VII.2041 и предусматривал
высшую меру наказания за попытку эмиграции с
Земли...
"История вооружения Вселенной" т.I, стр.312.
Год за годом мне снится одно и то же: жирный блеск реки, схваченной
джунглями в когтистые зеленые лапы, и пятнистые боевые вибролеты
"Мессершмитт-Бельков-Блом 799", почему-то беззвучно уходящие вдаль от
гигантского костра старой хижины. Назойливо крутится в голове вместо их
звенящего визга старинная мелодия: "На далекой Амазонке не бывал я
никогда...".
А я бывал. И на Амазонке, в двадцать первом, - интерпатруль, и на
Сицилии в тридцать восьмом, - итало-сицилийская война с мафией. Теперь вот
здесь - "таможенник".
Амазонка... Тогда, у реки, меня вытащили полумертвого, с вторым
приступом лихорадки и двумя личинками на левой лопатке. Следы от их гнезд
в моем мясе побаливают в дождливую погоду. Такую, как сейчас, когда я
проснулся в качающемся кресле рядом с механиком-водителем таможенного
бронехода.
Лязгая траками по асфальту, он мчится по городской улице. Получены
сведения, что некий Стропарев, Анатолий Алексеевич, задумал эмигрировать с
Земли вместе с женой и трехлетним сыном. Скоты продажные, хоть бы ребенка
пожалели, если своя жизнь не дорога. Захотели променять нашу родную
планету на космический рай. Ничего, они его получат. Истинное наименование
нашей организации затерялось в бумагах, даже я не сразу его вспомню, но
зовут нас "таможенниками" по поговорке - "За выезд в рай взимается пошлина
в размере жизни". Правда, непонятно, откуда взялась уверенность, что там -
рай? Чужие планеты, всякий сброд, бежавший от правосудия - те же
сицилийские недобитки, ни порядка, ни государства - закон джунглей.
Общество вырастило, воспитало тебя, спасло от ядерной войны, экологической
катастрофы - в этом я лично участвовал, громя целлюлозные банды на
Амазонке. Чего еще надо? Работай, реализуй свои возможности, отдавай долг
обществу. Так нет, бегут, как крысье поганое, и растаскивают Землю по
ниточкам. Что самое страшное - нас, сдерживающих этот поток человеческих
помоев, ненавидят, боятся те, ради кого мы делаем свою тяжелую работу.
Вчера, когда я остановился во дворе около песочницы, где копошился
забавный малыш, его мать с криком: "Ты с кем разговариваешь, это же
таможенник!", Унесла отчаянно заревевшего карапуза. Такого страха я еще не
видел. Нами уже пугают детей, как волками. Волки. Волки - санитары леса,
то есть общества, - так орал Бэйтс, опять надравшись. Надо будет вышибить
его из таможни, чтобы не позорил звание. Из-за таких нас и ненавидят. Ну,
и еще доносы. В деле Стропарева тоже прочерк - "данные доносителя
неизвестны". Нам, исполнителям неизвестны. Потому что были случаи - как с
сумасшедшим Фуэнтесом, который построил всех доносчиков во дворе городской
Таможни, нацепил им все запасы орденов и медалей и расстрелял. Я до этого
еще не дошел, но тоже симпатии к доносчикам не испытываю.
Бронеход оседает на передние катки, резко затормозив у дома. Мои
ребятишки посыпались из люков, башенные стрелки водят стволами лазеров по
фасаду, готовые прикрыть нас - можно напороться и на это.
Сапоги грохочут по лестнице. Квартира N_153. Звонок. Испуганный
женский голос: "Кто там?". Отвечаю: "Открывайте. Таможня.". Яростный
мужской возглас перекрывает стон женщины, из двери летят щепки от пуль,
проходящих в сантиметре от меня. Четыре кубика пластиковой взрывчатки на
замке и петлях срывают дверь. В конце коридора мужчина с двух рук стреляет
из пистолета. Короткая очередь из "локуста" Джонни Сименса разбивает ему
руку, и пистолет - АПС конца прошлого века, отлетает в сторону. Сименс и
Котельников волокут его в комнату, где перепуганная женщина с крошечным
ребенком вжимается в примитивный генератор переброски. Штейнхофер
вытаскивает ее из машины, которую разносит длинной очередью.
Комната забита людьми, пластами плавает прозрачный дым. Я пишу
протокол под тихое всхлипывание женщины, сам Стропарев странно смотрит на
меня. Господи, когда-нибудь я этого не смогу. Но не сейчас.
Обоих отшвыривают к стене, и Котельников забирает у женщины ребенка,
что-то утешительно шепча. Та уже ничего не соображает, ее гипнотизируют
черные зрачки автоматных стволов. В домашнем халатике, забрызганном кровью
мужа, она не замечает, что причиняет ему боль, прижимаясь к его
искалеченной руке.
Формулировка, ставшая привычной: "По закону 1735, III-в, оказавшие
вооруженное сопротивление при задержании...". Стропарев хрипит мне в лицо
что-то странно знакомое. Залп. Дыму в комнате прибавляется, и два
изрешеченных трупа тяжело и неуклюже сваливаются на пол своей комнаты. Я
подхожу к видеофону и вызываю похоронную команду. На лестнице надрывается
криком ребенок, у которого мы отняли мать и отца. Отца, который продал
Землю, дезертировал из общества. Нет, его воспитает государство, а не эти
двое предателей.
Снова дождь молотит по броне, заглушая плач ребенка. Только сейчас я
разбираю то, что этот человек сказал мне перед смертью - "Тебя я не ожидал
с ними". Да и фамилия его сквозь дождь и дрему всплывает вместе с
назойливой мелодией "Далекой Амазонки". Стоп. Стропарев... Стропа,
Толик-Стропа, зенитчик с КП интерпатруля, где работала Здена. Господи, я
не узнал его. Хорошо, что не узнал, иначе не смог бы сегодня. Но все
равно, когда-нибудь я этого не смогу.
Прекратить мягкотелость. Прекратить. На Амазонке мы вместе дрались с
убийцами Земли, на Сицилии я вычищал блатную гниль мафии, а он отсиживался
здесь. А теперь мы вообще по разные стороны баррикады. И закономерно. Кого
я жалею? Предателя общества, переродившегося мерзавца, а не славного
парня, зенитчика Толика. Он всегда старался прикрыть нас с земли, лихо
заваливал "пятнистых". Да, на Амазонке и Сицилии враг был неплохо
вооружен. А этих мы убиваем в их домах, травим на пустырях бронеходами,
как волки. Как волки... Хотя, впрочем, этот тоже был вооружен. Древним
автоматическим пистолетом... Я же делаю нужное, тяжелое, но нужное дело!
Очищаю Землю от продающих ее шакалов! Толик-Стропа - шакал? Зенитчик
Стропарев - шакал? А я кто? Волк? Кто я такой? А эта женщина. Она уже
ничего не понимала, и только испуганно плакала, так тихонько, будто
боялась, что за громкий плач с ней сделают что-нибудь. Однажды я возьму,
да и напишу все это в отчете, швырну его на стол шефу и хлопну дверью.
Только что я буду делать там, за дверью, после всего? Однажды, когда я не
смогу снова поставить к стенке.
Бронеход снова осел на передние катки. Здание начала прошлого века,
наверно, не предназначалось для того, чтобы быть Таможней, но какая-о
мрачность была вложена в него создателями. Обычно при входе надо
предъявить пропуск двум компьютерам, живому вахтеру и пикету при
пулеметной точке. Сейчас предъявлять его некому. Ничего не понимая,
грохочу сапогами по коридорам, обычно забитым людьми. Иду к кабинету шефа.
Первая бронедверь приоткрыта, сквозь щель я вижу грязные и мокрые
сапоги и слышу знакомое бормотание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15