"Ну, а дальше чего будет?" - "Поздно уже, - неожиданно произносит он, - тебе пора идти, Нюра". Она смотрит на него, покачивает головой. Глаз не прячет. "Не боишься, что искать тебя будут?" - "Не-а..." с усмешечкой. "Учиться надо тебе", - говорит он невпопад и провожает ее до дверей. "Ничего девочка", - сказал бы Саша. "Да уж больно некрасива, возразил бы он равно-душно, - о чем говорить?.." - "Ничего, сойдет, сказал бы Саша, - огурчик. На один разок..."
...Утром прибыли в Свердловск, затем через несколько часов - в Нижний Тагил. Их встреча-ли. Американцев - представители металлургического завода. Долго прощались на перроне. Ашхен и Анна Норт расцеловались. Августовский день оказался холодным. Ледяной ветер метался по перрону. У бабуси покраснел кончик носа. Пришлось доставать из чемоданов теплое. За ними приехал Крутов - заместитель Шалико, бронзоволицый, жилистый. В длиннополом брезентовом плаще, в сапогах. "Вай, коранам ес! - прошептала бабуся. - Это август?.." Папа смеялся. У мамы было напряженное лицо. Два одноконных шарабана ждали их. Сзади приторочи-ли чемоданы и сумку и расселись. В одном - дамы, в другом - мужчины. "Ты, как мужчина, поедешь с нами", - сказал папа Ванванчу. У Ванванча дух захватило от предвкушения необыкно-венного путешествия. Предстояло ехать четырнадцать километров по таежной дороге. Мама с бабушкой покатили первыми. Кучер крикнул, поцокал, дернул вожжи, и тронулись. Скоро тайга обступила с двух сторон. Папа и Крутов разговаривали о чем-то своем. Ванванч сидел у папы на коленях и не вслушивался.
"Поздно она от тебя ушла, Степаныч?" - спросил шепотком заместитель. "Да не так чтобы очень, - сказал Шалико и посмотрел на Ванванча. Сын напряженно смотрел на дорогу. - Посидела, чайку попила и ушла... А что?" "А что, а что, - сказал Крутов, - сам будто не знаешь". - "Не знаю", сказал Шалико, еле сдерживаясь. "Твоя-то какая, - пробубнил Крутов, - прямо мадонна... Болтать ведь начнут..." - "Странный ты человек, - прошептал Шалико, - вот интересно, молодая работница зашла к своему парторгу, и что?.. Вот интересно... Ты, Федор, совсем уж..." - "Да чего я? Знаешь ведь, народ какой, ну? Больно мне надо..." - "Пап, - крикнул Ванванч, - какая тайга!.."
Солнце стояло высоко, светило ярко, но холодный ветер не прекращался. Наконец они увидели впереди раздвинувшуюся тайгу, и вместо нее возникли наполовину достроенные заводские корпуса и кирпичные трубы, и до горизонта - одноэтажные бараки на вырубленном пространстве. Вот они миновали полукруглое одноэтажное деревянное строение. "А это что?" - спросил Ванванч. "Это Дворец культуры, - благоговейно сказал Крутов, - артисты приезжают. Недавно Колодуб приезжала из Свердловска, пела тут. Все смотреть ходили..." "Колодуб, Колодуб..." - пропел про себя Ванванч.
Они свернули налево. Теперь барачное море красовалось слева, а справа, среди уцелевших деревьев - потянулись двухэтажные дома. "А вот брусковые дома, - сказал Крутов, - вот тут и жить будешь... А там вон дальше строятся дома-кафеи, те еще получше будут". - "А что такое кафеи?" - "А черт его знает, - засмеялся Крутов. - Хорошие, значит... и эти хорошие, а уж те совсем кафеи..." Ванванча немного задело известие, что ему предстоит жить не в самом лучшем из домов, но он сокрушался одно мгновение.
И вот - трехкомнатная квартира, где в самом дальнем конце - папин кабинет, а поближе - папина и мамина спальня, а у самой входной двери комната бабуси и Ванванча, а рядом - кухня с большой кирпичной печью, покрытой чугунной плитой, и, наконец, возле кухни - уборная. "А ванная?" спросил Ванванч. "Будем ходить в баню, - сказал папа, - здесь замечательная баня".
Пока раскладывались и устраивались с помощью Крутова, Ванванч гулял возле дома, оценивая новые места.
10
Однажды Ванванч заглянул в папину комнату. Папа сидел за письменным столом и белой тряпочкой протирал черный незнакомый предмет.
...Уже была ранняя осень. Но вдруг неожиданно спустилось на землю тепло. Листья летели, но солнце палило почти по-летнему. Что творилось!.. Бабуся ахала. Москва была далеко и казалась придуманной. Грусти по ней почему-то не было. Плавное счастливое движение жизни продолжалось.
Ванванч ходил в четвертый класс. Школа размещалась в двухэтажном здании из темных бревен. Их класс был на первом этаже. Посредине класса до самого потолка вздымалась кирпичная печь, парты размещались вокруг этой печи, а девятнадцатилетняя учительница, Нина Афанасьевна, то и дело поднималась из-за своего стола и обходила печь, чтобы никого не терять из виду. Когда она что-нибудь выводила на классной доске, многим приходилось выскакивать из-за печки, чтобы правильно списать. Ванванча это нисколько не обременяло. Московская школа была слишком аккуратная, чтобы походить на жизнь. А в этой сказке было столько притягательно-го, что хотелось в ней купаться. Свобода, упавшая с небес! Колеблющаяся в пламени бересты и пропахшая ее дымом... Кстати, о бересте...
Они учились во второй смене. Темнело рано. Электричество то и дело гасло. Тогда дежурные снимали с жестяного бачка из-под воды крышку, клали ее на учительский стол, и Нина Афанасьев-на поджигала кусочки припасенной бересты. Пылал маленький костерок, и широкоскулое лицо учительницы казалось медным, и она становилась раздражительной, и покрикивала, и ладошкой била по столу. Когда выключался свет, наступал праздник: маленькие юркие товарищи Ванванча стремительно разбегались по классу и плюхались на чужие места по тайному влечению, и Ван-ванч тоже не отставал и нырял во мрак, и прижимался плечом к горячему плечу Лели Шаминой. Она не отталкивала его, и они, затаив дыхание, слышали, как учительница кричала: "Ну, глядите. Сейчас доберусь и уж так надаю... Уж так по шеям надаю!.. Хулиганы!.." А они сидели, затаившись, и что-то горячее переливалось от одного плеча к другому...
Внезапно вспыхивал свет, все кидались по своим местам и склонялись над распахнутыми тетрадями. В последний момент расставаясь, Ванванч успевал заметить удивленно взлетевшие светлые Лелины бровки. Душа была не слишком вместительна: видение лишь откладывалось ненадолго, словно маленький кирпичик - в ту самую Великую стену, которой будет суждено лишь впоследствии нами править и нас отмечать. Нина Афанасьевна всматривалась в их красные лица, вслушивалась в хихиканье, ползущее из-за печи и, откидывая со лба завитки жиденьких волос, оскорбленно кричала: "Доскачетесь у мене!.. У, козлы!.."
Но иногда обстоятельства менялись, и уже все они, притихнув, наблюдали, как за окном в уральских непредсказуемых сумерках приближался к школе молодой немец по имени Отто. Он приближался медленно и неумолимо, широко, нагло ухмыляясь, прижимался к стеклу носом, шевелил расплющенными губами, и с них слетало: "Гутен абенд, фрау Нина!.. Их либе дих, фрау Нина! - и пальчиком манил: - Ком хер... ком, ком, битте..."
Этот молодой немецкий инженер приходил часто. Иногда дожидался окончания уроков, встречал учительницу и шел рядом с ней у всех на виду.
Ванванч рассказал дома об этом инженере. Папа долго смеялся. "Немец-перец", - пригова-ривал он и смеялся. Потом посерьезнел и спросил: "Ну, Кукушка, что тебе известно о немецких фашистах?" - "Фашисты - наши враги", - провозгласил Ванванч с интонациями Нины Афанасьевны, а затем спросил прерывающимся шепотом: "А он что, немецкий фашист?.." - "Ну что ты, - сказал папа с укоризной, - он наш, он красный немец, ты понял?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
...Утром прибыли в Свердловск, затем через несколько часов - в Нижний Тагил. Их встреча-ли. Американцев - представители металлургического завода. Долго прощались на перроне. Ашхен и Анна Норт расцеловались. Августовский день оказался холодным. Ледяной ветер метался по перрону. У бабуси покраснел кончик носа. Пришлось доставать из чемоданов теплое. За ними приехал Крутов - заместитель Шалико, бронзоволицый, жилистый. В длиннополом брезентовом плаще, в сапогах. "Вай, коранам ес! - прошептала бабуся. - Это август?.." Папа смеялся. У мамы было напряженное лицо. Два одноконных шарабана ждали их. Сзади приторочи-ли чемоданы и сумку и расселись. В одном - дамы, в другом - мужчины. "Ты, как мужчина, поедешь с нами", - сказал папа Ванванчу. У Ванванча дух захватило от предвкушения необыкно-венного путешествия. Предстояло ехать четырнадцать километров по таежной дороге. Мама с бабушкой покатили первыми. Кучер крикнул, поцокал, дернул вожжи, и тронулись. Скоро тайга обступила с двух сторон. Папа и Крутов разговаривали о чем-то своем. Ванванч сидел у папы на коленях и не вслушивался.
"Поздно она от тебя ушла, Степаныч?" - спросил шепотком заместитель. "Да не так чтобы очень, - сказал Шалико и посмотрел на Ванванча. Сын напряженно смотрел на дорогу. - Посидела, чайку попила и ушла... А что?" "А что, а что, - сказал Крутов, - сам будто не знаешь". - "Не знаю", сказал Шалико, еле сдерживаясь. "Твоя-то какая, - пробубнил Крутов, - прямо мадонна... Болтать ведь начнут..." - "Странный ты человек, - прошептал Шалико, - вот интересно, молодая работница зашла к своему парторгу, и что?.. Вот интересно... Ты, Федор, совсем уж..." - "Да чего я? Знаешь ведь, народ какой, ну? Больно мне надо..." - "Пап, - крикнул Ванванч, - какая тайга!.."
Солнце стояло высоко, светило ярко, но холодный ветер не прекращался. Наконец они увидели впереди раздвинувшуюся тайгу, и вместо нее возникли наполовину достроенные заводские корпуса и кирпичные трубы, и до горизонта - одноэтажные бараки на вырубленном пространстве. Вот они миновали полукруглое одноэтажное деревянное строение. "А это что?" - спросил Ванванч. "Это Дворец культуры, - благоговейно сказал Крутов, - артисты приезжают. Недавно Колодуб приезжала из Свердловска, пела тут. Все смотреть ходили..." "Колодуб, Колодуб..." - пропел про себя Ванванч.
Они свернули налево. Теперь барачное море красовалось слева, а справа, среди уцелевших деревьев - потянулись двухэтажные дома. "А вот брусковые дома, - сказал Крутов, - вот тут и жить будешь... А там вон дальше строятся дома-кафеи, те еще получше будут". - "А что такое кафеи?" - "А черт его знает, - засмеялся Крутов. - Хорошие, значит... и эти хорошие, а уж те совсем кафеи..." Ванванча немного задело известие, что ему предстоит жить не в самом лучшем из домов, но он сокрушался одно мгновение.
И вот - трехкомнатная квартира, где в самом дальнем конце - папин кабинет, а поближе - папина и мамина спальня, а у самой входной двери комната бабуси и Ванванча, а рядом - кухня с большой кирпичной печью, покрытой чугунной плитой, и, наконец, возле кухни - уборная. "А ванная?" спросил Ванванч. "Будем ходить в баню, - сказал папа, - здесь замечательная баня".
Пока раскладывались и устраивались с помощью Крутова, Ванванч гулял возле дома, оценивая новые места.
10
Однажды Ванванч заглянул в папину комнату. Папа сидел за письменным столом и белой тряпочкой протирал черный незнакомый предмет.
...Уже была ранняя осень. Но вдруг неожиданно спустилось на землю тепло. Листья летели, но солнце палило почти по-летнему. Что творилось!.. Бабуся ахала. Москва была далеко и казалась придуманной. Грусти по ней почему-то не было. Плавное счастливое движение жизни продолжалось.
Ванванч ходил в четвертый класс. Школа размещалась в двухэтажном здании из темных бревен. Их класс был на первом этаже. Посредине класса до самого потолка вздымалась кирпичная печь, парты размещались вокруг этой печи, а девятнадцатилетняя учительница, Нина Афанасьевна, то и дело поднималась из-за своего стола и обходила печь, чтобы никого не терять из виду. Когда она что-нибудь выводила на классной доске, многим приходилось выскакивать из-за печки, чтобы правильно списать. Ванванча это нисколько не обременяло. Московская школа была слишком аккуратная, чтобы походить на жизнь. А в этой сказке было столько притягательно-го, что хотелось в ней купаться. Свобода, упавшая с небес! Колеблющаяся в пламени бересты и пропахшая ее дымом... Кстати, о бересте...
Они учились во второй смене. Темнело рано. Электричество то и дело гасло. Тогда дежурные снимали с жестяного бачка из-под воды крышку, клали ее на учительский стол, и Нина Афанасьев-на поджигала кусочки припасенной бересты. Пылал маленький костерок, и широкоскулое лицо учительницы казалось медным, и она становилась раздражительной, и покрикивала, и ладошкой била по столу. Когда выключался свет, наступал праздник: маленькие юркие товарищи Ванванча стремительно разбегались по классу и плюхались на чужие места по тайному влечению, и Ван-ванч тоже не отставал и нырял во мрак, и прижимался плечом к горячему плечу Лели Шаминой. Она не отталкивала его, и они, затаив дыхание, слышали, как учительница кричала: "Ну, глядите. Сейчас доберусь и уж так надаю... Уж так по шеям надаю!.. Хулиганы!.." А они сидели, затаившись, и что-то горячее переливалось от одного плеча к другому...
Внезапно вспыхивал свет, все кидались по своим местам и склонялись над распахнутыми тетрадями. В последний момент расставаясь, Ванванч успевал заметить удивленно взлетевшие светлые Лелины бровки. Душа была не слишком вместительна: видение лишь откладывалось ненадолго, словно маленький кирпичик - в ту самую Великую стену, которой будет суждено лишь впоследствии нами править и нас отмечать. Нина Афанасьевна всматривалась в их красные лица, вслушивалась в хихиканье, ползущее из-за печи и, откидывая со лба завитки жиденьких волос, оскорбленно кричала: "Доскачетесь у мене!.. У, козлы!.."
Но иногда обстоятельства менялись, и уже все они, притихнув, наблюдали, как за окном в уральских непредсказуемых сумерках приближался к школе молодой немец по имени Отто. Он приближался медленно и неумолимо, широко, нагло ухмыляясь, прижимался к стеклу носом, шевелил расплющенными губами, и с них слетало: "Гутен абенд, фрау Нина!.. Их либе дих, фрау Нина! - и пальчиком манил: - Ком хер... ком, ком, битте..."
Этот молодой немецкий инженер приходил часто. Иногда дожидался окончания уроков, встречал учительницу и шел рядом с ней у всех на виду.
Ванванч рассказал дома об этом инженере. Папа долго смеялся. "Немец-перец", - пригова-ривал он и смеялся. Потом посерьезнел и спросил: "Ну, Кукушка, что тебе известно о немецких фашистах?" - "Фашисты - наши враги", - провозгласил Ванванч с интонациями Нины Афанасьевны, а затем спросил прерывающимся шепотом: "А он что, немецкий фашист?.." - "Ну что ты, - сказал папа с укоризной, - он наш, он красный немец, ты понял?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56