего претворялась в пар, который в машинном отделении перерождался в электричество. Я находил, что подвоз угля должен считаться началом всего этого, то есть, конечно, если заведующему не придет в волову неожиданная фантазия отослать меня в угольные копи, откуда доставлялся уголь, чтобы я получил еще более основательное понятие о происхождении электричества, двигавшего трамваи.
Это был ужасный труд! Я, давно работавший наравне со взрослыми мужчинами, узнал, что я и понятия не имел о настоящем труде. Десятичасовой день! При этом я подвозил уголь в дневные и ночные смены и никогда не оканчивал работы до восьми часов вечера. В общем, я работал от двенадцати до тринадцати часов в день, не получая сверхурочных, как на жестяной фабрике.
Я делал работу двух людей. До моего поступления один взрослый и здоровый рабочий работал в дневную, а второй такой же работал в ночную смену. Они получали по сорок долларов в месяц. Заведующий, ища возможность сэкономить на составе рабочих, убедил меня взять на себя работу этих двух рабочих за тридцать долларов в месяц. Я думал, что он хотел сделать из меня электротехника; на самом же деле он просто сэкономил пятьдесят долларов в месяц в пользу компании.
Я не знал, что из-за меня двое людей лишились места; никто не говорил мне этого. Заведующий даже предупредил других, чтобы мне ничего не говорили. Помню, с какой отвагой я начал работу в первый день! Я работал с высшим напряжением, наполняя железную тачку углем, подвозя ее к весам, взвешивая и отвозя дальше в кочегарку, где я сбрасывал груз на металлический пол перед топками.
Да, я работал! Я работал больше двух мужчин, потерявших из-за меня место. Они просто подвозили уголь и скидывали его перед топками. Я делал то же самое в дневную очередь, но в ночную мне приходилось убирать уголь в кучу к стене кочегарки; последняя была невелика; она была первоначально рассчитана только на ночную топку, так что мне приходилось высоко складывать ночной уголь, делая ему подпорки из толстых досок. Когда куча делалась высокой, то мне приходилось вторично пускать в ход лопату, подбрасывая уголь на самый верх.
В половине восьмого вечера я, изголодавшийся и еле державшийся на ногах, вымылся, сменил платье и потащился к трамваю. Квартира моя находилась в трех верстах от парка, и я получил карточку на проезд в вагонах с тем условием, что я буду садиться только в случае, когда не будет платных пассажиров без места. Я в изнеможении опустился на угловое наружное место, надеясь, что оно останется за мною, но вагон стал наполняться; на полдороге вошла женщина, и все места оказались занятыми. Я хотел встать и, к удивлению своему, почувствовал, что не могу. Мое утомленное тело окоченело на ветру. Я всю остальную часть дороги с трудом приводил в движение наболевшие мускулы и суставы и наконец вовремя добрался до стоячего положения на нижней ступени вагона. Когда же трамвай остановился у моего угла, то я почти свалился с ног, слезая со ступеньки.
Я проковылял до дому и, хромая, вошел в кухню. Пока мать моя готовила ужин, я набросился на хлеб с маслом; однако аппетит мой еще не был утолен, и бифштекс не успел зажариться, как я уже крепко заснул. Мать напрасно трясла меня, пытаясь довести до достаточной степени сознания, чтобы я мог съесть свой ужин. Не успев в этом, она с помощью отца довела меня до моей комнаты, где я свалился на кровать и уснул мертвым сном. Когда меня утром разбудили, это было ужасное мучение. Все тело болело, и, что хуже всего, кисти опухали. Я возместил утерянный ужин огромным завтраком; когда же я, ковыляя, бежал к своему трамваю, то нес с собой обед вдвое больше вчерашнего.
Пусть любой восемнадцатилетний юноша попытается выработать больше двух взрослых рабочих, и он поймет, что значит работа! Я съел последний кусочек моего громадного обеда далеко еще до полудня. Но я твердо решил показать, что может сделать энергичный молодой человек, намеревающийся подняться на верхи своей профессии.
Труднее всего было, что мои кисти все продолжали опухать и мешали мне. Я думаю, что многие знают, как больно ступать на вывихнутую щиколотку. Так вообразите же себе боль, вызванную накладыванием угля лопатой и толканием нагруженной тачки двумя вывихнутыми руками!
Это была страшная работа. Часто, когда никто не видел меня, я садился на пол и плакал от ярости, обиды, истощения и отчаяния. Второй день был самым тяжелым, и я вынес уголь и убрал последнюю партию в конце тринадцатичасового рабочего дня только благодаря дневному кочегару, обвязавшему мне кисти рук широкими кожаными ремнями. Они укрепляли и поддерживали кисти, а вместе с тем и задерживали возрастающую опухоль.
Вот при каких условиях я продолжал учиться быть электротехником! По вечерам я с трудом ковылял к дому, засыпал, не успев поужинать, затем меня раздевали и укладывали в постель. Утро за утром я ковылял на работу, унося с собою все большие обеды.
Я уже не читал книг, взятых в библиотеке, и не ухаживал за девушками. Я вел жизнь настоящего животного: я работал, ел и спал, а ум мой бездействовал. Это был какой-то кошмар. Я работал ежедневно, не исключая и воскресенья, и я нетерпеливо ждал единственного праздничного дня в конце месяца, решив провести его в постели и хорошенько выспаться.
Страннее всего то, что я ни разу не выпил вина и не вспомнил о нем. Однако мне было известно, что люди, делающие чрезмерную работу, почти неизменно пьют. Я видел это и сам в прошлом делал то же самое. Но организм мой определенно не требовал алкоголя, и я не подумал искать в нем облегчения. Это было тогда, но позднейшая многолетняя привычка к обществу Зеленого Змия постепенно пробудила во мне влечение к алкоголю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24