..
39
Вернусь назад и расскажу доподлинную историю христианства... Уже само слово "христианство" основано на недоразумении; в сущности, был один христианин, и тот умер на кресте. Само "евангелие" умерло на кресте. То, что с той минуты называют "евангелием", всегда было обратным тому, ради чего он жил,- было "дурной вестью", дисангелием. Ложно и бессмысленно видеть отличительный признак христианина в "вере", например в вере в искупление грехов Христом: христианское - лишь в практическом поведении, в жизни, подобной той, какую вел распятый... Еще и сегодня возможно так жить, для некоторых это даже неизбежно: подлинное, первоначальное христианство возможно во все времена... Не веровать, а действовать, прежде всего многого не делать, быть иначе... Состояния сознания, вера, затем то, что мы считаем истинным,- всякому психологу это известно,- они совершенно безразличны и пятистепенны в сравнении с ценностью инстинктов: говоря точнее, все понятие духовной причинности насквозь ложно. Сводить свою христианскую веру к мнениям, к феноменам сознания - значит отрицать христианство. На деле никаких христиан не было. То, что на протяжении двух тысяч лет называют "христианином",- это психологическое недоразумение, непонимание самих себя. Если присмотреться поближе, то в нем, в этом "христианине", несмотря на всю его "веру", царили инстинкты - и что за инстинкты... "Вера" во все времена, например у Лютера, была только предлогом, маскарадом, занавесом,- позади играли инстинкты; "вера" была благоразумной слепотой на предмет известных инстинктов, воцарившихся в человеке... "Вера" - я уже назвал ее собственно христианским благоразумием: о "вере" без конца толковали, а поступали, как подсказывал инстинкт... В мире представлений христианина нет ничего, что хотя бы отдаленно соприкасалось с действительностью, и в инстинктивной ненависти к любой действительности мы обнаружили движущий элемент христианства, единственный движущий его элемент, скрытый в самом его корне. Что следует отсюда? Что и in psychologicis заблуждение радикально - оно определяет сущность христианства, оно субстанциально. Стоит устранить одно-единственное понятие, поставить на его место реальность - и христианство отправится в небытие!.. Если бросить взгляд с высоты, то этот поразительный факт, самый непостижимый из всех, какие только есть. именно факт существования религии, которая не просто обусловлена заблуждениями, но которая изобретательна или даже гениальна лишь в области вредоносных и отравляющих жизнь и душу заблуждений, этот факт - зрелище для богов, для богов-философов, с которыми я повстречался, к примеру, во время знаменитых бесед на острове Наксос. В тот момент, когда чувство омерзения начинает отступать в них (и в нас!), они благодарны за это зрелище христианина: быть может, уже ради столь любопытного феномена жалкая звездочка по прозванию Земля заслуживает того, чтобы боги мельком бросили на нее взгляд и проявили к ней свое божественное участие... Не будем недооценивать христианина: лживый до невинности, христианин куда выше обезьяны - при взгляде на христианина известная теория происхождения видов кажется простой учтивостью...
40
Фатальность евангелия была предрешена смертью - оно висело на "кресте"... Лишь неожиданная позорная смерть, лишь крест, предназначавшийся в общем и целом для canaille *,- вот только вся нестерпимо жуткая парадоксальность и поставила учеников перед настоящей загадкой: кто же это был? кем же он был?.. Потрясенное, оскорбленное в глубине чувство, подозрение, что, быть может, такая смерть опровергает дело их жизни, страшный знак вопроса - "Почему так?!" - это слишком понятно. Тут все обязано было быть необходимым, обладать смыслом, разумом - высшей разумностью: для любящего ученика нет ничего случайного. Вот и разверзлась пропасть: кто убил его? кто мог быть врагом его по природе? - вопрос словно молния. Ответ: господствующий иудаизм, высший слой иудейства. И с этого момента они почувствовали, что бунтуют против существующего порядка; задним числом у них и сам Иисус бунтует против существующего порядка. До той поры эта воинственная черта отсутствовала в его образе, отсутствовало это Нет слова и дела,- более того, он был живой противоположностью такого Нет. Явно, маленькая община не уразумела главного - сколь образцова его смерть, сколь выше он всякого ressentiment'а - признак того, как мало они его вообще понимали! Ведь Иисус, умирая, ничего иного и не мог желать, кроме как публично представить самое сильное свидетельство в пользу своего учения и этим доказать его... Но его ученики были далеки от того, чтобы простить ему такую смерть,- а это было бы по-евангельски в высшей степени,- не говоря уж о том, чтобы со всей невозмутимой блаженной кротостью в сердце пойти на такую же смерть... Вновь вышло наружу самое неевангельское из чувств - мстительность. Никак нельзя было смириться с тем, что вместе с его смертью погибло все их дело - нет, требовалось "возмездие", нужен был "суд" (но есть ли что менее евангельское, чем "возмездие", "наказание", "судилище"!). И вновь в народе на первый план выдвинулось ожидание мессии, все взоры устремлены к известному историческому моменту: "царство божие" грядет и будет судить своих врагов... Но ведь это же полное непонимание всего: "царство божье" - и завершительный акт истории! "Царство божье" - и обетование! Ведь евангелие было наличным бытием, исполнением, реальностью "царства". Как раз такая смерть и была "царством божьим"... Только теперь на тип учителя и перенесли все презрение и озлобленность, какие испытывали к фарисеям и богословам,- тем самым учителя самого превратили в фарисея и богослова! С другой стороны, эти вовсе разладившиеся души с их необузданным поклонением уже не могли дольше сносить евангельское равенство всех людей: всякий по праву сын божий, чему учил Иисус,- и вот их мщение: они стали безудержно превозносить Иисуса, отрывать его от самих себя - совсем как в былые времена иудеи, которые, мстя врагам, отделили от себя своего бога и безмерно возвысили его. Единый бог и единый сын божий - оба порождения ressentiment'а...
* Чернь (фр.).
41
А тогда всплыла абсурдная проблема: как попустил господь! На что взбудораженным сознанием крохотной общины был найден ответ до ужаса абсурдный: бог принес своего сына на заклание ради прощения грехов. Вот и покончено с евангелием, да как! Искупительная жертва, да еще в самой отвратительной, варварской своей форме - невинного приносят в жертву за грехи виновных! Какое устрашающее язычество!.. Ведь Иисус упразднил понятие "вины" - он устранил пропасть, разделявшую бога и человека, его жизнь была этим единством бога и человека - его "радостной вестью"... Единством не как привилегией!.. С той поры в тип искупителя постепенно, шаг за шагом, проникают догмат о суде и втором пришествии, догмат о смерти как искупительной жертве, догмат о воскресении из мертвых, а этим последним изгоняется раз и навсегда понятие "блаженства", единственная реальность, какая заключалась в евангелии, изгоняется в пользу некоей жизни после смерти!.. Такое понимание, такое разнузданно непристойное разумение было логически истолковано Павлом - с наглостью раввина, отличавшей его во всем:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
39
Вернусь назад и расскажу доподлинную историю христианства... Уже само слово "христианство" основано на недоразумении; в сущности, был один христианин, и тот умер на кресте. Само "евангелие" умерло на кресте. То, что с той минуты называют "евангелием", всегда было обратным тому, ради чего он жил,- было "дурной вестью", дисангелием. Ложно и бессмысленно видеть отличительный признак христианина в "вере", например в вере в искупление грехов Христом: христианское - лишь в практическом поведении, в жизни, подобной той, какую вел распятый... Еще и сегодня возможно так жить, для некоторых это даже неизбежно: подлинное, первоначальное христианство возможно во все времена... Не веровать, а действовать, прежде всего многого не делать, быть иначе... Состояния сознания, вера, затем то, что мы считаем истинным,- всякому психологу это известно,- они совершенно безразличны и пятистепенны в сравнении с ценностью инстинктов: говоря точнее, все понятие духовной причинности насквозь ложно. Сводить свою христианскую веру к мнениям, к феноменам сознания - значит отрицать христианство. На деле никаких христиан не было. То, что на протяжении двух тысяч лет называют "христианином",- это психологическое недоразумение, непонимание самих себя. Если присмотреться поближе, то в нем, в этом "христианине", несмотря на всю его "веру", царили инстинкты - и что за инстинкты... "Вера" во все времена, например у Лютера, была только предлогом, маскарадом, занавесом,- позади играли инстинкты; "вера" была благоразумной слепотой на предмет известных инстинктов, воцарившихся в человеке... "Вера" - я уже назвал ее собственно христианским благоразумием: о "вере" без конца толковали, а поступали, как подсказывал инстинкт... В мире представлений христианина нет ничего, что хотя бы отдаленно соприкасалось с действительностью, и в инстинктивной ненависти к любой действительности мы обнаружили движущий элемент христианства, единственный движущий его элемент, скрытый в самом его корне. Что следует отсюда? Что и in psychologicis заблуждение радикально - оно определяет сущность христианства, оно субстанциально. Стоит устранить одно-единственное понятие, поставить на его место реальность - и христианство отправится в небытие!.. Если бросить взгляд с высоты, то этот поразительный факт, самый непостижимый из всех, какие только есть. именно факт существования религии, которая не просто обусловлена заблуждениями, но которая изобретательна или даже гениальна лишь в области вредоносных и отравляющих жизнь и душу заблуждений, этот факт - зрелище для богов, для богов-философов, с которыми я повстречался, к примеру, во время знаменитых бесед на острове Наксос. В тот момент, когда чувство омерзения начинает отступать в них (и в нас!), они благодарны за это зрелище христианина: быть может, уже ради столь любопытного феномена жалкая звездочка по прозванию Земля заслуживает того, чтобы боги мельком бросили на нее взгляд и проявили к ней свое божественное участие... Не будем недооценивать христианина: лживый до невинности, христианин куда выше обезьяны - при взгляде на христианина известная теория происхождения видов кажется простой учтивостью...
40
Фатальность евангелия была предрешена смертью - оно висело на "кресте"... Лишь неожиданная позорная смерть, лишь крест, предназначавшийся в общем и целом для canaille *,- вот только вся нестерпимо жуткая парадоксальность и поставила учеников перед настоящей загадкой: кто же это был? кем же он был?.. Потрясенное, оскорбленное в глубине чувство, подозрение, что, быть может, такая смерть опровергает дело их жизни, страшный знак вопроса - "Почему так?!" - это слишком понятно. Тут все обязано было быть необходимым, обладать смыслом, разумом - высшей разумностью: для любящего ученика нет ничего случайного. Вот и разверзлась пропасть: кто убил его? кто мог быть врагом его по природе? - вопрос словно молния. Ответ: господствующий иудаизм, высший слой иудейства. И с этого момента они почувствовали, что бунтуют против существующего порядка; задним числом у них и сам Иисус бунтует против существующего порядка. До той поры эта воинственная черта отсутствовала в его образе, отсутствовало это Нет слова и дела,- более того, он был живой противоположностью такого Нет. Явно, маленькая община не уразумела главного - сколь образцова его смерть, сколь выше он всякого ressentiment'а - признак того, как мало они его вообще понимали! Ведь Иисус, умирая, ничего иного и не мог желать, кроме как публично представить самое сильное свидетельство в пользу своего учения и этим доказать его... Но его ученики были далеки от того, чтобы простить ему такую смерть,- а это было бы по-евангельски в высшей степени,- не говоря уж о том, чтобы со всей невозмутимой блаженной кротостью в сердце пойти на такую же смерть... Вновь вышло наружу самое неевангельское из чувств - мстительность. Никак нельзя было смириться с тем, что вместе с его смертью погибло все их дело - нет, требовалось "возмездие", нужен был "суд" (но есть ли что менее евангельское, чем "возмездие", "наказание", "судилище"!). И вновь в народе на первый план выдвинулось ожидание мессии, все взоры устремлены к известному историческому моменту: "царство божие" грядет и будет судить своих врагов... Но ведь это же полное непонимание всего: "царство божье" - и завершительный акт истории! "Царство божье" - и обетование! Ведь евангелие было наличным бытием, исполнением, реальностью "царства". Как раз такая смерть и была "царством божьим"... Только теперь на тип учителя и перенесли все презрение и озлобленность, какие испытывали к фарисеям и богословам,- тем самым учителя самого превратили в фарисея и богослова! С другой стороны, эти вовсе разладившиеся души с их необузданным поклонением уже не могли дольше сносить евангельское равенство всех людей: всякий по праву сын божий, чему учил Иисус,- и вот их мщение: они стали безудержно превозносить Иисуса, отрывать его от самих себя - совсем как в былые времена иудеи, которые, мстя врагам, отделили от себя своего бога и безмерно возвысили его. Единый бог и единый сын божий - оба порождения ressentiment'а...
* Чернь (фр.).
41
А тогда всплыла абсурдная проблема: как попустил господь! На что взбудораженным сознанием крохотной общины был найден ответ до ужаса абсурдный: бог принес своего сына на заклание ради прощения грехов. Вот и покончено с евангелием, да как! Искупительная жертва, да еще в самой отвратительной, варварской своей форме - невинного приносят в жертву за грехи виновных! Какое устрашающее язычество!.. Ведь Иисус упразднил понятие "вины" - он устранил пропасть, разделявшую бога и человека, его жизнь была этим единством бога и человека - его "радостной вестью"... Единством не как привилегией!.. С той поры в тип искупителя постепенно, шаг за шагом, проникают догмат о суде и втором пришествии, догмат о смерти как искупительной жертве, догмат о воскресении из мертвых, а этим последним изгоняется раз и навсегда понятие "блаженства", единственная реальность, какая заключалась в евангелии, изгоняется в пользу некоей жизни после смерти!.. Такое понимание, такое разнузданно непристойное разумение было логически истолковано Павлом - с наглостью раввина, отличавшей его во всем:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21